- Извините, нервы.

Поручик сочувственно посмотрел на обреченную - он видел в ней лишь симпатичную девушку, а не подлую отравительницу-убийцу.

- Зря вы от водки отказываетесь, мадемуазель! - его глаза бегали по сторонам, и на лбу выступила испарина. - Конечно, это ваше право, но, поверьте, легче станет…

- Легче будет умирать в неполные двадцать два года, - закончила она за него мысль.- Поверьте, поручик, мужества мне хватит и без водки, только обидно без вины пропасть…

- Поверьте и мне, мадемуазель, - не хотел вас обидеть, и даже наоборот… Видел я многих осужденных, в том числе и смертников. Прости их, грешных! - поручик перекрестился.- Но, что касается вас, подсказывает мне сердце, совсем вы непохожи на убийцу, - и он поспешил сменить тему разговора. - Мадемуазель, смею напомнить, что мы с вами встречались на вечере поэзии в Народном доме. Вы там читали свои поэтические творения.

Их потом напечатали в газете «Курьезе». Стихотворения прекрасные, чувственные, в них много трагизма и даже мистицизма. Я к вам подходил, как благодарный слушатель, даже имел смелость пригласить на ужин в ресторацию «Эрмитаж», но вы восприняли приглашение как шутку, и вскоре с молодым человеком уехали на извозчике. Припоминаете?

Девушка внимательно всмотрелась в жандарма и с легкой иронией тихо сказала:

- Вы были тогда без этого мундира, такой как все. Приятный молодой человек.

- После того вечера я несколько дней был не в себе, все хотел еще вас увидеть… Тот молодой человек… У вас с ним был роман? Его звали, если не ошибаюсь, Михаил?

- Какая разница, сударь, как его звали, и был ли у меня с ним роман в той жизни, которая осталась за стенами этой башни, - с легким раздражением ответила девушка. - Но если вам будет угодно знать, то он умер. Не вынес позора и лжи. Вскоре я последую за ним, и не без вашей помощи, - и она с чувством продекламировала четверостишие:

Я буду любить тебя вечно,

Мы будем с тобою всегда.

Что жизнь?.. Ведь она быстротечна…

Душа - не умрет никогда!

- Мадемуазель Аника, я верю в вашу невиновность… - он замолк, не находя слов для продолжения.

Почему тогда я здесь, а не на воле? Почему вы готовите мне гибель, хотя верите в мою невиновность? - голос ее срывался от возмущения и обиды.

Это решает суд, верха, но ни в коем случае не я! Мое дело выполнять приказы, а не рассуждать. Да-с! - безапелляционно заявил он, разведя руками, и вновь смягчился. - Может, все-таки водки изволите…

Вы - чудовище! - Аника прервала его, ярость стучала в ее висках. - Другие хоть уверены в моей виновности и видят во мне убийцу, а вы, сочувствуя и сострадая, веря в мою невиновность, спокойно сопровождаете на виселицу! Так приказало начальство! Хорошенькая отговорка для подлецов!

Лицо офицера залила краска стыда, не в силах найти нужных слов, он непроизвольно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

Как ваше имя, поручик? - злость покинула Анику так же внезапно, как и пришла.

Андрей, Андрей Андреевич Щеглов, - растерялся он.

- Господин Щеглов, желаю вам здравствовать долгие годы и иметь много детей, но абсолютно не похожих на вас! Желаю вашим, еще не рожденным детям, жить не подобно моллюскам, ограниченным раковиной приказов начальства свыше, а иметь свое разумение и действовать по совести! Я вас больше не задерживаю, если у вас ко мне больше ничего нет!

При случае помолитесь в церкви о безвинно убиенной, и не без вашего участия, Анике Мозенз! - тут она расплакалась навзрыд, до боли в груди. - Идите же, я хочу побыть одна, - еле смогла промолвить она сквозь слезы.

- Я сейчас распоряжусь - вам принесут библию и свечу, - сказал офицер в стенку, козырнул и вышел из камеры. Заскрежетал ключ в двери, и голос поручика слабо донеся до Аники. - Надзиратель! Принеси барышне воду, Библию и свечу, да побольше, не огарок какой-то. Ты понял?! Мухой, давай!

