У меня нет военного образования и я учусь военному делу у Ваших советников и наших офицеров. Мы создадим для Вашей работы все условия. От Вас я ничего не скрываю. Пропагандистская машина работает против союза Афганистана и СССР, но мы гордимся этой дружбой, которая перешла границу своего 60-летия.

— Нам будет приятно работать с товарищами, которые столь дружелюбно относятся к нам, — сказал Иван Григорьевич.

В ходе этой беседы я обратил внимание на то, что если М. Тараки выступал как теоретик, пытаясь под каждый выдвинутый им тезис подвести свою теорию, то Х. Амин свои взгляды подкреплял ссылками на труды В. И. Ленина и других классиков марксизма-ленинизма. Мне казалось, что делая это, он подчеркивал свою независимость от М. Тараки и, в то же время, показывал, что стоит с ним на одних позициях — марксизма-ленинизма.

В заключение беседы Х. Амин сказал:

— Было бы очень хорошо если бы Советский Союз согласился ввести в Афганистан небольшой контингент своих войск. Это позволило бы освободить части Афганской армии от охранных функций и использовать их для борьбы с контрреволюцией. Я могу Вас заверить, что введенные войска не будут привлекаться для вооруженной борьбы с мятежниками.

На затронутый Х. Амином вопрос Иван Григорьевич ответил:

— Наша делегация не имеет полномочий не только решать, но даже и обсуждать вопрос о вводе советских войск в Афганистан. Кроме того, как Вы сами говорили, для защиты революции нужна крепкая армия, ибо если революция не может себя защитить, то она ничего не стоит. Но одна армия, наверное, не сможет защитить революцию. Она должна решать эту задачу вместе со своим народом. Сейчас, как нам кажется, одной из главных задач, наряду с укреплением армии, является привлечение народа на сторону революции. Ввод же наших войск, даже незначительного контингента, может обострить и без того напряженную военно-политическую обстановку в регионе и усилить американскую помощь мятежникам.

Это было первое зондирование наших взглядов на ввод советских войск в Афганистан.

Садясь в машину, я спросил И. Г. Павловского, будут ли вводится наши войска. Он мне ответил, что такой же вопрос он задавал перед отлетом Д. Ф. Устинову и тот ему ответил: «Ни в коем случае…». Я тогда еще не знал, что посол А. М. Пузанов и представитель КГБ СССР Б. С. Иванов поддерживали точку зрения Х. Амина.

Х. Амин произвел на меня впечатление волевого, властного и умного человека, обладающего большой энергией и знающего себе цену. Твердость и целеустремленность характера, в отличие от М. Тараки, позволяли ему чувствовать себя уверенно. Это было и естественно. Все бразды управления страной находились у него в руках и, кроме того, он мог рассчитывать на поддержку своих сторонников, которые были во всех звеньях государственного аппарата, но особенно в армии.

Х. Амин умел расположить к себе людей и подчинить их. Однако, мне показалось, что ему, в определенной степени, свойственны авантюризм и интриганство. Он был вторым лицом в государстве, но отдельные штрихи в его поведении указывали на желание стать первым.

Таким образом, в течение дня мы встретились с двумя личностями, стоящими у руководства государством и партией.

Первый, опиравшийся, главным образом, на свою популярность и авторитет, избрал умеренный, порою компромиссный путь достижения цели.

Второй, обладающий огромной реальной административной и военной властью, шел к достижению цели напролом, используя любые средства, вплоть до физического уничтожения своих политических противников.

Конечно, эти две силы не могли долго существовать параллельно, тем более, каждая из них претендовала на единоличное лидерство. Рано или поздно они должны были сойтись в смертельной схватке. Такая схватка состоялась, но об этом позже.

