Поиск
Часть шестая
Как кролик, Зевс моргнул усам,
Олимп, как листик, затрясло;
Сверкнула молния с громами,
Всех подхватило, понесло.
Богини, боги, полубоги,
Простоволосы, босоноги,
Стремглав бегут в базарный суд.
Влетел гуда Юпитер ярый,
На них свирепо гаркнул старый,
Как на собак псари орут.
«Доколе, — закричал он гневно, —
Олимпа имя вам срамить,
Друг с дружкой грызться ежедневно
И смертных смертными травить?
Обычай ваш совсем не божий.
Вы на сутяжников похожи!
За что мытарите людей?
Недам поблажки братье вашей:
С небес повытолкаю взашей
И прикажу пасти свиней.
Вы, олимпийские фиглярки!
Не будет снисхожденья вам.
Задам березовой припарки
Всем зубоскалкам и юлам.
Забудете свои повадки.
Уж больно вы до смертных падки —
Что грек до нежинских колбас.
Вы сеете раздор всегдашний!
За жениханье, плутни, шашни
Всех окуну в сапожный квас.
Иль погоню вас на работу,
В смирительный упрячу дом.
Навеки отобью охоту
Везде устраивать содом.
Я вас, богинь, на ум наставлю:
В Сечь Запорожскую отправлю!
Там знаете ведется как?
Днем спят хмельные, крадут ночью,
Плюют на трескотню сорочью
И жен меняют на табак.
Не вы народ мой сотворили.
Вам не создать и червяка!
Зачем людей вы разъярили
Из-за такого пустяка?
Клянусь я собственным престолом,
А также Гебиным подолом, —
Кто сунется — расквашу лбы.
Пока Эней и Турн дерутся,
Пусть все терпенья наберутся,
Жалеючи свои чубы»,
Венера молодицей смелой,
Живя с военными, слыла,
Битки в трактирах с ними ела,
Без церемоний пунш пила;
Привыкла щеголять в шинели,
Спать на соломенной постели,
Горелку с перцем продавать,
Мыть офицерские манишки,
В возке трястись без передышки,
Днем печься, ночью замерзать.
С драгунской выправкою, смело
Венера к Зевсу подошла.
Не запиналась, не робела
И залпом речь произнесла:
«Тебе, мой батя величавый,
Известен каждый шаг лукавый.
Ты знаешь — где, и как, и что.
Всю землю оком обнимаешь.
Другим — за небом надзираешь.
Тебя не проведет никто.
Ты ведаешь, зачем троянцев
Позволил грекам победить,
Энея с горсткой голодранцев
Нептуну не дал потопить.
Ты знаешь, по чьему почину
Эней приплыл к царю Латину,
Откуда к Тибру он махнул.
Что ты определяешь словом,
Того не отменяешь новым.
Скажи, при чем же здесь рутул?
И что такое Тури за цаца?
Он самовольничать привык!
Фригийкам некуда податься!
Их щиплет всякий еретик.
Когда б не происки Юноны,
Кто б нарушал твои законы?
Ей любо стравливать людей.
Богами твой приказ похерен:
Эней-то ведь сынок Венерин:
За Турна весь — Олимп, ей-ей!
Троян и бедного Энея
Ленивый только не пугал.
Терпели пуще Прометея,
Что в трубку огонька украл.
Такую взбучку с пересолом
Им задали Нептун с Эолом,
Что и сейчас ни встать ни сесть!
Другие боги… — Боже правый!
Ты знаешь их дела и нравы! —
Живьем Энея рады съесть.
Отец! Властитель олимпийский,
Взгляни! Я слезы лью рекой.
Спаси от мук народ фригийский!
Он сотворен твоей рукой.
Я за других страдать готова,
Я — мать, меня карай сурово,
Но пожалей моих детей.
Скажи хоть слово, знак утешный
Подай Венере многогрешной,
Чтобы жил Иул, чтоб жил Эней».
«Молчать! Сквернавка, потаскуха! —
Юнона в ярости частит. —
Как дам тебе, трещотке, в ухо!
Очинок с головы слетит!
Кого пред Зевсом ты порочишь?
Блудливая кошчонка, хочешь
Расстроить между нами лад?
Ты за кого меня считаешь?
Неужто, сучища, не знаешь,
Что мне Юпитер — муж и брат?
Зевес! Ужель тебе не стыдно,
Что пред тобою дрянь и прах
Болтает о богах обидно
И судит о твоих делах?
Какой ты мира повелитель
И олимпийцев предводитель,
Когда ты против шлюхи — пас?
Размяк перед моргуньей мерзкой,
Никчемной сводницей цитерской!
Она тебе милее нас.
Ей вышла от Вулкана взбучка —
За Марса розгами порол!
Сидела на цепи, как сучка.
Вулкан ей отхватил подол.
Ты с ней обходишься, как с честной.
Тебе про это знать не лестно!
С ней нянчишься, с другими строг.
Она и Трою разорила.
Она Дидону уморила.
Все пакости идут ей впрок!
Где затесалось это зелье —
Там всё крапивой поросло.
Настало б на земле веселье.
Исчезни этакое зло!
Из-за нее в Латыни смута,
Приходится троянцам круто,
И Турн Энею стал врагом.
Из-за нее везде напасти.
Она — причина всех несчастий
На небе, на земле — кругом!
Легко ли? На меня кивает.
Сама же, натворив беды,
К Зевесу жалобно взывает:
Мол, только-только из воды!
Невинничаст, как Сусанна;
Скажите! Недотрога панна,
Жила на хуторе весь век!
Хоть лопни с бабкою своею —
Я место укажу Энею;
Богиня я! — он человек».
Ругни Венера не стерпела,
Юнону лаять начала.
Тут перепалка закипела
И в свалку чуть не перешла.
Богини в гневе — те же бабы
И так же на уторы слабы.
С досады невесть что сбрехнут.
Доходит и до потасовки,
Горланят, что твои торговки,
Род, племя и приплод клянут.
«Молчите, чертовы сороки!
Попутал вас, бублейниц, бес.
Обеим отобью я щеки! —
Вскричал разгневанный Зевес. —
Не стану баб карать громами,
Велю по пяткам чубуками
Ударов сотню отсчитать,
Чтоб мирно жили вы отныне.
Уж я вас проучу, богини!
Олимп заставлю подметать.
А ну-ка уши навострите,
Послушайте, что я скажу.
Молчать! Разиньте рты, замрите.
Кто пикнет — рожу размозжу.
Промеж латинцев и троянцев
И разных Турновых поганцев
Никто в побоище не лезь.
Не суйся ни к кому с подмогой,
Воюющих князьков не трогай!
Увидим, кто сильнее здесь».
Юпитер смолк, моргнул бровями,
И боги порскнули вразброд.
Простимся тоже с небесами.
Сойдем на землю в свой черед
И, став на Шведскую могилу,
Военную посмотрим силу.
Я схватку опишу сейчас.
Чтоб легче справиться с работой,
На юбку музе дам с охотой:
Пускай пополнит рифм запас.
Тури отдышался, обсушился,
Глотнул горелки с имбирем;
Шатер покинув, петушился,
Глядел на крепость сентябрем.
Опять—труба! Тревога! В сечу
Все ринулись врагам навстречу,
Чтоб их побольше утолочь.
Испробовав троян удалость,
Рутулы поживились малость,
Насилу развела их ночь.
Эней по Тибру возвращался
К троянам в тишине ночной.
