— Спит, толстяк,— сказал Дауге, оглянувшись на него.— Корабль затонул, а штурман заснул. Ну, еще ложечку, Шарль. За папу. Вот так. А теперь за маму.

— Нье могу, простите, — пролепетал Моллар.— Нье могу. Я льягу.— Он лег и начал неразборчиво бормотать по-французски.

Дауге поставил тарелку на стол.

— Михаил, — позвал он негромко. — Миша.

Михаил Антонович раскатисто храпел,

— С-сейчас я его ра-азбужу,—сказал Юрковский.—Михаил,—сказал он вкрадчивым голосом.— М-мидии. М-мидии со с-специями.

Михаил Антонович вздрогнул и проснулся,

— Что? — пробормотал он. — Что?

— Нечистая с-совесть, — сказал Юрковский.

Дауге поглядел на штурмана в упор.

— Что вы там делаете в рубке? — сказал он.

Михаил Антонович поморгал красными веками, потом заерзал на кресле, едва слышно сказал: «Ах, я совсем забыл…» — и попытался подняться.

— Сиди,— сказал Дауге.

— Т-так что вы там д-делаете?

— И на кой бес?

— Ничего особенного,— сказал Михаил Антонович и оглянулся на люк в рубку. — Право, ничего, мальчики. Так только…

— М-миша,— сказал Юрковский.— М-мы же видим, что он что-то з-задумал.

— Говори, толстяк, — сказал Дауге свирепо.

Штурман снова попытался подняться.

— С-сиди, — сказал Юрковский безжалостно.— Мидии. Со специями. Говори.

Михаил Антонович стал красен как мак.

— Мы не дети,— сказал Дауге.— Нам уже приходилось умирать. Какого беса вы там секретничаете?

— Есть шанс,— едва слышно пробормотал штурман.

— Шанс всегда есть, — возразил Дауге. — Конкретнее.

— Ничтожный шанс,— сказал Михаил Антонович.— Право, мне пора, мальчики.

— Что они делают?— спросил Дауге.— Чем они заняты, Лешка и Иван?

Михаил Антонович с тоской поглядел на люк в рубку.

— Он не хочет вам говорить,— прошептал он.— Он не хочет вас зря обнадеживать. Алексей надеется выбраться.Они там перестраивают систему магнитных ловушек… И отстаньте от меня, пожалуйста! — закричал он тонким пронзительным голосом, кое-как встал и заковылял в рубку.

— Mon dieu, — тихо сказал Моллар и снова лег навзничь.

— А, все это ерунда, барахтанье,— сказал Дауге.—Конечно,Быков не способен сидеть спокойно, когда костлявая берет нас за горло.Пошли. Пойдемте, Шарль, мы уложим вас в амортизатор. Приказ капитана.

Они взяли Моллара под руки с двух сторон, подняли и повели в коридор. Голова Моллара болталась.

— Mon dieu,— бормотал он. — Простит е. Я есть весьма плёхой межпланетн икь. Я есть только всего радиоопт икь.

Это было очень трудно— идти самим и тащить Моллара, но они все-таки добрались до его каюты и уложили радиооптика в амортизатор.Он лежал в длинном,не по росту,ящике,маленький,жалкий,задыхающийся,с посиневшим лицом.

— Сейчас вам станет хорошо, Шарль, — сказал Дауге.

Юрковский молча кивнул и сейчас же сморщился от боли в позвоночнике.

— П-полежите, отдо-охните,— сказал он.

— Хорошё-о,— сказал Моллар. — Спасибо, товарищи.

Дауге задвинул крышку и постучал. Моллар постучал в ответ.

— Ну, хорошо,— сказал Дауге.— Теперь бы нам костюмы для перегрузок…

Юрковский пошел к выходу.На корабле было только три костюма для перегрузок — костюмы экипажа.Пассажирам при перегрузках полагалось лежать в амортизаторах.

Они обошли все каюты и собрали все одеяла и подушки.В обсерваторном отсеке они долго устраивались у перископов, обкладывали себя мягким со всех сторон, а потом легли и некоторое время молчали, отдыхая.Дышать было трудно. Казалось, на грудь давит многопудовая гиря.

— П-помню, на курсах нам давали с-сильные перегрузки, — сказал Юрковский. — П-пришлось сбрасывать в-вес.

— Да,— сказал Дауге.— Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями?

