— А когда ты в последний раз ел лягушек, Марк?

Нелли уже не сидела за столом, а суетилась около буфета. Черт побери, ведь она же знает, что он терпеть не может вот такой мельтешни, у него от этого в глазах рябит и голова идет кругом!

— Ну так когда же?

Теперь она станет изводить его бесконечными вопросами, то есть делать то, что он ненавидит. После третьего вопроса он чувствовал себя обычно так, словно его забрасывали камнями, словно на него градом сыпались удары. На четвертом у него напрочь отшибало память, после десятого он просто засыпал, вернее, отключался, сжав кулаки от злости, и лучше было его не будить.

— Не имею ни малейшего представления. Я же не записываю в блокнот дни, когда ем лягушек.

— А следовало бы… Тебе так же следовало бы расстегнуть одну из пуговиц, а то какая-нибудь из них у тебя обязательно отлетит…

— Да я их все расстегну, если тебе угодно, — сказал он, расстегивая и распахивая на груди пиджак. — Для тебя, малышка, я сниму с себя все, что угодно, но и ты тоже… немножко распатронься… подумай-ка о нашей первой брачной ночи.

— Сначала ответь на мой вопрос.

Она начала его раздражать. Нет, она явно перегибала палку! Вечно она нарывалась на ссору, словно нарочно напрашивалась своим безумным упрямством. Да, такова уж была Нелли. И вот всегда она так! Будет терзать человека по пустякам, придираться к мелочам! У нее просто такая потребность! Ну не может она вовремя остановиться, не знает меры! Мало того! Если она даже потерпит поражение, все равно она извернется и обвинит в ссоре его! Старая история!

— Не знаю и знать не хочу. Плевать мне на это!

— Так тебе, значит, плевать?

— Ну я же не мотаю тебе нервы с твоим последним супом!

— С каким это супом?

— С тем самым! Очень был, кстати, неудачный! Что ты ко мне прицепилась с этими лапками? Да пошла ты, знаешь куда!

— А ну-ка тоном ниже, Марк! И потише, пожалуйста. А знаешь, ты ведь орешь во всю глотку, когда врешь. И потом вытри-ка рот.

Теперь уже кричала она. Она приблизилась к столу, но не села, а осталась стоять; выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

— Так ты забыл, не так ли? Ты… да что ты вообще помнишь? Ты живешь, держа в одной руке грифельную доску, а в другой — губку. И она у тебя всегда чистенькая, вымытая до блеска, твоя грифельная доска!

Он искоса на нее посматривал оценивающим, даже несколько критическим взглядом, словно впервые видел эти глаза, эту шею, эту грудь, туго обтянутую серой вязаной кофточкой из тонкой шерсти с маленькими пуговками, эти стройные ноги.

— Ты бы прекрасно смотрелась на экране телевизора. Ну, может быть, надо было бы что-нибудь придумать, чтобы вырез декольте был побольше.

— А ты… ты нигде бы не выглядел прекрасно! Ну что, получил?

Она улыбалась, но не весело, а зло, и он нюхом чуял, что она приготовила для него какую-то ловушку. Он опрокинул свой стакан в кастрюлю, так что анисовый ликер смешался с остатками соуса, а сам схватил кувшин с водой и ополовинил его, не выпил, а прямо-таки выхлебал.

— Что это ты задумала?

— Я хочу направить тебя на путь истинный. Мы с тобой переживали большую любовь…

— Да? Если бы у нас с тобой была большая любовь, то мне нашлось бы занятие получше, чем есть лягушек.

— А вот это тебе ничего не говорит?

Она вдруг схватила бутылку за горлышко, разбила ее о край стола и принялась размахивать этой «розочкой» у него перед носом.

— Да ты рехнулась! — воскликнул он, инстинктивно подаваясь назад. — Что это на тебя нашло? Ну успокойся, иди сюда, сядь ко мне на колени.

— Как бы не так! А вот это тебе как понравится?