В челне с Паллантом угощался,
Усердно пил со старшиной.
Он стычками с богами хвастал,
Рассказывал, как всюду шастал.
Чесал язык и сам Паллант.
Царевич врал, как сивый мерин,
Не хуже, чем сынок Венерин.
К брехне имел большой талант!
— Ты спишь, седая царь-девица?
О муза дряхлая, очнись!
Прокашляйся живей, сестрица,
Ко мне, беззубая, склонись
И расскажи — какой там леший
К Энею, конный или пеший.
Пошел, чтоб Турна доконать?
Ты, муза, грамоте училась,
В полтавской школе отличилась.
Должна всех поименно знать!
Я слышу бормотанье музы:
С Энеем, дескать, плыл Массик,
Бездельник, лодырь толстопузый
И здоровенный, словно бык.
Отродье стеховской шинкарки,
Тигренко следовал на барке.
С ним сотня добрых забулдыг.
Бок о бок шли дубы Аванта.
Он был придирчивей сержанта:
Чуть что — по спинам так и стриг!
Как плащ, надев свиную шкуру,
На байдаке торчал Астур;
Служил он лежнем винокуру
И с виду был довольно хмур.
Поодаль плыл Азиллас-модник,
Пономарихе нашей сродник.
Давно ли он таскал суму?
Фортуна вмиг простолюдина
Перекроила в господина.
Таких чудес я знаю тьму!
А кто на легоньком дубочке,
Раззолоченный в пух и в прах,
Сидит в распахнутой сорочке
С турецким чубуком в зубах?
Да это — Цинарис, картежный
Цехмейстер, плут, наглец безбожный.
Прохвостов шайку он ведет.
Не в битве, так в картежной схватке
Уложат Турна на лопатки,
И недруг по миру пойдет.
Кто в шляпе, в епанче суконной
И с толстой книжкою в руках
Толкует вкривь и вкось законы,
Знай спорит о своих правах?
Юрист из Глухова речистый,
Что выбился в канцеляристы, —
Добродий некий Купавон.
Ища поживы не впервые.
Вдобавок метя в значковые,
Вступил к Энею в легион.
А тот беззубый, говорливый,
Сухой, лядащий, как скелет,
Брехун плешивый и сварливый?
То выкрест, знаешь ли, Авлет.
С другой недавно окрутился
И за беспечность поплатился:
Из жару в полымя попал.
Теперь с чертовкой развязался:
К Энею в войско записался,
Лазутчиком на время стал.
Еще там было с полдесятка,
Всё мелюзга и гольтепа.
В таких не будет недостатка,
Хоть сгинь их целая толпа.
«А сколько всех, — сказала муза, —
Считать по пальцам — мне обуза,
Не знаю! Врать я не хочу
На счетах класть я не училась,
Зарубки делать не трудилась.
Как было, так и лепечу!»
Возница в небе повернулся,
Стожары выше поднялись.
Кой-кто под буркой растянулся,
Не все, однако, улеглись.
Иные у костров искались,
Другие хлюпали, плескались —
Онучи мыли в тишине.
Дремали вполпьяна старшины,
Лежали, разметав чуприны,
Кто — на боку, кто — на спине.
Один Эней не спал в то время
И думал — как ему верней
Спасти троянский род и племя?
(За всех в ответе был Эней!)
Как Турна, дьяволова сына,
Побить, прибрать к рукам Латина
И успокоить весь народ?
Измучившись таким вопросом,
Эней увидел перед носом
Довольно странный хоровод.
Ни рыбы, знаете, ни раки,
А словно бы кружок девчат;
Ныряют, плещут, как собаки,
Мяучат кошками, кричат.
Эней со страху чуть не треснет!
Читает в голос «Да воскреснет…»,
Он слышит визг и хохотню;
Свалился на помост, а чуда —
Давай тащить его оттуда,
Кто — за полы, кто — за мотню.
Одна такая тварь скакнула
К нему сверчком или блохой
И к уху накрепко прильнула,
Подобно гадине лихой:
«Давно ли мы с твоей персоной
Таскались по воде соленой,
Возили весь троянский род?
Мы — Идского холма лесины, —
Дубки, орешины, соснины.
Из нас построен был твой флот.
Уже рутул до нас добрался
И не шутя огонь раздул.
Зевес, однако, постарался
И нас в русалок обернул.
Такая вышла передряга!
Чуть без тебя Иул, бедняга,
Не отдал душеньки богам.
Спеши на выручку дитяти,
Спасай троян от вражьей рати.
Ты должен духу дать врагам!»
Энея за нос ущипнула,
На том и кончив разговор,
И по воде хвостом плеснула,
Скликаючи своих сестер.
Русалки вмиг зашевелились,
Всем хороводом навалились —
Троянский подтолкнули флот.
Эней узрел свой стан в осаде
И крикнул в гневе и в досаде,
Что Турн черево надорвет!
По пояс в воду прыгнул с лодки
Эней, в кулак собрав мотню;
Взмолился маменьке-красотке,
Призвал с Олимпа всю родню.
Тут соскочил Паллант, и с ходу —
Плюх-плюх за ним вся сволочь в воду.
«Смелей! — вскричал Анхизов сын. —
На помощь удальцам Троянам
И на погибель басурманам,
Шагайте левой, как один!»
Троянцы в крепости узрели.
Что подоспел с подмогой князь,
И сразу будто одурели.
Земля под ними затряслась.
С ужасным топотом и гулом
Стремглав бегут они к рутулам
И супостатов бьют, как мух.
Пан Турн Энея ненароком
Вдали приметил ярым оком.
Со злости занялся в нем дух.
«Ребята, бейтесь, не виляйте!
Час грозной сечи наступил.
Дома и жен своих спасайте! —
Он в исступленье завопил. —
Стопы не отдадим бахвалам!
Их кости загребем оралом,
В нас — больше храбрости. Вперед!
Все олимпийцы нам ограда.
Чужих боков жалеть не надо.
Смутился, вишь, троянский род!»
Увидя кавардак во флоте,
С войсками к Тибру Турн валит;
Сам ерзает, как черт в болоте,
И про поживу всем бубнит.
Он выбрал молодцов на славу.
Проворно их построил в лаву
И на союзных двинул вскачь.
Знай рубится, кричит, балует,
Как будто шутит, не воюет.
Был Турн увертлив и силач.
Эней-пройдоха, сам не промах,
В боях возрос и стал старей;
Был вожаком во всех содомах,
Видал медведей и хорей.
На свечку фукает пугливо
Дитя; Энею дурь — не диво!
Знавал он всяких мастаков.
Эней глядит на Турна косо,
Добраться пробует без спроса
До вражьих ребер и боков.
Сперва по темени Фарона
Погладил острым кладенцем
Столь метко, что Фарон с разгона
Вильнул вверх донцем, вниз лицом.
Засим Лихаса в брюхо тыкнул.
Тот повалился и не пикнул.
Упал без головы Кисеи,
Под стать мешку с мукой, а Фара
В лепешку с одного удара,
Играя, превратил Эней.
Сынок Анхисов куролесил.
Он супостатов потрошил.
В бою немало начудесил
И без разбора всех крошил.
Паллант впервые шел на битву,
Горланил, как еврей молитву,
Носился из конца в конец.
До драки был не в меру жаден
И громко подстрекал аркадян,
Ярился, словно жеребец.
