— То есть аборт?

— Ну да! Правильно. И после этого она ходила совсем убитая. Потом пару раз накурилась черт знает до какого состояния, и ей немного полегче стало. Был у нее этот пунктик насчет детей. Мы не хотели ничего такого ей давать, хоть на первое время после аборта, но она требовала, а кончилось кошмарно. Просто кошмарно.

— Что же произошло? — спросил я.

— Один раз она вообразила себя ножом. Скребла комнату и истошно вопила при этом, что кругом кровь, что все стены в крови. И еще ей казалось, будто окна — это новорожденные дети и что они на глазах чернеют и умирают. Просто ужас.

— А вы что делали?

— Успокаивали ее. Что нам оставалось? — Она протянула руку к столу и взяла кружку и маленькую проволочную петлю. Тряхнула петлей, и каскад мыльных пузырей поплыл в воздухе, медленно опускаясь вниз. Баблз наблюдала за ними. Один за другим они падали на пол и лопались. — Просто ужас!

— А кто делал ей аборт прошлым летом? — спросил я.

Баблз рассмеялась:

— Не знаю.

— Как это было?

— Ну, нагуляла она ребенка. Приходит раз и объявляет, что собирается от него избавиться. Исчезла на день, а потом является как ни в чем не бывало.

— Просто и без надрыва?

— Угу! — Она выпустила новый каскад пузырей и залюбовалась ими. — Просто и без надрыва. Извините меня. На минутку. — Она пошла в кухню, налила стакан воды и запила таблетку. — Что-то скисать начинаю, — объяснила она. — Ну вы понимаете.

— Что это у вас?

— Бомбочки.

— Амфитамин?

— Метедрин.

— Вы им постоянно пользуетесь?

— Сразу видно — доктор. — Она откинула волосы;— Не можете без вопросов.

— Где вы его достаете? — Я успел заметить облатку. В ней было по меньшей мере миллиграммов пять. На черном рынке метедрин обычно продают в расфасовке по одному миллиграмму.

— Забудьте, — сказала она. — Ладно? Забудьте и все.

— Если вы хотите, чтобы я забыл, зачем было вообще принимать у меня на глазах?

— Захотелось покрасоваться перед вами, вот и все.

— А Карен тоже его употребляла?

— Карен употребляла все, что под руку попадется. Она даже ширялась. — Вероятно, у меня сделался недоуменный вид, потому что она начала тыкать пальцем себя в сгиб руки, имитируя внутривенное вливание. — Никто больше не ширяется. А Карен из кожи лезла.

— И как она себя потом чувствовала?

— Отвратительно. Как пришибленная. Подавленная даже, вот именно — подавленная. Все лето. Она до конца лета ни одного парня к себе не подпустила. Будто боялась.

— Вы в этом уверены?

— Ага, — сказала она. — Еще бы.

Я огляделся по сторонам.

— Где же Энджела? Я хотел бы поговорить с ней.

— Ей самой очень нужно поговорить с вами — прямо сейчас.

— У нее какие-нибудь неприятности?

Баблз пожала плечами.

— Насколько я знаю, она медицинская сестра.

В эту минуту входная дверь распахнулась, и в комнату влетела высокая девушка со словами:

— Этой твари нигде нет. Прячется, проклятый… — Увидев меня, она осеклась,

— Полюбуйся, Энджела, — сказала Баблз, кивнув в мою сторону. — Вот кто к тебе пришел — старенький да ладненький.

Энджела Хардинг быстрыми шагами вошла в комнату, плюхнулась на кушетку и закурила сигарету. На ней было очень короткое черное платье, черные чулки в сеточку и лакированные черные сапоги. Длинные темные волосы и жесткое, красивое лицо с классическими, точеными чертами — лицо манекенщицы. Я с трудом мог представить ее себе в роли медицинской сестры.

— Это вы интересуетесь Карен? Садитесь, — сказала она. — Облегчите душу.

Баблз начала было:

— Энджи, я ему не говорила…

— Будь добренькой, Баблз, принеси мне кока-колы, — сказала Энджела. Баблз послушно кивнула и пошла в кухню. Энджела затянулась сигаретой, тут же затушила ее. Движения у нее были быстрые, но лицо не выражало волнения. Она понизила голос: — Я не хотела говорить о Карен при ней. Баблз очень из-за всего этого расстроена. Они очень дружили.

