Сделано все это было стремительно, молча, без вскриков, и Перес, видя, что она набирает номер, пришел в чувство.

— Куда ты звонишь? — заорал он по-испански.

— В полицию.

— Нет. О, нет. Не надо!

Прикрыв ладонью трубку, Сильвия сказала:

— Там уже ответили, не смей ко мне приближаться, сволочь.

— Не надо в полицию! — зашептал он.

— Ага, а ты меня возьмешь и убьешь.

— Никто тебя убивать не собирается. Послушай, я пальцем тебя не трону. Ты же такая замечательная, просто, как цветок. Понимаешь, когда я просыпаюсь от того, что кто-то рядом кричит, я просто сам не свой. Собой не владею. Да ты посмотри на меня. Я ведь мухи не обижу.

— Сейчас вот с сержантом поговорю, — пригрозила Сильвия, внезапно осознав, что ей надо делать.

— Нет, Сильвия, милая моя, нет, не надо! — Он упал перед ней на колени, протягивая к ней руки в умоляющем жесте. — Да пойми же ты. Я ведь тут по серьезному делу. Переговоры у меня важные. А если скандал, — для меня все кончено, и от семьи моей ничего не останется. А у меня жена. И пятеро детей…

— У всех вас, сволочей, жены, дети, — холодно ответила Сильвия. — Почему-то вам это не мешает.

— Но я же ничего от тебя не прошу, Сильвия. Только немножко снисхождения. Только чтобы ты меня поняла. Неужели трудно?

Кровь из раны на голове сочилась на ее халатик, и ей вдруг стало страшно, что от потери крови она упадет в обморок, не успев довести свой план до конца. Она провела рукой по лицу — вся ладонь оказалась в крови.

— А с этим как быть, скажите, пожалуйста, сеньор Перес.

— Я тебе за это заплачу, Сильвия.

— Как это?

— Денег дам. Много денег. И ты про все это забудешь. Еще добром меня вспомнишь. Деньги лучше всех лекарств, любую болезнь вылечат.

— Не любую, сеньор Перес, — осадила его Сильвия.

— Ну хорошо. Тысяча долларов, идет?

Она так и расхохоталась ему в лицо. Трубку она опустила, но держала палец на диске — позвоню, как только сочту нужным.

— Да любая газета мне пять тысяч выложит, если я им про это расскажу, плюс еще картинки — девушка, залитая кровью, и прочее. — Она разодрала на себе перепачканный кровью халатик. — А вот так даже живописнее получится.

И тут Перес как-то успокоился. Осознал ситуацию. Такое ему было понятно, и он спросил только:

— Ну хорошо. Говори, сколько тебе?

— Десять тысяч.

— С ума сошла!

— И торговаться не о чем, — отрезала Сильвия, — Причем решай побыстрее. Кровь надо остановить, а то еще с моим трупом возиться тебе придется. Уж тогда не выпутаешься.

— Господи Боже, да подавись ты этими тысячами. Сейчас выпишу чек, давай кровь останавливай.

— На какой банк?

— На мой, конечно, на Бразильский национальный.

— А что, у тебя счета в Нью-Йорке нет разве?

— Есть. В Городском национальном.

— Вот туда и выписывай. И до утра останешься здесь, а утром туда вместе пойдем. Можешь в Рио телеграмму послать, если тут тебе денег не хватит.

— Да не могу же я так!

Сильвия сняла трубку.

— Хорошо. Сделаю.

Потом он оделся, Сильвия пошла в ванную смыть кровь и наложила пластырь. Боли она всегда боялась, но знала, что, как и в минуты опасности, рассчитывать ей надо только на себя.

Утром они с Пересом отправились в банк, где их договоренность была выполнена.

Официант унес тарелку, к которой я и не притронулся.

— Вы же ничего не ели, — заметила миссис Филлипс, разглядывая меня своим отстраненным, холодным взглядом, пока я что-то бормотал об отсутствии аппетита. — Любовь… да, мистер Маклин, любовь непостижима, вы не думаете?

— Мне судить сложно, я ее не знал.

— Совсем?

— Кажется, у Марка Твена сказано, что христианство замечательная религия, если держаться от нее в стороне. Вот для меня и любовь то же самое, миссис Филлипс. Понимаю, она, вероятно, самое ценное, что создано цивилизацией, но только понимаю — абстрактно.

— Ну, мне вы можете не объяснять.

— А когда смотришь со стороны, видишь, сколько тут еще и пошлости, грязи, гадости, уж лучше и не распространяться на такие темы.

— Стало быть, любви вы не знали, мистер Маклин?

— Нет.

— А как же Сильвия?