Но Даг — рутул весьма лукавый —
Узнал в Палланте новичка
И вздумал ради вящей славы
Поддать царевичу тычка;
Паллант, однако, изловчился,
И Даг с душою разлучился.
В аркадцах закипела кровь.
Летят, несутся, пыль вздымая,
Как хворост, вражью рать ломая.
Что значит подданных любовь!
Паллант Эвандрович наскоком
Успел Гибсона уложить.
Пырнул в висок над правым оком —
И приказал он долго жить.
Смертельная постигла кара
Его и яростного Лapa.
Вон Ретий в роспусках летит.
Паллант его схватил, — о боги! —
Ударил, как пузырь, об дроги,
И третий недруг был убит.
Вот! Вот! Ярится, бесом дышит
Агамемноненко Галес
И быстрым бегом всё колышет,
Точь-в-точь как в гневе сам Зевес.
Круша противников жестоко,
Он вышиб дух из Демотока,
Наткнул Фарета на клинок,
Прищелкнул, как блоху, Ладона.
Кричит: «Палланта, ветрогона,
Мне хватит на один глоток!»
Паллант, голубчик, молодчина,
Стоит, скрепясь, как твердый дуб,
И ждет — какая образина
Ему надрать желает чуб?
Дождался — и врагу с разгона
Такого закатил трезвона,
Что вверх тормошками он стал.
На горло наступив Галесу,
Паллант его отправил к бесу,
Ногами гневно растоптал.
И напоказ поставил задом
Авента, в зад его пихнув;
И Клавз отважный рухнул рядом,
Того же чаду здесь нюхнув.
Лишь сунься! — отутюжат хватски
Паллант и сброд его аркадский.
Турн видит: им пренебрегли.
И впрямь от этакой ватаги
Не меду жди, а только браги;
На камень косы тут нашли.
У Турна помутился разум.
Что супротив него Полкан!
Знай носится на Белоглазом,
Ревет, как раненый кабан.
Летит к Палланту, лошадь хлещет,
Зубами лязгает, скрежещет, —
Вот-вот укусит молодца!
Турн саблищей как замахнется
Да к шее конской как пригнется!
Так ловит хитрый кот скворца.
Паллант вильнул, под стать лисице,
И Турну оберучь мечом
Так запалил по пояснице,
Что дернул супостат плечом.
Паллант не дал ему очнуться,
От нападенья увернуться
И звезданул рутула в лоб.
Тот не поморщился. Куда там!
Кругом обшился он булатом
И был как в оболочке боб.
Палланта он мазнул чеканом.
По черепу что было сил.
За русы кудри бездыханным
Царевича с коня стащил.
Из раны кровь текла густая
И запеклась, уста смыкая.
Недолог был Палланта век.
Увял, сердешный, поневоле
Былинкой скошенною в поле:
Турн череп надвое рассек!
На труп, злодею ненавистный,
Он стал могучею пятой.
С Палланта снял рукой корыстной
Ремень с лядункой золотой.
На своего коня взвалился.
Над мертвым паничем глумился
И крикнул, довершив удар:
«Возьмите рыцаря, аркадцы!
Союзнику Энея, братцы,
Эвандру отнесите в дар».
Аркадцы, увидав утрату,
Сдержать рыданий не смогли
И учинить клялись расплату,
Хотя бы все костьми легли.
На щит Палланта положили.
Калмыцкой буркою прикрыли
И с поля потащили в стан.
Его оплакивали бурно,
Ругали кровопийцу Турна.
Да где ж троянский наш султан?
Громам и грохоту я внемлю,
Вокруг — смятенье вижу я.
Кто так трясет сырую землю?
Ее колеблет сила чья?
Как вихрь бушует на дорогах,
Как воды пенятся в порогах,
Так в ярости Эней летит;
Кровавой жаждет он расправы,
От гнева все дрожат суставы,
Он за Палланта отомстит!
«До лясу!.. Я вас, лиходеев!
Траву недолго вам топтать.
Куда как зол табак Энеев:
За Стиксом будете чихать!»
Эней ревел, скакал, совался,
Как бык свирепый бесновался.
Вояк рутульских потрошил.
Махнет мечом — врагов десятки
Ложатся, выставляя пятки.
Так в лютом гневе их крушил!
Как ястреб хищный на цыпленка,
На Мага напустился он;
Пропала слабая душонка,
Из тела запросилась вон!
Поджилки затряслись у Мага.
В ногах валялся он, бедняга,
Просил в неволю взять живьем,
Но с белым светом распрощался.
Вдогон другим Эней помчался,
Врага пришив к земле копьем.
И на бегу поймал за рясу
Попа рутульского полку.
Он смертного набрался трясу,
Как пес, катаясь по песку.
Расстался с жизнью храбрый Нума,
У тратив и Сереста, кума.
Эней башку с Тарквита снял,
Камерта сбил с коня, Ансула
И Лука, грозного рутула,
К чертям за раками послал.
Покамест недругов калечит
По десять враз Анхизов сын,
На поле боя рвет и мечет,
Рутульских не щадя старшин, —
На таратайке в гневе яром
Стремглав летят Лукул с Лигаром,
Торопят, горячат коней.
Энея растоптать с разгону
Пытались братья, но к Плутону
Их души отослал Эней.
Он молодецки управлялся.
Рутулов молотил он всласть,
От супостатов избавлялся
И в городок спешил попасть.
Меж тем латинскую когорту
Троянцы протурили к черту
И, после вылазки лихой,
Навстречу своему Энею
Бежали, вешались на шею,
Галдели все наперебой.
Иул, как комендант исправный,
Здесь не ударил в грязь лицом
И как начальник войска главный
Предстал перед своим отцом.
Иул Энею рапортует,
А тот в уста его целует.
Не подкачал-таки сынок!
Недаром сердце трепетало,
Надежду лестную питало,
Что из дитяти будет прок.
Подвыпив, мордою склонялся
К Юноне на плечо Зевес.
Как дурень, чмокался, лизался,
К супружнице со скуки лез.
«Гляди, — сказал он ей в угоду, —
Как Турн дает троянцам ходу!
Они пустились наутек.
Венера — тьфу перед тобою.
Ты дивно хороша собою!
Всяк ладит на тебя силок.
Бессмертие мое ярится,
Роскошной ласки жду, дрожа.
Олимпа и земли царица!
Юпитеру ты — госпожа.
За смачный поцелуй твой сразу
Весь мир получишь без отказу».
Вздохнув, богиню стиснул так,
Что вместе с ним сама Юнона
Едва не сковырнулась с трона.
Зевес набил себе синяк.
Хотя на хитрости пуститься
Матерой вздумалось лисе,
Юнона, козырь-молодица,
Уловки разгадала все.
«О ты, — сказала, — светоч ярый!
О езуит Олимпа старый!
Речей медовых зря не трать.
Уже давно меня не любишь,
А только с пьяных глаз голубишь.
Не подсыпайся! Полно врать.
Напрасно ты меня морочишь.
К чему туманить белый свет?
Как с девочкой балясы точишь!
Мне, знаешь ли, не двадцать лет.
Тебе не стану я перечить,
Но ты не позволяй увечить
Троянцам Турна моего.
С отцом он должен повидаться
И перед смертью попрощаться.
Мое желанье таково!»
Сказала — и впилась в Зевеса,
За поясницу обняла,
И свет померк в очах — завеса
Обоим на глаза легла.
Размяк Зевес, как после пару,
И вылакал подпенка чару.
Ни в чем Юнону не стеснял.