— А вы?

— Я не очень.

— Отчего бы?

— Она вначале обеим нам понравилась. Хорошая девчонка, немного шалая. Но веселая. Очень вначале понравилась. Потому мы и решили поселиться все втроем. Потом Баблз переехала к Суперголове, а я осталась тут с Карен. Это было уже не так весело. Она была ненормальная. Совершенный псих.

Баблз вернулась с кока-колой:

— Неправда!

— Не при тебе, конечно — Перед тобой она умела прикинуться.

— Ты просто злишься из-за…

— Ну, конечно. Еще бы! — Энджела тряхнула головой и переменила положение своих длинных ног. Затем повернулась ко мне и сказала — Она намекает! на Джимми. Джимми был мой знакомый врач из гинекологии.

— Это где вы работали?

— Да, — сказала она. — У нас с Джимми любовь была. Я думала, у нас это настоящее. И ведь было настоящее. А тут явилась Карен. — Она закурила новую сигарету, продолжая упорно избегать моего взгляда. Я, собственно, не был уверен, со мной она разговаривает или с Баблз. Очевидно, между девушками существовало разногласие. — Я никогда не думала, что она на это способна, — продолжала Энджела. — От своей соседки такого не ждешь. В конце концов существует же какая-то этика…

— Он ей нравился, — сказала Баблз.

— Целых семьдесят два часа. — Энджела встала и начала ходить по комнате. Платье едва прикрывало ей зад. Она была удивительно хороша. Несравненно красивей Карен.

— Ты сама знаешь, что все это неправда Сама знаешь, что Джимми…

— Ничего я не знаю, — возразила Энджела. — Единственно, что я знаю: Джимми сейчас кончает в Чикаго ординатуру, а я не с ним Может, если бы я была…

— Может, — сказала Баблз.

— Что может? — спросил я.

— Замнем для ясности, — сказала Энджела.

Я спросил:

— Когда вы видели Карен в последний раз?

— Не знаю. Пожалуй, где-то в августе. До того, как она поступила в колледж.

— Вы не видели ее в прошлое воскресенье?

— Нет, — ответила она, продолжая мерить комнату. Она даже не сбилась с ноги. — Нет.

— Странно. Элан Зеннер видел ее в прошлое воскресенье

— Кто?

— Элан Зеннер. Один ее приятель. Она сказала ему, что едет сюда.

Энджела и Баблз переглянулись. Энджела пробормотала:

— Тварь паршивая… — И выдавила сквозь зубы: — Наверное, она передумала. Это с ней постоянно бывало. Карен так часто передумывала, что мы иногда сомневались, есть ли у нее чем думать-то.

— Послушай, Энджела…

— Принеси-ка мне еще кока-колы. — Баблз встала и покорно удалилась в кухню. — Баблз хорошая девчонка, — сказала Энджела. — Но недалекая. Она любит, чтобы все кончалось хорошо — Она перестала шагать по комнате и остановилась прямо передо мной. — Вы хотели задать мне какой-то определенный вопрос?

— Только одно: видели ли вы Карен?

— Нет. Повторяю, что не видела.

— В таком случае извините за беспокойство.

Незадолго до полудня я позвонил в контору Брадфорда, где мне сообщили, что ведение дела доктора Ли берет па себя один из адвокатов, работающих в конторе, — некто Джордж Уилсон, с которым меня и соединили. По телефону он произвел на меня впечатление человека уравновешенного и уверенного в себе: он согласился встретиться со мной в пять часов, но не в клубе, а в баре Томсона-сокрушители.

После этого я отправился позавтракать в кафетерии, где просмотрел утренние газеты. История с арестом Артура Ли появилась на первых страницах всех газет под кричащими заголовками, хотя арест этот пока еще не связывался со смертью Карен Рендал. Статьи были снабжены фотографией Арта. Под глазами у него были темные мешки, придававшие лицу порочное выражение, углы губ зловеще опущены и волосы растрепаны. В общем, самый заурядный коновал. В статьях мало что было сказано, приводились лишь голые факты в связи с его арестом. Собственно, много слов не требовалось. Фотография говорила сама за себя. Неглупо придумано: трудно опротестовывать действия следственных органов на том основании, что опубликованная неудачная фотография может заранее направить общественное мнение.