— Вы забываете, что я ни разу ее не видел, миссис Филлипс.

— А почему? Вам запретил с ней видеться ваш работодатель?

— Вы очень проницательны.

— Да что вы, мистер Маклин. Я ничего особенного собой не представляю, а вот повезло мне в жизни больше, чем Сильвии. И в первую очередь в том, что была у меня такая подруга, как она. Вы, наверное, задумались, права она была или не права, когда вот так надула Переса? Я вам скажу по совести, и неважно, что из этих денег был оплачен мой счет за пребывание в больнице. Времени много прошло, могу уже судить объективно. Я бы на ее месте сделала точно так же, если бы выдержки хватило. Хотя выдержка у меня не такая сильная, как у нее.

— Что вы, я вовсе не собираюсь судить Сильвию.

— Тех, кого любим, нам судить сложно, это правда. Меня этому муж научил. И многому другому, и я очень ему благодарна, потому что, когда мы встретились, мне такие уроки страшно были нужны. Познакомились мы в больнице, когда я на поправку пошла. А у него там жена умерла от рака. Не скажу, чтобы он се особенно любил, но все же прожили они немало вместе, так что сознание вины перед ней долго его угнетало. Вы как считаете, вам дано разбираться в людях, мистер Маклин? Вот увидели меня нынче утром первый раз в жизни, сразу поняли, какая я? Или подумали: ну ясно, из этой стервы слова не вытянешь, ничего не сделает, чтобы мне дело облегчить? А ведь дело-то трудное.

— У меня, миссис Филлипс, легких дел не бывает, то есть приятных, точнее говоря.

— А почему, мистер Маклин?

— Тоже выдержки не хватает. У Сильвии она была, а у меня не очень.

— Не верю я вам, мистер Маклин. Мужчины вечно так… Смотрите, дескать, я, конечно, мерзавец, но мне есть оправдание, так как я сам себя считаю мерзавцем и прямо об этом говорю. Только меня на этом не проведешь, мистер Маклин. Дешевые приемчики.

Я пожал плечами.

— Тогда что вас побудило обо всем мне рассказать?

— А то, что мне вы показались гораздо лучше, чем сами о себе думаете, мистер Маклин. По-моему, у вас голова нормально устроена и сердце не окаменело, да и вообще мне кажется, вы не просто так этим делом занимаетесь.

— А как?

— Да из любви к Сильвии, вот как.

— А что, это важно?

— Разве нет? Вам, конечно, виднее.

— Сильвию и до меня многие любили.

— Вы так считаете? — печально переспросила она. — Не знаю, что это за любовь. Вот так, что ли: «Ах, какая душка, вот бы с кем всю жизнь в браке прожить». В шестнадцать лет такое чувство самое обычное — и у девчонок, и у мальчиков. А потом мальчикам, глядишь, уже сорок, уже пятьдесят, и виски у них седые, а по сути-то ничуть они не изменились, — и вот это, мистер Маклин, вы называете любовью? Тогда вам не со мной на эти темы надо толковать. Я любовью торговала. Я профессионально ею занималась. Знаю, что она такое, — гадость, вот и все, как ни верти, а гадость. А вы говорите, что Сильвию многие любили — да кто же, помилуйте, душу-то ее любил, кто полюбит, храни ее Господь!

— А вам кажется, я понял ее душу?

— Немножко. Но лучше, чем совсем не понимать.

— А как тот — мой работодатель?

— Да провались он! Эка невидаль: ну, была проституткой, а теперь нет. Или вы тоже считаете, что ее прошлое так важно, мистер Маклин?

— Стараюсь поменьше об этом думать. Я ведь частный детектив, которому приходится вечно медяки пересчитывать, в кои-то века прилично платят за мою работу. А Сильвия, кстати, тоже теперь богатая женщина.

— Значит, на ваш взгляд, проститутке легко стать богатой? Да вы откуда набрались таких идей, мистер Маклин?

— Не знаю. Я про этот мир вообще почти ничего не знаю.

С той ночи прошел почти год, Сильвия трижды меняла работу. Сначала была продавщицей в универмаге на Пятой авеню, ушла через четыре месяца. Почему — об этом Джейн Бронсон так от нее и не узнала, хотя платили там и в самом деле неважно, да и работа была тоскливая. Затем пять недель проработала в школе иностранных языков, представив сертификаты, свидетельствовавшие, что она окончила колледж. Эти сертификаты проверили, что и с работы ей пришлось уйти. Месяца через два Сильвия подыскала работу в большом магазине, торговавшем пищевыми концентратами. Вскоре заболел управляющий, и ему пришлось уйти. Сильвии предложили его место, она согласилась и проработала месяца полтора, но потом тоже ушла.