Она с ним в котика играла,
А в мышки так защекотала,
Что он раскис и задремал.
Все олимпийцы без изъятья
И громыхающий их пан,
Нимало не стыдясь, без платья
Гуляли, на манер цыган.
Нагая, как ладонь, Юнона
Скатилась тут же с небосклона
И парубком оделась вмиг.
Призвав на помощь Асмодея,
Обличье приняла Энея,
Помчалась к Турну напрямик.
Рутул ужасно расходился.
Досадой был он обуян.
Несолоно хлебав, сердился —
Зачем не припугнул троян?
Вдруг призрак в облике Энея,
В плаще покойного Сихея
Явился Турна задирать:
«Никчемный рыцарь, замухрышка!
Тебе, мозглявый витязь, крышка!
А ну-ка выйди помирать!»
Присяжный враг, держась кичливо,
Донельзя Турна уязвил.
На поединок звал крикливо,
Вдобавок трусом объявил.
Пан Турн затрясся, обозлился,
Холодным потом весь облился,
Проклятье изрыгнул в ответ.
Конем на призрак напирает,
А тот вильнул и удирает.
Рутул за ним помчался вслед.
Тот — не уйдет, сей — не догонит.
Вот-вот пырнет врага мечом!
Но в ярости ревет и стонет
Пан Турн, оставшись ни при чем.
«Ага, голубчик, удираешь?
Не в куклы с девками играешь!
Поймаю панича за чуб!
Со смертью мигом обвенчаю
И воронов потешу стаю.
Пусть расклюет она твой труп!»
Пан Турн за призраком Энея
Пустился к морю на коне.
Противник, будто бы робея,
Вдруг очутился на челне.
Рутул к Энею в лодку прыгнул
И думал, что его настигнул.
Теперь-то можно будет всласть
Над супостатом поглумиться
И кровью вражеской упиться,
В большие храбрецы попасть!
Но сам собою по безбурным
Волнам, покинув берега,
Челнок помчался с паном Турном.
Он счастлив был загнать врага.
Наскучив этой заварушкой,
Юнона в небо шасть кукушкой.
Едва не треснул молодец,
В сердцах очнувшись среди моря.
Да что поделаешь! — и с горя
Поплыл туда, где жил отец.
Юнона славно пошутила
И Турну пулю отлила.
На всех туману напустила,
Глаза Энею отвела.
Он был как в шапке-невидимке,
И плавал взор его, как в дымке.
Но, сызнова прозрев, Эней
Пришиб Лутага, Лавза, Орсу,
Парфену, Палму сбавил форсу;
Сгубил немало силачей.
Под самый городок троянский
Мезентий нагло подступал
И выкликал по-басурмански,
Что, дескать, пан Эней пропал!
«Давай, — кричит, — на ровном месте
С тобой сойдемся честь по чести,
Как двое стоящих парней!»
Столкнулись так, что от усилья
Рванулись, хрустнув, сухожилья.
Врага с коня спихнул Эней.
Пощады не давая чванным,
Всадил в Мезентия палаш,
И дух его со словом бранным
Пустился в черту на шабаш.
Эней победой утешался,
С дружиной славно угощался,
Зевеса жертвой ублажив.
До поздней ночи пьянство длилось,
И всё троянство с ног валилось.
Эней и сам был еле жив.
Уж заряница не с полушку
Светилась в небе, а с пятак
Или с пшеничную галушку,
И небо рдело, словно мак.
Анхизов сын созвал громаду
И молвил: «Нужно по обряду
Нам упокоить мертвецов.
Пускай возьмутся все Трояне
По-братски, дружно с поля брани
Таскать убитых удальцов».
Эней Мезентия доспехи
На пень высокий насадил,
Но, видит бог, не для потехи:
Он Марсу этим угодил.
Пень выглядел, как рыцарь знатный:
Шишак и панцирь, шит булатный,
Копье с флажком и тяжкий меч.
Эней прокашлялся, сморкнулся,
К своей дружине обернулся
И выпалил такую речь:
«Герои! Казаки! Трояне!
Храбритесь! Наша, слышь, берет!
Поганый сей чурбан заране
Латинский град нам отопрет.
Но, прежде чем начнете биться,
Дня мертвых нужно потрудиться;
Палланта, павшего в бою,
Эвандру бедному отправить
И поименно всех прославить,
Кто смелость выказал свою».
Эней в курень подался вскоре,
Где труп царевича лежал.
Вздыхал аркадский подкоморий
И мух любистком отгонял.
Троянские здесь плаксы были
И, как от боли в брюхе, выли.
Эней разрюмился и сам:
«Эхма, увял мой цветик мака!
То был недюжинный рубака.
Видать, угодно так богам!»
Сплели носилки из ракиты
И камышовый балдахин,
Чтоб наш покойник родовитый,
Единственный Эвандров сын,
Явился ко двору Плутона
Как пан, как знатная персона,
А не задрипанный голяк.
Палланта женщины обмыли,
По-праздничному нарядили,
Заткнули за щеку пятак.
Когда уж было всё готово,
Пришел соборный протопоп.
Надгробное начавши слово,
Он сбился и в затылке скреб.
Сказал: «Покойник сей не дышит,
Не видит, стало быть, не слышит.
Ей-ей! Увы! Он мертв, аминь!»
Народ премного умилился,
Растрогался и прослезился.
Забормотал: «Пан отче, сгинь!»
Палланту покадив, чин чином
Беднягу вынесли на двор;
Его узрев под балдахином,
Эней рыдал и очи тер.
Усопшему на покрывало
Пошло Дидоны одеяло —
Сынка Анхизова трофей.
Носилки взгромоздив на плечи,
Тащились воины далече —
К Эвандру, в город Паллантей.
И в чистом ноле, на просторе,
Эней простился с мертвецом,
Сказав: «Бурливо жизни море!
Вольно играть ему пловцом.
Прощай, приятель задушевный!
За нынешний твой вид плачевный
Рутулу я воздам с лихвой».
Палланту низко поклонился,
Облобызав его, пустился
Домой с поникшей головой.
Во власти грустных размышлении
К себе вернулся пап Эней,
И только что ввалился в сени,
Как натолкнулся на гостей.
Пришли послы царя Латина,
Все сплошь — асессорского чина;
Один — армейский капитан;
Он век по свету волочился
И по-фригийски научился.
В посольстве был он драгоман.
Латинец родом познатнее
Немедля выступил вперед.
Кто не поймет его рацеи —
Прочтите этот перевод:
«Окостенелый труп — не ворог.
Как воин он уже недорог:
Лежит на поле без души!
О князь, тела убитой рати,
Как водится, земле предати
Ты, сделай милость, разреши!»
Эней, к добру с рожденья склонный,
Сказал послам латинским так:
«Латинус реке неугомонный,
А Турнус пессимус дурак.
И кваре вам сражаться мекум?
Латинуса считаю цекум,
Сеньорес, олухами — вас.
Латинусу рад пацем даре,
Пермитто мертвых погребаре,
И корам вас мой гнев угас.
Один лишь Турнус недруг меус,
Сам эрго дебет воевать;
Так хочет фатум! — ут Энеус
Вам будет реке, Амате зять.
Назначив с Турнусом дуеллюм,
Мы приведем ад финем беллюм.
Не всем же сангвис проливать!
Укажет глядиус, вель деус,
Достоин Турнус иль Энеус
Латинским сцептро обладать?»
Посольству речь пришлась по нраву,
И первый осмелел Дрансес.