Она бросила бутылку, запустила руку в кастрюлю и швырнула ему на пиджак целую пригоршню лягушачьих лапок. Он рассмеялся, как будто это была очень удачная шутка и им обоим страшно весело. Какое счастье, что он выпил, и хорошо выпил! Он взял в руку пару лапок и подчеркнуто медленно развел их в стороны, как в игре крик-крак. Это было так волнующе, так возбуждающе… Крик: сегодня вечером… крак: никогда…

— А тебе, Нелли, это ничего не напоминает? Представь себе, что это живое существо, маленькое такое, миленькое… и эта малютка снимает штанишки… Ну, так на кого же она похожа? Смотри, какая она мягкая, податливая…

Он разделил лапки и хотел ей показать, но огляделся… и не увидел ее… Она уже стояла у вешалки и торопливо натягивала его кожаную куртку на меху, нисколько не смущаясь и не стесняясь; вообще-то он выложил за эту куртку целое состояние и не давал ей ее носить. Но сегодня она даже не спросила разрешения…

— Что это ты вытворяешь?

Она уже застегнула молнию до подбородка и уходила молча, не говоря ни слова. Его невеста уходила…

— Подожди, — протянул он, вставая из-за стола. — Подожди… Куда ты?

Но он опоздал с вопросом, ее уже не было на кухне. Входная дверь была широко распахнута, и он видел прямо перед собой черную дыру, перечеркнутую косыми струями дождя. В два прыжка он преодолел кухню, и еще три ему понадобилось, чтобы добежать до ворот, но, увы, он опоздал: красный огонек мотоцикла уже исчезал в ночи…

Температура воздуха снаружи была около 3° по Цельсию, а настроение — на нуле. Мелькали придорожные белые столбики, дрожала стрелка спидометра… сто километров в час… сто двадцать… Он гнал машину, громко сигналя на поворотах и обгоняя тяжелые трейлеры. Вдогонку ему неслись возмущенные гудки, но он знай себе обгонял и обгонял машины, не соблюдая никаких правил и рискуя получить хорошую взбучку, если бы вздумал остановиться. Нелли нигде не было… Ну сколько она могла выжать из своего поганого, насквозь проржавевшего мотоцикла? С какой скоростью она могла ехать? Да, ничего себе сценка для такого вечера! Женская месть… Но нет, она его не бросит вот так, за здорово живешь. Вернее, он ей не позволит его так бросить… Они не расстанутся, нет, ни он ее не бросит, ни она его… Завтра они скажут друг другу «да», как и было предусмотрено. Она хотела, чтобы эта свадьба состоялась, и она ее получит. Он потащит ее в мэрию, хоть силком, хоть волоком, но потащит и дотащит. Вцепившись в руль, он громко ругался. В молодости он был так доверчив, так простодушен, так крепок душой и телом, так здоров физически и морально; он словно был создан для того, чтобы прожить сто лет… и остаться до глубокой старости крепким, сильным и честным. В юности девушки значили для него так мало, они просто сменяли одна другую… в его юности не было Нелли…

Окно в машине было открыто, он дрожал, буквально трясся от холода и одновременно задыхался от нехватки воздуха; снежные хлопья летели ему прямо в лицо и заставляли щурить глаза, а порой и совсем залепляли их. Свет зажженных фар выхватывал из темноты то испуганно взметнувшуюся птицу, то летевший навстречу грузовик, то далекую линию горизонта, то картины и образы из его воспоминаний… Он помнил все… Он долго копил злобу и подозрения, долго держал их про запас, он не «раскладывал» свои обиды по полочкам, а сваливал их все кучей в тайник своей памяти, и вот теперь они разом оттуда и вывалились. Теперь он мог не то чтобы вспомнить, а вновь пережить каждую их ссору, в которую их ввергала его ревность. «Большая любовь», — сказала Нелли. Они, видите ли, пережили большую любовь! Это какая же у них была большая и светлая любовь? Такая большая, что она отправилась черт знает куда, чтобы там черт знает кто сделал ей ребенка?! Да, большая любовь, нечего сказать! Она, правда, вернулась… но куда и к кому? И с кем и с чем? Он резко опустил голову и ударился со всего размаху о руль. Видите ли, ее интересует, когда он в последний раз ел лягушек! А может, она имела в виду нечто иное? Да нет, что это он выдумал?! Дались ей эти лягушки! Когда он их ел? Вчера, позавчера, сегодня вечером, он ел их каждый день, жрал до тошноты, до потери пульса! Ну что тут такого? Ну да, семейный рецепт… красный соус, все очень просто: немного оливкового масла, стакан бургундского, мелко нарезанный лук-шалот, все это кипит и булькает, соус получается густой, с очень приятным запахом, он доставляет тому, кто ест это блюдо, просто незабываемое удовольствие… Короче говоря, радость для гурмана… Да, есть такие воспоминания, которые могут доконать, прикончить любого!