Через мгновение тюремную камеру окутала густая тишина одиночества. Обрывки мыслей водили хоровод в молодой головушке, не позволяя ни на чем сосредоточиться. Рыдания перешли во всхлипывания, закончились небольшим насморком и воспаленными глазами. Вновь заскрежетал ключ в дверях, и в камеру вошел надзиратель.

- Все как вы просили, барышня - Библия и свеча. Большая Библия и большая свеча!

А от меня лично - соломенный тюфячок. Хотя, это против правил. Да бог с ними, с этими правилами! Не сидеть же вам, барышня, все время, как свеча, посреди камеры на табурете. А так, можете отдохнуть, соснуть часок, - лежа-то сподручнее! Вот здесь я его расположу, удобно будет. Силы вам сегодня ой как понадобятся! - ирония сквозила в его голосе. - Наконец-то все угомонились. В этом крыле тюрьмы мы остались вдвоем, я и ты, барышня, - голос его стал приобретать зловещие интонации. - Но это не надолго, не слишком надолго.

Часа на три-четыре, не больше. А теперь расскажу, что произойдет по окончании этого времени, - он засмеялся - зло, ехидно. - К тебе, барышня, зайдут в гости на огонек большой свечи: начальник тюрьмы, духовник, врач, дежурный офицер и конвой. Начальник тюрьмы предъявит письменный приказ генерал-губернатора сопроводить тебя в Лысогорский форт для исполнения приговора. Духовник вытрет тебе то ли слезы, то ли сопли, а офицер скомандует караулу взять под белы ручки и в кандалах сопроводить в черную карету для развозки смертников. Там приготовлена такая махонькая-махонькая клетушка, что даже ты согнешься в ней в три погибели, чтобы поместиться. Тебя будет сопровождать почетный конвой из девяти казаков. А как же, важная персона, чай не каждый день висельников возят! В форте снова под белы ручки отведут на один из бастионов, где тебя ожидает большой сюрприз - деревянная виселица с добротной, хорошо намыленной, пеньковой веревкой. Комендант форта зачитает приговор суда и начнется подготовка к казни.

Что ж вы так побледнели, барышня? Ведь это пока только слова, а ведь вскоре вам предстоит все это прочувствовать, и непосредственно собственной шейкой. Мой вам совет, барышня, облегчите перед казнью не только душу, но и тело. Вон параша стоит. Ха-ха. Бывают такие курьезы… ха-ха… может и медвежья болезнь приключиться. Ха-ха. Ведь неприлично будет, барышня! Да-с!

Так вот, снимут с тебя кандалы, барышня, чтобы поменять на кожаный ремешок - он не лучше, подлецы затянут его так, что белы рученьки-ноженьки посинеют. Но сама понимаешь, не надолго. Возведут на деревянный помост под виселицу, наденут на голову черный мешок, а на шею пеньковый галстучек, чтобы, значит, шейку не простудила. Ха-ха. А шейка такая тоненькая, барская шейка… И синенькая жилочка на ней так и бьется, как синичка в клеточке. Тук-тук-тук.

Повезет тебе, барышня, если, когда лючок откроется, и ты полетишь вниз, шейка твоя сломается, и мучениям конец… А может, и не сломаться, вишь, какая ты вся худенькая, легонькая, не за что и потрогать.

Завороженная его рассказом, Аника не сразу почувствовала его руки, жадно ощупывающие ее тело. Брезгливо сбросила их с себя.

- Ты не балуй, барышня - строго проговорил он. - Я тебе дело рассказываю, а ты по рукам бьешь! А грудки у тебя даром что маленькие, зато такие востренькие, как гвоздики.

Так вот, барышня, если у тебя шейка не хрустнет, то будешь задыхаться, задыхаться, а докторишка будет свою трубу поганую к груди прикладывать и докладывать, что не кончилась ты еще. Язык покажешь всем, но не такой маленький и остренький, а толстый и синий.

Глазенки твои вылезут из орбит, а там, дай тебе Бог, и кончишься…

Но это еще не все. Вытряхнут тебя из твоего халата, а под ним ничего нет, я знаю, и засунут в дырявый мешок. Ха-ха. А солдатики будут смеяться и обсуждать твои женские прелести. Бывшие прелести…

Отнесут тебя в сторонку и где-то закопают, как шелудивую собаку - без имени, без креста.