Не посрамил свою державу,
В карман за словом не полез.
Воскликнул: «Ты на свет родился
Затем, чтоб он тобой гордился.
О князь! Величье — жребий твой.
Мы всё в уста Латину вложим,
Царю мы уяснить поможем,
Что дружба с Турном — звук пустой»,
Пошли на мировую вскоре.
До срока прекратили рать.
И положили в договоре
Латинских плотников призвать,
Чтоб живо помогли троянцам,
Бездомным этим голодранцам,
Достроить новый городок;
Чтоб нарубить вольготно было
Дубков, осины на стропила,
Сосновых начесать досок.
И, согласясь на мировую.
Пустили чарочку кругом;
Пошла гульня напропалую.
Делились дружно табачком.
Одни порядком нагрузились,
Другие с мертвыми возились;
В лесах стояла стукотня.
Сложив забот военных бремя,
Троянцев и латинцев племя
Сошлись, как близкая родня.
Эвандра всхлипы, вопли, крики,
Стенанья, — словом, без прикрас
Печаль аркадскою владыки
Я описал бы вам как раз.
Да полно! Стоит ли усилий?
На это нужен сам Вергилий!
Вдобавок ныть я не мастак.
Мне охи, слезы — пуще смерти.
Я сроду не грустил, поверьте.
Авось, друзья, сойдет и так!
Блеснула в небесах денница,
Померкли звезды, и опять
Взялась троянская станица
Убитых воинов таскать.
Эней с Трахоном разъезжает,
К трудам дружину понуждает;
Кладут, как бревна, труп на труп,
Сухой соломой покрывают
И троекратно поливают
Смолой и маслом каждый сруб.
Вот искры высекли огнивом,
И пламя обняло тела,
И память вечную с надрывом
Завыли так, что жуть брала.
Здесь кость, и плоть, и жир скворчали;
Иные смалец источали,
У многих лопался живот,
И было дымно, чадно, смрадно.
Жрецы трудились тут изрядно:
Искони бе хаптурный род.
Однополчане, други, сваты,
Отец и сын, свояк и кум,
Во имя горестной утраты,
А кто и просто наобум,
В костры швыряли седла, сбрую,
Доспехи, обувь дорогую,
Мешки онуч, лаптей, сапог,
Лядунки, сабли, шапки, свитки;
Оружье, утварь и пожитки
Метали, как снопы на ток.
В Лавренте тоже грустно было,
Народ являл прискорбный вид;
Сжигали мертвецов уныло,
Ревели на чем свет стоит.
Где сын пропал ни за копейку,
Там клял отец войну-злодейку,
А с ней и дряхлого царя;
И девка крепко убивалась,
Что без венца вдовой осталась,
Утративши богатыря.
Растрепаны, простоволосы,
Метались женщины, крича,
И на себе терзали косы,
Одежды рвали сгоряча.
Латина громко поносили,
Истошно выли, голосили,
Рыдали подле мертвых тел;
Себя, стеная, били в груди,
Ругали Турна: гибнут люди
Из-за его любовных дел!
Браня рутула за упорство,
Твердил Дрансес: «Его вина!
Пусть выйдет на единоборство —
И сразу кончится война».
Нашелся между тем сутяга,
Брехун, юрист, крючок, плутяга,
Который Турна защищал,
И все Аматины клевреты
Давали шепотом советы,
Чтоб нипочем не уступал!
Толкнулись к хану Диомиду
Тогда латинские послы;
Вернулись, — молвить не в обиду, —
Не так чтоб очень веселы.
Латин запиской именною
Созвал вельмож со старшиною,
Чтоб выслушать своих послов.
Поспешно собрались вельможи,
Что ко двору Латина вхожи,
И молвил царь без дальних слов:
«Венул! Ты человек правдивый
(Об этом знает наша Сечь)
И, говорят, небоязливый.
Перескажи мне хана речь!»
— «О царь, я твой слуга смиренный,
Никчемный самый и презренный,
Не гневайся! —сказал Венул. —
Мужичья правда очи колет,
А панская — как пан изволит!
Нам хан такое завернул:
«Не с мордой, говорит, Латина
Троянских одолеть вояк!
Не лучше ль было для почина
Узнать, каков Эней казак?
Когда мы осаждали Трою,
Оборонять пришлось герою
Богов домашних и родню;
Он на закорках в злую пору
Отца втащил на Иду-гору,
Не посчитайте за брехню!
Латину растолкуйте внятно:
Эней мне кажется святым.
Идите лучше на понятный
И не воюйте больше с ним.
Да есть ли дети впрямь такие,
Чтоб кудри батькины седые
Ценили выше всяких благ?
Зачем обманывать Латина?
Мне мил Анхизов сиротина.
Энею, братцы, я не враг.
Прощайте, домини латинцы!
Счастливый путь, поклон царю!
Отдайте вы свои гостинцы
Троянскому богатырю
И, не шутя, не для блезира,
Просите у Энея мира!»
На том и речи был конец.
В предчувствии лихой годины,
Латин исполнился кручины.
Дрожал на лысине венец.
Немножко помолясь, очнулся
Латин от невеселых дум,
Но, глядя сентябрем, надулся
И был с вельможами угрюм.
«Что! Взяли? — молвил с кислым видом.—
Носились больно с Диомидом,
А он и дулю показал.
Вам было загодя, болванам,
Управиться с троянским паном,
Покамест ног на стол не клал.
Теперь Анхизова отродья
Не протурить вовеки нам.
Клочок землицы и угодья
Отдам троянским шатунам:
Поля, луга, леса, покосы,
Дня рыбной ловли —Тибра косы.
И станет нам Эней — сосед.
Не захоти он здесь остаться
И по свету пустись болтаться, —
Мы всё ж избавимся от бед.
С Энеем нужно лад уставить:
К нему сейчас десятков пять
Послов с подарками отправить, —
Да позатейливей сыскать!
Повидло, сало, осетрину,
На праздничный кафтан люстрину,
Цветной кушак Энею дам,
Козловые сапожки тоже
И табеньки тисненой кожи.
А нуте! Как сдается вам?»
Дрансес был краснобай великий
И пану Турну лютый враг.
Усы расправив, он владыке
Латинскому ответил так:
«О царь над здешними местами!
Твоими пить бы мед устами.
Ты в нас вливаешь бодрый дух.
К тебе сердцами тяготеем,
Сидим, молчим, сопим, потеем,
Не смея высказаться вслух.
Пускай заносчивый, надутый,
Похожий впрямь на сатану,
Разбойник, ненавистник лютый,
Что всех людей втравил в войну,
Что причинил нам столько боли,
Народу тьму сгубил на поле,
А сам — за шапку и бежать,
Что вас, вельможи, за нос водит, —
Пусть этот храбрый Турн выходит
С Энеем силы поравнять.
Пусть нас покинет честь по чести,
Царевне пусть вернет покой,
Пускай живет в своем поместье,
А к нам, в Латию, — ни ногой.
Благое, царь, прими решенье,
Энею сделай подношенье:
Ему Лавинию отдай.
Ты нам даруешь мир желанный
И уврачуешь царства раны;
С Энеем дочке будет рай.
Тебя, пан Турн, прошу отныне
Любовь к Лавинии забыть,
Не потакать своей гордыне
И кровь латинцев пощадить.
Эней ведь нас не задевает,
Тебя лишь драться вызывает.
Ступай, с троянцем поборись
И, если ты — не пустомеля,
Геройство докажи на деле:
Побить Энея умудрись!»
