– Долго еще ехать, князь?

– Кто ты такой, чтобы задавать вопросы?!

Князь Владимир отогнал было сконфузившегося сотника, но затем, подумав, немного обмяк. «И действительно, пора бы объяснить, куда и зачем едем. Пять сотен верст отмахали, а я так ничего и не сказал. Может, думают, что едут на верную смерть».

– Ладно, поди сюда.

Сотник ударил коленями в бока своего коня и опять подскакал к князю.

– Так и быть, слушай… – произнес Владимир. – Совсем немного осталось. К вечеру завтрашнего дня на месте будем. Правду скажу одному тебе, а ты передашь дружинникам только половину правды. Скажешь им, что князь держит путь на Селигерово озеро, помолиться за души усопших. Скажешь еще, что подыскиваю уголок для возведения часовни. А теперь слушай всю правду… Я захватил с собой скуфеть. Вот тут у меня в кожаной суме, к седлу приторочена… Еду на Селигерово озеро, чтобы заглянуть в будущее. Хочу узнать, насколько крепко христианская вера утвердится по всей Руси. Какова будет государственность? Еще хочу узнать судьбу своих потомков, а более всего не терпится отследить родовую ветвь моего любимого отпрыска Позвизда. Желаю далеко заглянуть, аж на тысячу лет вперед, а значит, стремлюсь к месту, где народу полегло особенно много. Так ведь волхвующие люди говорят: чем больше умерших на едином поле, тем зримее будущее в звездном небе над ним?

– Так-то оно так, князь… но для чего нам тогда Селигерово озеро? Надо было бы ехать на юг, в половецкие степи. Там-то взаправду много полегло… и поганых, и наших…

– У Селигерова озера поболе будет, – уверенно произнес Владимир. – К этому озеру моим тайным приказом свозили прокаженных со всей Руси, с Литвы, с чухонских деревень… Не перечесть, сколько народу свезли.

– Неужто топили? – напрягся сотник.

– Нет, не топили. Оградили им место на берегу. Никого не выпускали. Дождались, пока сами перемрут.

– Давно это было, князь?

– Не так уж… Годом раньше, чем пришла к нам христианская вера. С каждым днем эта вера во мне укрепляется, а грехи отягощают. Вот и хочу над памятным местом помолиться, а заодно и заглянуть в скуфеть, прости меня Господи… Тебя с собой взял на случай, если глазам своим не поверю. Тогда подтвердишь… Мне самому подтвердишь… Но, Лихой! – Князь щелкнул плеткой, подбадривая сбавившего ход коня. – Куда голову повернул? На лису загляделся? Эка невидаль!

В прямоугольной рамке опять начало твориться неладное. Картинка задрожала, искажая лица и силуэты, словно в водном отражении после брошенного туда булыжника. Затем вся эта колыхающаяся муть покрылась тонкими мельтешащими полосками, от которых рябило в глазах. А затем и вовсе пропало все. Вокруг скуфети и звезды были, и облака были, и луна была, – в общем, то, чему положено висеть в ночном небе по задумкам Всевышнего. А внутри – пустая неясность. Не черное даже, а серое ничто.

Князь в сердцах хлопнул ладонью по резному обрамлению скуфети, которую держал на вытянутых руках.

– Показывай же, черт бы тебя побрал! На самом любопытном месте… Как раз где Позвиздово потомство… Показывай, а не то разломаю!

Словно испугавшись угрозы своего хозяина, рамочка с переливающимися по всему периметру орнаментами высветила лицо человека по виду армянского происхождения.

– Ага. Вот опять и он, – выдохнул разгорячившийся князь Владимир. – С чего же это они все на армян похожи? И этот как армян, и отец его, и дед с таким же лицом, и прадед… Которого же он колена от моего Позвизда? Я со счету сбился…

– Сорок седьмого колена, князь, – ответил сотник, стуча зубами от ужаса и пробирающего ноябрьского холода.

Полночи они уже простояли на небольшом холме, вокруг которого в пожухлой траве еще виднелись высохшие человеческие черепа и кости погибших когда-то и не похороненных прокаженных. Справа ровной свинцовой гладью отсвечивало озеро Селигер. Слева вдалеке вился дымок. То дружинники пекли зверинину, имевшие запрет находиться в эту ночь радом с князем и сотником. Да они и сами были тому рады.

«Надо же, отпрыски сорока семи колен, и все почти на одно лицо. И что это за ветвь за такая? Может, в мать сначала, а потом… перебила все диковинная кровь? – Тут Владимир наконец вспомнил, как выглядела Позвиздова мать, и сам себе утвердительно кивнул. – Правильно сделаю, что оставлю ему армянский надел. Такому как раз… Тьфу ты, черт! С седоусым целуется! С тем самым, который разноцветный блин крутил! С нечистью! Ай да потомок… Силы небесные! Черную грушу взял в руку! Сейчас кусать будет! Нет, не стал кусать… отдал… Мужику, переодетому в бабу… И на том благодарю Тебя, Всевышний, что не стал кусать… Не знал я, не гадал я, что через тыщу лет в христианской русской стране вот такие размалеванные черти с висюшками наплодятся, и среди них спокойно разгуливает мой дальний потомок, моя родная кровь».

– Какое дашь тому объяснение? – спросил у сотника.

– Не знаю, княже…

– А ты думай, раз к волхвам ходишь…

Владимир кусал губы, глядя на все это попустительство, что происходило в скуфети, и уже совсем по-отечески переживал за Позвиздова потомка сорок седьмого колена, который то появлялся в рамке, то исчезал. Вот Позвиздов потомок о чем-то говорит с человеком, очень странно одетым (весь в шипах!) и с разбойничьим лицом. Вот разбойник закричал на княжича, схватил за грудки. Князь Владимир покосился на сотника. Видел ли? Тот опустил глаза. Видел… Опять Позвиздов потомок. Опять мирно разговаривает с тем же самым разбойником. Улыбаются. Жмут друг другу руки. Как будто бы ничего и не было! Внезапно великий князь вспомнил, где и когда он видел почти в точности такое же разбойничье лицо. Вспомнил! В Муромских дебрях, вот где. Да это же он! Соловушка!

Много слухов тогда ходило про Соловья-разбойника, от свиста которого будто бы высыхали травы, замертво падали птицы, сложив крылья, а всадники слетали с коней. Грабил и убивал Соловушка всех, кто проезжал по страшной Муромско-черниговской дороге. По его милости караваны доходили до места назначения порожняком, а то и не доходили совсем! Не счесть, сколько душ без покаяния на тот свет отправил. Решил тогда Владимир самолично расправиться с татем и, захватив с собой богатырей Илью, Добрыню и еще сорок отборных молодцов, окружил ту заимку, где прятался расшалившийся Соловушка. Чуть было не пожалел князь, что слишком малое воинство снарядил для такого хлопотного дела. Свистом тот Соловушка, конечно же, из седла никого не вышибал – то было преувеличением былинников, но до чего же ловок и драчлив оказался, подлец! Лихо, как куница, перепрыгивал с одного дерева на другое, уворачивался от стрел и половине дружинников морды расквасил дубиной, приговаривая: «Закройся, гнида!» Взяли тогда Соловушку большой хитростью, заманив ложным купеческим обозом, ловко накинули сеть и повезли в Киев, связанного крепчайшими ремнями. Все были уверены, что ждет негодника принародная казнь. Ан нет! В последний день князя Владимира, уже принявшего смиренную веру, вдруг охватил прилив невиданной благости и всепрощения. И сказал он Соловушке, что за великую денежную пеню он его простит и отпустит на все четыре стороны. И кто бы мог подумать, огромную телегу с золотом Соловушка отдал за себя. А когда освобожденный садился на коня, то крикнул Владимиру на прощанье: «И тебе задницу начищу, князь!» Схватились охранники за мечи, услышав прескверные слова, но Соловушка хлестнул плеткой и был таков. Только пыль столбом оставалась за ним, молодецкий свист да удаляющийся конский топот.

И вот сейчас, глядя в скуфеть, Владимир сильно пожалел, что в свое время не расправился с вором. «А вдруг это его потомок? Уж больно похож! Да еще моего потомка отчитывает! Смотрим дальше…»

Вот Позвиздов потомок вместе с разбойником, тем самым, что похож на Соловушку, спускаются по ступенькам. Затем они выходят из избы, оглядывают простор. Вот разбойник похлопал княжича… по щеке! Вот садится на одноглазого железного коня и исчезает, оставляя за собой клубы дыма. Нечисть! Нечисть! В это время к Позвиздову потомку подбежала какая-то баба в штанах (срамота какая!) Он что-то ей шепнул… Баба убежала в сторону соснового леса, что примыкал к озеру, потемневшему от нависающих тяжелых облаков. Позвиздов потомок неспешно направился туда же…