— В-вкусная вещь, правда?— сказал Юрковский.— Наш штурман в-вез тайком от к-капитана н-несколько банок, и они взорвались у него в ч-чемодане.

— Ну?— сказал Дауге.— Опять?Ну и лакомка.Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого.

— Б-быков, наверное, еще н-не знает, — сказал Юрковский.

И никогда не узнает, подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки.Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это— кольцо. «Кольцо у Юпитера?» — презрительно сказал Дауге. «Да,— сказал Юрковский.— Я давно это подозревал. И теперь вот убедился». «Нет,— сказал Дауге.— Все-таки это не кольцо. Это полукольцо». «Ну пусть полукольцо»,— согласился Юрковский. «Кангрен большой молодец, — сказал Дауге.— Его расчеты просто замечательно точны».«Не совсем», — сказал Юрковский. «Это почему же?» — осведомился Дауге. «Потому что температура растет заметно медленнее»,— объяснил Юрковский. «Это внутреннее свечение неклассического типа»,— возразил Дауге. «Да, неклассического», — сказал Юрковский. «Кангрен не мог этого учесть»,— сказал Дауге. «Надо было учесть, — сказал Юрковский.— Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть». «Просто тебе стыдно,— сказал Дауге.— Ты так бранился с Кангреном в Дублине,и теперь тебе стыдно». «Балда ты,— сказал Юрковский.— Я учитывал неклассические эффекты». «Знаю»,— сказал Дауге. «А если знаешь,— сказал Юрковский,— то не болтай глупостей». «Не ори на меня,— сказал Дауге.— Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому, сам видишь, какая». «Это тебе такая цена, — рассердился Юрковский. — До сих пор не читал моей последней статьи». «Ладно,— сказал Дауге,— не сердись. У меня спина затекла». «У меня тоже», — сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул.

— П-посмотри-ка, — сказал он.

Они стали смотреть в перископы. «Тахмасиб» плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не видно было ни одного предмета, никакого движения, на котором мог бы задержаться взгляд. Только ровный розовый свет. Казалось, что смотришь в упор на фосфоресцирующий экран. После долгого молчания Юрковский сказал:

— Скучно.

Он поправил подушки и снова лег на спину.

— Этого еще никто не видел,— сказал Дауге. — Это свечение металлического водорода.

— Т-таким н-наблюдениям, —сказал Юрковский,— грош цена. Может, пристроим к п-перископу с-спектрограф?

— Глупости,—сказал Дауге,еле шевеля губами.Он сполз на подушки и тоже лег на спину.— Жалко, — сказал он. — Ведь этого еще никто никогда не видел.

— Д-до чего м-мерзко ничего не делать,— сказал Юрковский с тоской. Дауге вдруг приподнялся на локте и нагнул голову,прислушиваясь.— Что ты?— спросил Юрковский.

— Тише,— сказал Дауге.— Послушай.

Юрковский прислушался. Низкий, едва слышный гул доносился откуда-то, волнообразно нарастая и снова затихая,словно гудение гигантского шмеля. Гул перешел в жужжание, стал выше и смолк.

— Что это? — спросил Дауге.

— Не знаю,— отозвался Юрковский вполголоса. Он сел. — Может быть, это двигатель?

— Нет, это оттуда,— Дауге махнул рукой в сторону перископов.— Ну-ка…— он опять прислушался, и снова послышалось нарастающее гудение.

— Надо поглядеть,— сказал Дауге. Гигантский шмель смолк, но через секунду загудел снова.Дауге поднялся на колени и уткнулся лицом в нарамник перископа. — Смотри! — закричал он.

Юрковский тоже подполз к перископу.

— Смотри, как здорово! — крикнул Дауге.

Из желто-розовой бездны поднимались огромные радужные шары. Они были похожи на мыльные пузыри и переливались зеленым, синим, красным. Это было очень красиво и совершенно непонятно. Шары поднимались из пропасти с низким нарастающим гулом,быстро проносились и исчезали из поля зрения.Они все были разных размеров, и Дауге судорожно вцепился в рубчатый барабан дальномера. Один шар,особенно громадный и колыхающийся, прошел совсем близко.На несколько мгновений обсерваторный отсек заполнился нестерпимо низким,зудящим гулом, и планетолет слегка качнуло.

— Эй, в обсерватории, — раздался в репродукторе голос Быкова.— Что это за бортом?