Пан Турн разгневался, однако!
Кривились губы, весь дрожал,
Зубами лязгал, как собака,
Синей утопленника стал.
Вскричал: «Матерый ты лгунище!
Всех козней мерзостных жилище!
Равняешь витязя с хорем?
В народе распускаешь бредни,
Клевещешь, как брехун последний,
Ты на меня перед царем,
Ч то, дескать, я хочу оттяпать
Головку лысую твою;
Да пропади ты, старый лапоть!
Не стану честь марать свою!
А ты, Латин благолюбивый,
Давно ли стал такой пугливый,
Что царство для тебя — пустяк?
Перед Энеем ползай раком,
Пластайся перед сим трояком!
Дождешься мира! Как не так!
Но если миру я — помеха,
И в поле ждет меня Эней,
И смерть моя для вас потеха, —
Отвага есть в душе моей!
Мечом по-прежнему владея,
Не испугаюсь я злодея,
Столкнемся мы лицом к лицу.
Будь он Полканом иль Бовою,
Я с ним померяюсь главою!
Дам бой Энею-беглецу».
В конгрессе с Турном препирались,
А чужестранцы в тот момент
Брать город штурмом собирались.
Эней привел их под Лаврент.
Пропали рассужденья втуне,
Латин пустил со страху слюни;
«Вот вам и мир!» — съязвил рутул.
Сробели старшина со знатью,
А Турн явился перед ратью
И даже глазом не моргнул.
Опять народ зашевелился.
Шум, гам, смятенье, суета.
Кто чертыхался, кто молился.
Кто — в крик, а кто сомкнул уста.
Опять война! Опять кручина!
Заботы гнут в дугу Латина.
Он кается от всей души —
Зачем не стал Энею тестем?
Теперь бы тихо-мирно есть им
Коржи, потапцы да кныши!
Одев булатом грудь и спину,
Троян закоренелый враг
Подуськивал свою дружину
Побить Энеевых бродяг.
Сначала подскочил к Камилле,
Как добрый жеребец к кобыле.
Мессапа дьявольскую рать
Царице дал он в подкрепленье
И прочитал ей наставленье —
Куда-де с войском напирать.
Сказал — и на гору-громаду
Махнул до самых облаков.
Устроить он хотел засаду —
Фригийцам надавать пинков.
Эней на вал повел ватагу
И приказал: «Назад ни шагу!» —
Пред строем обнажив свой меч.
Идут! Идут, сомкнувшись тесно,
Сразиться с недругами честно.
Идут, костьми готовы лечь.
Троянцы налетели дружно,
Наваливались на врагов
И оттесняли их натужно
До самых городских валов.
Латынь, оправясь от удара,
Атаки отбивала яро.
За чуб таскал чин чина там,
Как петуха петух — за гребень.
Толкли один другого в щебень
И молотили по зубам.
Но вот Арунт убил Камиллу.
Тогда латинцев обнял страх;
Утратили задор и силу,
Бежать пустились впопыхах.
Их дула Троя в хвост и в гриву.
Латинцы — быть бы только живу! —
Назад чесали во всю прыть.
Ворота башен замыкали,
Своих в укрытье не пускали:
Чужих боялись напустить.
Тури скорчил пакостную мину,
Увидя, что произошло.
Хоть плюнь, — скривил он образину
И на людей косился зло.
Едва не лопнул он с досады
И вывел войско из засады.
Покинул спешно гору, лес
И только что сошел в долину,
Как натолкнулся на дружину —
Узрел Энеевых повес.
Мгновенно разгорелись страсти.
Хотели Турн и пан Эней
Друг друга разодрать на части.
Был каждый лют, как Асмодей.
Не обойтись бы тут без боя.
По счастью, в воду с перепоя
Пан Феб до времени залез,
И под покровом темной ночи
У всех слипаться стали очи.
Любой уснул головорез.
Несолоно хлебавши снова,
Пан Турн остался в дураках,
Латину буркнул он сурово,
Зубами скрежеща в сердцах:
«Скажи задрипанным троянцам, —
Твоим проклятым голодранцам, —
Пускай не пятятся назад!
Иду с Энеем потягаться,
В своих проступках оправдаться.
Убить и околеть я рад!
К Плутону ль отошлю Энея?
Ввалюсь ли в пекло невзначай?
Мне жить, ей-богу, солонее!
Врагу Лавинию отдай…»
— «Эхма! —Латин тут отозвался. —
С чего ты так разбушевался?
А если рассержусь и я?
Под старость лет брехать мне стыдно.
Чтоб не было богам обидно,
Скажу всю правду, не тая:
За земляком не быть Лависе!
На это есть судьбы запрет.
От олимпийских сил завися,
За ослушанье жду я бед.
Меня Амата уломала
И так бока мне натолкала,
Что я Энею отказал.
Жить? Нет ли? Что ж, тебе виднее!
Но было бы всего умнее,
Когда б меня ты развязал
И позабыл мою Лависю.
На свете мало ли невест?
Ну взял бы Муньку или Присю,
Из этих, из других ли мест…
В Ивашках, Мыльцах, Пушкаривке,
И в Будищах, и в Горбанивке
Теперь девчат хоть пруд пруди!
На этот счет у нас не скудно.
Замужнюю украсть не трудно, —
Ты только по душе найди!»
Тем временем явись Амата!
В князька рутульского впилась,
Лобзала в губы стратилата,
Над ним рыдала и тряслась.
«С Энеем не спеши сразиться! —
Сквозь слезы молвила царица. —
Коль треснешь — пропаду и я!
Нас боги без тебя покинут,
Латинцы и рутулы сгинут,
А заодно и дочь моя».
Пан Турн, от гнева цепенея,
Не хочет знать ни слез, ни слов,
Гонца немедля шлет к Энею,
Чтоб завтра биться был готов.
Эней сгорал от нетерпенья.
Он дожидался столкновенья,
Чтоб Турну отхватить башку,
И сам спешил гонца отправить —
Условиться, как рать расставить;
Был с паном Турном начеку.
К заре кишмя кишело всюду.
Сметая всё перед собой,
Тьма-тьмущая честного люду
Ломила поглазеть на бой.
Чтоб не теснить полки полками,
Межевщики пришли с колками
И стали площадь размерять.
Свиней, овец, козлов заклали
Жрецы, молясь, чтоб ниспослали
Им олимпийцы благодать.
В доспехах праздничных, под стягом,
Рядами стройными, как в бой,
Шло войско молодецким шагом,
И ратник пыжился любой.
Две армии враждебных вскоре
Расположились на просторе.
Со всех сторон валил народ,
Толкался, напирал, толпился;
Всяк лез, пихался — торопился
Узреть побоища исход.
Юнона, как богиня, знала,
Что Турну суждено пропасть,
Но голову себе ломала,
Нельзя ли отвратить напасть?
Покликала сестрицу Турна,
Русалку, что звалась Ютурна;
Всё рассказав ей под шумок,
Велела хитрости набраться
Да не зевать, иначе братца
Сотрут, как пить дать, в порошок.
Покуда эти две мудрили,
Здесь двое снаряжались в бой.
Свои за них богов молили:
«Пускай в яичницу герой
Собьет врага!» Но слух некстати
Прошел среди рутульской рати,
Что Турн-де может скиксовать.
Он загодя смотрел уныло,
Скривился так, что лучше было
Сраженья впрямь не затевать.
