– Я?! К вам? – растерялся Сергей. – Да это вы меня вызвали, Александр Завенович, насколько я помню.

– Я не вызывал. – Апоков смотрел собеседнику в глаза.

– Тогда… тогда я не знаю, как это получилось, – засуетился Сергей. – А! Да! Ну конечно! Это Ольга Румянцева меня к вам в кабинет привела. Вот мы и сидим.

– Опять Румянцева! – Апоков всплеснул руками. – Опять она! Вот дурочка. Нафантазирует черт-те чего, сведет двух людей, а зачем – сама не понимает. Поставит в глупое положение, а предмета для разговора не удосужится предложить. Вот и приходится говорить о сыре. Или, может быть, ты какую-нибудь другую тему для разговора порекомендуешь, а?

Садовников хотел было спросить что-нибудь насчет рок-оперы про Иисуса Христа, но решил, что пока еще рано.

– Можно и о сыре, – сказал он, немного подумав. – Почему бы и нет? Как вам «Рошфор», Александр Завенович?

Апоков молчал.

– Ну, хорошо. А «Гауда»… «Чеддер» или вот, например, «Костромской»?

– Знаешь что?! – Апоков убрал «Виолу» в письменный стол, поправил очки и стал что-то записывать, при этом продолжал говорить, уже не глядя на Садовникова. – Может быть, ты забыл, что находишься в присутствии генерального директора канала, а? У меня ж каждая минута на счету. Знаешь, сколько одна моя рабочая минута стоит? Знаешь?

– Не знаю.

– А-а, не знаешь. А раз не знаешь, тогда думай, о чем говорить и сколько говорить. Да ты за полгода не расплатишься, если посчитать, сколько ты у меня сейчас рабочего времени отнял. Хм, «Костромской», «Гауда»… Это ты с нашим другом Руденко можешь хоть весь вечер о «Гауде» молотить или о «Чеддере»… Ну?

– Что «ну»?

– О чем вы там со своим другом по вечерам треплетесь? О «Гауде»?

– С каким другом, Александр Завенович?

– С каким-каким, с Руденко…

Заданный вопрос был довольно неприятным. Уж о ком, а о Романе Садовников говорить совершенно не собирался. Сергей сделал над собой усилие, чтобы подавить смятение, наморщил лоб и совершенно серьезно спросил:

– А почему вы, Александр Завенович, решили, что он мой друг?

– А что, разве не друг? – Апоков прекратил скрипеть авторучкой и поверх очков уставился на собеседника.

– Нет, не друг. Можно сказать, что знакомый, приятель. Но никак не друг.

– Ничего себе «знакомый», – улыбнулся Апоков. – Ничего себе «не друг», когда бываешь у него чуть ли не каждый вечер.

Сергею пришлось сделать над собой еще одно усилие, для того, чтобы убедить себя, что его просто берут на «пушку».

– Кто вам сказал, что каждый вечер, Александр Завенович? Так… пересекаемся изредка. Иногда. Вы лучше скажите, что вас конкретно интересует насчет Руденко. Если что-то и знаю, то с радостью расскажу.

Апоков опять уставился на Сергея, словно пытался прочитать его мысли. Так прошло еще минуты три. Садовникову был хорошо известен этот ожидающий взгляд. В свое время, когда ему приходилось работать у Гусина, он встречался с подобным приемом выведывания информации. Гусин научился этому взгляду у Апокова, но сотрудники быстро нашли противоядие: начинали листать записную книжку, шумно икать или отвлекались еще каким-нибудь образом. До сих пор ходила легенда о том, как Роман Руденко, находясь под таким же испытующим взглядом, в кабинете у Леснера вытащил из пакета сушеную воблу и начал сосредоточенно ее чистить и обсасывать плавники. И таким образом, весь гипноз пошел насмарку. Сергею Садовникову сейчас очень хотелось повторить подвиг своего друга, тем более в портфеле по случайному стечению обстоятельств лежал сушеный карась, с которым он собирался попить пива после всех этих переговоров. «Нет. Не годится мне поступать таким образом. Тем более раз уж решено не портить отношений с Завеновичем, то будем действовать, как решено». И, часто-часто заморгав, Сергей повторил последнюю фразу:

– Вы спросите конкретнее, Александр Завенович. Что вас интересует? Если что-то и знаю, то с радостью расскажу.