Получив разрешение от высоких афганских инстанций, мы приступили к выполнению поставленных перед нами задач. В состав моей группы входили, кроме ранее указанных офицеров Главного управления боевой подготовки, генерал-майор артиллерии Николай Федорович Алещенко и периодически подключающиеся генералы Анатолий Петрович Афанасьев и Анатолий Андреевич Драгун. Для своей работы мы избрали семь из одиннадцати пехотных дивизий. После ее завершения группа должна была определить не только степень боеспособности этих дивизий, но и предложить меры, которые следует принять чтобы ее повысить. Решение стоящих перед нами вопросов осложнялось ограничением времени, отпущенным на их выполнение. Тем не менее, высокая профессиональная подготовка наших офицеров вселяла уверенность в успешный исход нашей работы.

Леонид Касьянович Котляр — начальник отдела, занимавшегося боевой подготовкой офицеров и сержантов в Сухопутных войсках, имел как боевой опыт, так и опыт командования подразделениями и частями мотострелковых войск.

Роберт Гаврилович Дуков — старший научный сотрудник, курировал в управлении вопросы тактической подготовки, был разработчиком ряда программ боевой подготовки. В годы Великой Отечественной войны он приобрел богатый боевой опыт и был награжден несколькими орденами.

Владимир Яковлевич Доценко имел достаточный опыт успешного командования полком, а для военного человека это много значит. В течение последних лет он занимался совершенствованием методик обучения личного состава меткой стрельбе и вождению боевых машин.

С этими офицерами я работал уже несколько лет. Мы достаточно изучили друг друга и нам не требовалось времени на «притирку». Каждый из них не только прекрасно знал свои обязанности, но добросовестно выполнял их.

Во время поездок и работы в дивизиях меня удивила исключительная бедность и неустроенность личного состава частей и соединений. Казармы представляли из себя невысокие глинобитные постройки, очень темные и неуютные. Кровати у большинства солдат отсутствовали. Спали они на полу или во дворе на матрацах и постельных принадлежностях, принесенных из дома во время призыва.

Столовая, кухня, баня отсутствовали. Пищу солдаты готовили себе сами на кострах в небольших котлах. Такие условия не могли не оказать влияния на моральное состояние солдат и офицеров.

Вместе с тем, везде нас принимали доброжелательно, стараясь подчеркнуть свое уважение к советскому народу. Нам было приятно, что в среде Афганской армии были добрые чувства к нашей стране. Такая обстановка способствовала ведению откровенных разговоров, благодаря которым мы многое узнали.

Отношение различных категорий офицеров к Апрельской революции было неоднозначным.

Большинство офицеров, особенно младшего звена, членов НДПА (фракции Хальк) о революции высказывались восторженно, ее безоговорочно поддерживали и возлагали большие надежды на ее результаты.

Наиболее материально обеспеченная часть офицерского корпуса сразу же после совершения Апрельской революции оставила армию и заняла выжидательную позицию. Некоторые офицеры эмигрировали или перешли на сторону контрреволюции.

Бросалось в глаза достаточно распространенное явление, когда старшие офицеры занимали хозяйственные или штабные должности не соответствующие их чину.

В беседе с одним из командиров дивизий — майором Мухамедом Джафаром, я попытался выяснить этот вопрос. Без особого желания он мне ответил:

— Они хотят обезопасить свои тылы, так как не очень уверенны в победе Апрельской революции.

— А что Вы подразумеваете под «обеспечением тылов»? — уточнил я.

— Видимо, они рассуждают так — если революция потерпит поражение, то у них будет возможность заявить, что в ее ходе они руководящих постов в армии не занимали. Более того, они даже пострадали от нее, так как были понижены в должности. В то же время, занимая невысокие посты, они как бы подчеркивают свое лояльное отношение к революции.

— Очевидно, эти офицеры относятся к материально более обеспеченным слоям, так как они значительно теряют в своем окладе? спросил я.

— Видите ли, система оплаты труда офицеров в нашей армии сильно отличается от принятой у Вас. Оклад офицера у нас определяется не занимаемой должностью, а его званием. Поэтому, находясь на любой должности, он материально не страдает. Например, полковник N — помощник начальника разведки нашей дивизии получает значительно больше чем я, командир дивизии — майор.