А тут Ютурна для за травки
В ряды втесалась, как на грех.
Вертелась наподобье шавки
И живо всполошила всех.
Зачем прикинулась Камертом,
Твердила, подбоченясь фертом,
Что стыдно Турна выдавать,
Стоять при этом сложа руки,
Себя же — обрекать на муки
И шею под ярмо совать.
Раздался гул в рутульском войске.
Негромко возроптала рать,
А после гаркнули по-свойски,
Чтоб замиренье разорвать.
Ютурна фигли здесь творила,
Скворцами кобчика травила,
И заяц волка искусал.
Толкуя всё к добру, лаврентцы
Дивились чуду, как младенцы.
К войне Толумний подстрекал.
Рутулов подбивая драться,
Он первый выскочил вперед,
Пальнул в Гилипенка, аркадца,
И взбеленил аркадский род.
И снова завязали сечу!
Друг другу понеслись навстречу.
Кто мчится на коне, кто пеш,
Кричат и рубят, бьют, стреляют,
Лежат, бегут и догоняют.
Не поле битвы, а кулеш!
Эней правдивый был парняга,
Ему претил такой разлад.
А тут враждебная ватага
Послать фригийцев хочет в ад!
«Сбесились? — крикнул. — Что такое?
Деремся я да Турн — всех двое.
А мир ломать вы не вольны!»
Внезапно стрелка зажужжала,
Впилась в бедро и задрожала, —
И кровь забрызгала штаны.
Хромая, обливаясь кровью,
К себе в шатер Эней побрел.
Иул заботливо, с любовью,
Энея под руку повел.
А Турн взыграл и, полон чванства.
На супротивное троянство,
Коня пришпорив, налетел,
Храбрится, яростью вскипает,
Бьет, режет, рубит, насыпает
Кругом холмы из вражьих тел.
Сначала Фила с Тамарисом
Об землю головами — бух!
Затем Хлорея с Себарисом
Расплющил, как букашек двух;
Дерету, Главку, Ферсилогу
Поранил руки, шею, ногу;
Врагов калечил вновь и вновь.
Конем их растоптал без счету,
И тот бродил, как по болоту,
Месил копытом грязь и кровь.
Коробилась душа Энея,
Пока троянцев Турн косил.
Страдая пуще Прометея,
От боли он лишился сил.
Япид, цирюльник лазаретный,
Всех порошков знаток приметный
И не последний коновал,
За пояс полы затыкает,
По локоть руки обнажает
И нос очками оседлал.
Увидел, приступивши к делу,
Что в мякоти шпенек застрял;
Прикладывал припарку к телу,
И шилом в ране ковырял,
И смазывал сапожным варом,
Но все труды пропали даром.
Япид бессилен… Вот печаль!
Давай тисочками, клещами,
Щипцами, крючьями, зубами
Тащить предательскую сталь.
Щемило сердце у Венеры.
Подол повыше подобрав,
Она принять спешила меры —
Сынку нарвать лечебных трав.
Добыл проворный Купидончик
Гарлемских капель ей флакончик,
Живой воды принес ведро.
Смешали, наскоро взболтали,
Слегка над зельем пошептали,
Энею полили бедро.
Лекарство было чудотворным,
Промыло рану, боль сняло
И с копейцом стрелы упорным
Япиду сладить помогло.
Эней опять приободрился,
В мамашин панцирь нарядился,
Взял меч в окрепшую ладонь.
Летит расправиться с врагами,
В своих раздуть отваги пламя,
Разжечь в них мужества огонь.
За ним — фригийцы-воеводы!
А войско ходит ходуном,
Как в мельничных колесах — воды,
И всё ворочает вверх дном.
Эней лежачих объезжает
И беглецов не догоняет,
Ища рутульского князька.
Ломает голову Ютурна,
Не знает, как спасти ей Турна
От смертоносного клинка.
У девушек свои уловки.
Сумей лишь за сердце задеть!
Не растеряются плутовки
И сатану поймают в сеть.
Ютурна с облака спорхнула,
Возницу братнина спихнула,
На всем скаку за вожжи — хвать.
Пан Турн гонял тогда в телеге:
Надселся Белоглазый в беге,
Пришлось в обозе отдыхать.
Конями ловко управляя,
Ютурна вьется меж полков;
Как от борзых лиса, виляя.
Спасает брата от врагов.
С ним где-то впереди маячит,
Назад напропалую скачет,
Но где Эней, там Турна нет!
Троянцу это не по вкусу:
Турн празднует бесстыдно трусу!
Эней стремглав помчался вслед.
И, взора не спуская с Турна,
Во все гужи за ним тянул,
Но смухлевала вновь Ютурна,
И враг заядлый улизнул.
А тут еще Мессап с наскоку
Метнул в Энея камнем сбоку.
Эней, по счастью, не погиб.
Он уберегся от изъяна,
И только верх его султана
Булыжник, пролетая, сшиб.
Такой предательской повадкой
Анхизов сын был оскорблен.
Зевесу помолясь украдкой,
На всю громаду гаркнул он.
Вперед полки внезапно двинул
И с воском на врагов нахлынул.
Ну шпиговать, крошить и сечь,
Рубить рутулов и латинцев,
Наездников и пехотинцев.
Но как бы Турна подстеречь?
Я, братцы, не надеюсь даже
Картину битвы набросать,
Хотя и тщусь как можно глаже
Стихи об этом написать.
Такая уж моя планида,
Что выдет разве панихида —
Простая роспись, без затей,
Всем воинам, убитым в поле,
Сложившим кости поневоле
По прихоти своих князей.
Сей участи не избежали
Цетаг, Танаис и Толон;
Энеем сражены, лежали
Невдалеке Опит, Сукрон;
Троянцев Гилла и Амика
Спихнула в пекло Турна пика…
Да где ж их поименно знать!
Ведь супостаты так смешались.
Стеснились, что уже кусались, —
Руками не могли махать.
И фыркнула в башку Энею
Ею божественная мать,
Чтоб он воскам сказал рацею,
Велел им город штурмом брать,
Пробить в Лаврент столичный дверцу,
Задать Латину с Турном перцу,
Рутульских проучить собак.
Анхизов сын старшин скликает,
На новый подвиг подстрекает;
Взодя на холм, кричит он так:
«Моим словам не удивляйтесь.
Не я, Зевес их произнес,
С дружиной тотчас отправлятесь
Брать город, где паршивый пес
Латин-изменник жрет сивуху,
Пока мы бьемся что есть духу.
Рубите вдоль и поперек!
Сожгите царскую палату,
Спалите ратушу! Амату;
Чтоб не царапалась, в мешок!»
Оружьем воско загремело,
Как будто прокатился гром.
Построилось и полетело
К стенам Лаврента прямиком.
Для штурма лестницы таскали
И стрелы тучами пускали,
Огни метали через тын;
И, чтоб услышал неприятель,
Кричал Эней: «Ваш царь предатель!
Всех зол причина ваш Латин!»
А кто в столице оставался,
Тому грозила впрямь беда.
У всех рассудок взбунтовался,
Бежать стремились но куда?
Кто трясся, кто облился потом.
Иные бросились к воротам
В Лаврент открыть троянцам вход.
Другие кинулись к Латину
И призывали старичину,
Чтоб лез на вал спасать народ.
Амага глянула в оконце,
И бросило царицу в жар:
От дыма, стрел затмилось солнце,
Пылает в городе пожар;
Не видя Турна, ужаснулась,
И в жилах кровь у ней свернулась.