– «Если что-то и знаю»… – вздохнул Апоков. – Все-то ты знаешь, просто говорить не хочешь. Я к тебе с открытой душой, а ты мне не хочешь рассказать про Руденко. Между прочим, про моего лучшего друга, кто бы там чего про нашу с ним дружбу ни говорил. Как он? Чем дышит? Чем занимается? И вообще здоров ли?

– Да как будто здоров, – пожал плечами Сергей.

– Слава Богу! – обрадовался Апоков. – Слава Богу! А то я, представь себе, сколько его не вижу, столько же времени от тоски с ума схожу. Какой умница, а?! Какой талантище! Ну просто золото, а не режиссер! До сих пор рассказываю нашим бездарям, какой у меня был друг – Роман Руденко. Все бы отдал, чтобы такого на Российский канал вернуть. Все бы отдал! Ты говоришь, что он тебе не друг. А напрасно. С таким, как Руденко, подружиться стоит. Тем более что он прекрасный режиссер, а ты – отличный сценарист. Получился бы хороший творческий альянс. У нас с ним, правда, дружба была не столько профессиональная, сколько человеческая. Но зато какая! О такой дружбе, Сережа, только в книгах пишут да в старых песнях поют. Как раз самая настоящая дружба и есть, какая была у нас с Романом Руденко. Как говорится, последний окурок напополам! За друга в огонь и в воду! Сам погибай, а товарища выручай! И между прочим, в какую бы меркантильную сторону общество ни поворачивало, только такую дружбу до сих пор я и признаю. Если дружить, то именно так: искренне, по-простому, по-апоковски, хоть это и не модно. Сейчас так не умеют… Время другое. Да и ценности уже не те. Глянешь человеку в глаза, а там никакой правды, одно бесстыдство. Задаешь вопрос, а он огородами-огородами, да на другую тему разговор переведет. Не-ет! Дружба, Сережа, это тебе не пятьсот рублей взаймы и не мебель перетащить, если другой попросит. Настоящая дружба складывается по кирпичику, день за днем. Дружба – это и хороший крепкий дом, который не снесут ни власти, ни ураганы. Сначала закладывается фундамент. А потом, при терпеливой ответственной кладке, этот дом растет и растет. Все в этом доме должно быть хорошо: и планировка, и водоснабжение, и электропроводка. И фасад аккуратный, и крыша, которая не протечет. Тогда и жить в таком доме приятно. Глаз он радует, а город украшает. Вот такой, образно говоря, дом в свое время мы и отстроили с Романом Руденко. – Голос у Апокова на последних словах чуть изменился, он кашлянул в кулак и зажмурился, как бы представляя дом, который они отстроили вдвоем с Руденко. – Знаешь, почему я после школы пошел в строительный?

– Не знаю, – честно ответил Сергей.

– А-а, не знаешь. А я вот знал почему. Не потому что в те годы туда конкурса не было, как мои недруги утверждают. Что, дескать, институт был для дебилов и хачиков. Нет. Наговоры это все. Нет. А пошел я туда, Сережа, потому что строительство люблю. Люблю созидать. А это означает, что люблю быть искренним. Потому что искренность – главный инструмент строителя, а уже потом мастерок или козлы, уже потом шпатлевка и асбестоцемент…

Апоков замолчал на пару минут. Протер очки. Садовников обратил внимание, что глаза его покраснели.

– Ты знаешь, что такое плита перекрытия? – спросил Апоков, надевая очки.

– Не знаю, Александр Завенович. Что-то такое когда-то слышал, но врать не буду, не знаю.

– Не знаешь… А ферма с предварительно напряженной арматурой?

– Тоже, должно быть, какой-то строительный термин… но не знаю, нет.

– А фахверк? А подкрановые балки? А фундаментные блоки? А отводы для прочистки? – наступал Апоков.

– Да не понимаю я ничего в строительстве! – напрягся Сергей. – Почему вы спрашиваете?

– Почему я спрашиваю… почему я спрашиваю… А вот почему… потому что, если бы ты знал то, о чем я тебя спрашиваю, то ты бы, Садовников, гораздо лучше меня понимал…

С этими словами Апоков уронил голову на стол, обхватил ее руками и зарыдал, да так, что Садовников не на шутку испугался. Он лихорадочно соображал, как объяснит такой пассаж редакторшам, которые сейчас вбегут и набросятся на человека, который довел шефа до истерического состояния, кроме того, он подумал, как же все-таки помочь Апокову, тучное тело которого вздрагивало так, что даже стол сотрясался. Сергей сначала хотел сбегать за водой, но в последний момент заметил наполненный графин, стоявший на тумбочке.