— И им это удастся?

— Нет. Но они могут попытаться, а это нанесет серьезный ущерб нашему делу.

— Дальше?

— Существуют еще два важных судебных постановления, из которых видно, что закон направлен всем своим острием против лица, совершающего криминальные аборты, и в то же время очень мало интересуется самой пострадавшей. После окончания процесса «Штат Массачусетс против Вуда» суд постановил, что согласие пациентки не должно приниматься во — внимание и никак не может служить оправданием для аборта. Тот же суд постановил, что наступившая в результате операции смерть пациентки лишь усугубляет вину. А это означает, что проведенное вами расследование в связи со смертью Карен Рендал с точки зрения закона пустая трата времени.

— Но я думал…

— Да, — перебил он меня. — Как я уже сказал, дело это можно считать закрытым.

— Каким образом?

— Есть две возможности. Первая — не дожидаясь суда, представить Рендалам материалы, которые нам удалось собрать. Подчеркнуть то обстоятельство, что Питер Рендал, постоянный врач покойной, занимается криминальными абортами. Что он и прежде делал ей аборты. Что миссис Рендал, жена Дж. Д., делала аборт у доктора Ли и, возможно, имеет против него зуб, что и заставило ее извратить последние слова Карен. Что сама Карен была неуравновешенной, аморальной девицей, чьи предсмертные слова при любых обстоятельствах следовало бы подвергать сомнению. Мы могли бы указать на все эти факты семье и убедить их взять назад свое обвинение еще до суда. А вторая возможность — это то же самое, только более пространно и уже в зале суда. Ясно, что решающие вопросы затрагивают отношение между Карен, миссис Рендал и доктором Ли. В настоящее время обвинение держится исключительно на показаниях миссис Рендал. Мы должны будем смешать ее с грязью так, чтобы присяжным заседателям в голову не пришло поверить хоть одному ее слову. Затем мы должны будем проанализировать личность Карен и ее поведение. Доказать, что употребление наркотиков вошло у нее в привычку, что она вела беспутную жизнь и была патологической лгуньей. Мы должны будем убедить суд присяжных в том, что все сказанное Карен своей мачехе или кому-либо другому не заслуживает никакого доверия. Мы сможем также привести доказательства того, что Пиитер Рендал дважды делал ей аборт и что, по всей вероятности, он же оперировал ее и в третий раз.

— Я уверен, что тут Питер Рендал ни при чем.

— Возможно, — сказал Уилсон, — но это не имеет значения, потому что он не находится под судом. Под судом находится доктор Ли, и мы должны сделать все возможное, чтобы его вызволить.

Я посмотрел на Уилсона.

— Не хотелось бы мне встретиться с вами в темном переулке.

— Вам не нравятся мои методы? — По лицу его скользнула усмешка.

— Честно говоря, нет.

— Мне они тоже не нравятся, — сказал Уилсон, — но нас вынуждает к этому сама сущность закона. Взгляните на дело трезво. Закон ясен и понятен. Справедлив он или не справедлив, но он ясен. Он предлагает и обвинению и защите определенные шаблоны, определенные методы, определенные тактические приемы в рамках существующих законодательных актов. К несчастью и для обвинения и для защиты, эти методы оборачиваются дискредитацией тяжущихся сторон. Обвинение будет пытаться опорочить доктора Ли со всей беспощадностью, на какую только оно способно. Мы же, защита, со своей стороны, будем пытаться опорочить покойницу, миссис Рендал и Питера Рендала. На руку обвинению будет врожденная неприязнь бостонских присяжных к людям, которых обвиняют в криминальных абортах. Мы сможем использовать в своих интересах тот факт, что любой уроженец Бостона лелеет в душе мечту присутствовать при том, как обольют грязью аристократическое семейство.

— Но это же гнусно!

— Весьма.

— Есть какой-нибудь другой способ выиграть дело?

— Разумеется. Найти истинного виновника преступления.

— Когда состоится суд?

— Предварительное слушание назначено на следующую неделю. А сам суд, возможно, будет недели две спустя. Процессу дается «зеленая улица». Не знаю, как эта устроили. Но догадываюсь.

— Рендал пускает в ход все свое влияние?

Уилсон кивнул.

— А если до суда не будет обнаружен истинный виновник? — спросил я.

Адвокат печально улыбнулся.

— Мой отец, — сказал он, — был священником. В Северной Каролине. Он был баптист, и он был суров. Он верил в карающего Бога. Он верил, что небесный гром поражает грешников. Он верил в адский огонь и в вечные муки. Он верил в добро и зло.

— А вы верите?

— Я верю в то, что огонь можно победить только огнем.

— Всегда ли прав огонь?

— Нет, — сказал Уилсон, — но он всегда жжет и добивается своего.

— И вы верите в победу?

— Да! — Он потрогал шрам на шее.

— Пусть одержанную нечестным путем?

— Честь обретается в победе. — Он пристально посмотрел на меня. — Артур Ли хочет выйти из тюрьмы. Больше никто, в Бостоне не возьмется за это дело — от него уже все отшатнулись. А я ручаюсь, что смогу его вызволить.

Разговор с Уилсоном оставил у меня неприятный осадок, по и вынудил обо многом поразмыслить. Я приехал домой, налил себе водки, положил в нее льда, уселся в кресло — мне нужно было все тщательно обдумать. Я перебирал в памяти людей, с которыми мне пришлось разговаривать, и убеждался, что не задал им ряда существенных вопросов. Я обнаружил немаловажные пробелы. Например, что делала Карен в субботу вечером, после того, как уехала из ресторана на машине Питера? Что сказала она миссис Рендал на следующий день? Вернула ли она машину Питеру — ту машину, которая была потом украдена? Когда именно?

Я пил водку и чувствовал, что начинаю успокаиваться. Я развил слишком большую спешку, слишком часто терял самообладание. Я больше реагировал на поведение людей, нежели на сведения, полученные от них, на личности, а не на факты.

В дальнейшем нужно действовать осмотрительнее.

Раздался телефонный звонок. Это звонила Джудит. Из дома Ли. Размеренным и спокойным голосом она сказала:

— Не мог бы ты приехать сюда? Тут происходит что-то вроде демонстрации. Их целая толпа. На лужайке, перед самым домом.

— Сейчас еду, — сказал я и повесил трубку. Схватил пальто и бросился было к машине, но потом остановился. Настало время действовать осмотрительнее.

Я вернулся в комнату и набрал номер репортерского отдела «Глобуса», сообщил им о демонстрации и дал адрес Ли. Я говорил в трубку запыхавшимся, взволнованным голосом; я знал, что они не оставят мое сообщение без внимания.

Когда я подъехал, деревянный крест еще догорал на газоне перед домом Арта. Тут же стояла полицейская машина; возле дома собралась толпа. Еще только начинало вечереть, небо было густого синего цвета, и клубы дьГма уходили прямо ввысь. Я протиснулся сквозь толпу к дому. Все окна по фасаду были разбиты. Изнутри доносился плач. Полицейский, стоявший у входа, остановил меня.

— Кто такой?

— Доктор Бэрри. В доме находятся моя жена и дети.

Он пропустил меня. Все собрались в гостиной. Бетти Ли плакала, Джудит занималась детьми. Пол был засыпан битым стеклом. У двоих детей оказались порезы, довольно глубокие, но не серьезные. Полицейский брал показания у миссис Ли. Но ничего дельного добиться не мог. Она лишь твердила одно: «Мы просили защиты. Просили приехать. Мы умоляли, но вы так и не приехали…».

— Ей-богу, мадам… — начал полицейский.

— Мы просили вас. Разве у нас нет никаких прав?

— Ей-богу, мадам, — снова повторил он.

Я стал помогать Джудит перевязывать детей.

— Что случилось? — спросил я.

— А вы кто такой? — Полицейский резко повернулся ко мне.

— Врач.

— Ну — правильно, самое время, — сказал он и снова повернулся к миссис Ли.

Вид у Джудит был бледный и какой-то понурый.

— Это произошло минут двадцать назад, — сказала она. — Весь день нам звонили по телефону и угрожали, приходили письма, тоже с угрозами. А потом вдруг подкатило четыре машины, и из них вылезла банда подростков. Они водрузили крест, полили его бензином и подожгли. Их, наверное, было человек двадцать. Они стояли и распевали: «Вперед, христовы воины». Потом, увидев, что мы смотрим на них в окна, стали швырять камни. Полиции потребовалось четверть часа, чтобы сюда добраться. К тому времени все окна были уже перебиты, а мальчишек и след простыл.