Нашел на бедную туман.
Ей Турн мерещился убитый:
Из-за нее стыдом покрытый,
Он стал посмешищем троян.
Всё, всё ей сделалось постыло,
И жизнь казалась немила.
Себя кляла, Олимп костила,
Одежды царские рвала.
Амата, здравый смысл утратив,
С ума, по всем приметам, спятив
И волю дав своей хандре,
Забормотала ахинею.
Очкур накинула на шею,
Повесилась на очкуре.
Конец Аматы басурманский
Лависю будто огорчил.
«Увы!» воскликнула по-пански
И ну дрочиться что есть сил.
Цветные платья рвет, швыряет,
Убор печальный примеряет.
Царевне черное под стать!
Мгновенно галкой нарядилась
И перед зеркальцем училась
Умильно хлипать и моргать.
Об этом горестном уроне
Узнали в городе, в полках.
Латин, развалина, тихоня,
Едва держался на ногах.
Он по теченью плыть пустился
И столь плачевно искривился,
Что стал похожим на башмак.
Весть про Аматину кончину
Повергла всю латынь в кручину.
Смутился даже Турн, смельчак.
Когда надумала царица
На шее затянуть очкур.
Пан Турн давай кричать, браниться,
Остервенел, как злобный кнур;
Руками машет с диким ревом,
К войскам несется — грозным словом
Прервать кровопролитный бой.
Послушны Турнову приказу,
Латинцы и рутулы сразу,
Утихомирясь, стали в строй.
Эней обрадовался вести,
Что Турн выходит биться с ним;
Осклабясь, постоял на месте
И помахал копьем своим.
Прямой, как струнка, величавый,
Бывалый, дошлый, тертый, бравый, —
Ни дать ни взять — Нечёса-князь!
Глазами все его сверлили,
Враги — и те его хвалили,
Свои ж любили, не боясь.
Тут вожаков свирепых пара
Сошлись, вступить готовы в бой.
Зубами заскрипели яро,
Переглянувшись меж собой.
Со свистом сабельки взлетели,
Цок-цок! — лишь искры заблестели;
Один другого хворостят.
Пан Турн ударил, не робея,
Сбил кирею с плеча Энея.
Эней попятился назад.
Опомнившись, врагу с наскока
Сто за сто отплатил Эней.
Чужой клинок в мгновенье ока
Он саблей разрубил своей.
Как Турну быть? Собрав отвагу,
Он думает — не дать ли тягу?
Нельзя без сабли воевать.
Давай бог ноги! Без оглядки
Рутулец Турн во все лопатки
Стал от Энея удирать.
Бежит пан Турн, и причитает,
И просит у своих меча.
Никто беднягу не спасает
От рук троянца-силача.
Но, вмиг успев перерядиться,
Явилась перед ним сестрица
И в руку сунула палаш.
И снова сабельки блистали,
И снова панцири бряцали,
И Турн приободрился наш.
Не в силах скрыть свою досаду
Зевес бранить Юнону стал:
«Не ждешь ли, чтоб тебя по заду
Я молниями отхлестал?
От вас, от баб сварливых, дрязги!
Задать бы вам хорошей встряски!
Давно известно всем богам:
Эней Троянец будет с нами
Кормиться теми ж пирогами,
Какие печь велю я вам!
Где разум твой, скажи на милость?
Бессмертного ты не убьешь.
Зачем за Турна ты вступилась,
Людскую кровь напрасно льешь?
Его сестрицу на проказу
Подбила: по чьему приказу
Палаш Ютурна принесла?
Оставь-ка ты в покое Трою!
Уже троянскому герою
Довольно сделала ты зла!»
Юнона тут угомонилась
И Зевсу молвила: «Ей-ей,
Глупа была я, провинилась!
Прости, отец мой! Прав Эней.
Пусть оседлает он рутула,
Латина прочь спихнет со стула,
Свой род здесь крепко утвердит.
Но только пусть латинцев племя
Блюдет и в будущее время
Язык, названье, веру, вид».
«Что ж, быть по-твоему отныне!» —
Жене Юпитер отвечал.
Плясала с радости богиня,
А Зевс «метелицу» свистал.
Всё на безменах он развесил
И, чтоб никто не куролесил,
Ютурну отослал на дно.
Не смертных писана руками
Та книга Зевсова с судьбами,
В которой всё предрешено!
На Турна наступает грозно
Эней с копьем наперевес.
Врагу кричит: «Сдавайся, поздно!
Теперь тебя не спрячет бес!
Как ни вертись — хоть серым волком
Оборотись ты тихомолком,
Хоть зайчиком проворным стань,
Хоть в небо лезь, ныряй хоть в воду, —
На дне морском сыщу и с ходу
Расплющу этакую дрянь!»
Эней надменными речами
Нисколько Турна не смутил.
Пожав широкими плечами,
Он ус беспечно закрутил
И молвил: «Нечего хвалиться,
Покуда не в руках синица!
Я вовсе не тебя боюсь.
Но олимпийцы нами правят,
Они теснят меня и давят.
Лишь перед ними я смирюсь».
Сказавши, повернулся круто
И камень в пять пудов берет.
Но понатужился, как будто
Рутулец Турн уже не тот.
Не прежняя в нем удаль, сила
Ему Юнона изменила,
А без богов — какой размах?
И камень изменил тяжелый!
Не долетев, он рухнул долу,
И Турна взял великий страх.
Эней в счастливую годину
Копье покрепче раскачал
И Турну, гадовому сыну,
На память вечную послал.
Как за цыпленком ястреб дикий,
Гудя, свистя, несется пика
И в левый бок рутульца — тык!
Свалился Турн подобно жерди.
От боли корчась, ждет он смерти,
Клянет Олимп, как еретик.
Латинцы громко ужаснулись,
Рутулы испустили клич,
Троянцы едко усмехнулись,
А боги пили магарыч.
Пан Турн одолевает муки,
К Энею простирает руки
И слово слезное речет:
«Не жизни я хочу подарка!
Твоя, Анхизович, припарка
За Стикс меня поволочет.
Есть у меня родитель милый.
Он стар, беспомощен и хил;
С тоски сойдет небось в могилу!
Но мне уж этот свет постыл;
Как казака, тебя прошу я,
Мне милость окажи большую:
Когда умру, сражен тобой,
Отправь безжизненное тело
Отцу, — сверши благое дело! —
И выкуп можешь взять любой».
Эней совсем преобразился,
Услышав горестную речь;
Он чуть было не прослезился,
И Турна миновал бы меч.
Но вдруг натронницу Палланта
По блеску золотого канта
Наш витязь опознал на нем,
Внезапным гневом пламенея;
И затряслись уста Энея,
И взор заполыхал огнем.
Схватил он Турна за чуприну
И вверх тормашками швырнул,
Нажал коленом на детину
И басом громовым рыкнул:
«Ты нам, троянцам, в посрамленье
Надел Палланта снаряженье
И думаешь уйти живым?
Но сам Паллант мечом Энея
Спровадит в пекло лиходея.
Ступай к чертям, дядьям своим!»
Эней, сказав такое слово,
Свой меч вонзил рутулу в рот
И трижды повернул сурово,
Чтоб лишних избежать хлопот.
Безропотно покинув тело,
Душа рутула полетела
К Плутону в пекло неспроста.
Не будет никогда вольготно
Тому, кто прожил беззаботно,
Тому, чья совесть нечиста.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: