В одном ряду с изданием «Слова о полку Игореве» можно поставить и публикацию Сборника Кирши Данилова, осуществленную в 1804 г. Якубовичем. Памятник, представлявший замечательное соединение былинных, балладных сюжетов, созданный безвестным деятелем народной культуры XVIII в., вызвал широкий отклик среди современников, попытавшихся осмыслить его историко-культурное значение.

После того как рукопись Сборника Кирши Данилова оказалась в распоряжении членов Румянцевского кружка и стало ясно, что первое издание далеко не полно, с ошибками и поправками передало текст памятника, Калайдович по поручению Румянцева начал подготовку его новой публикации. Вышедшая в свет в 1818 г.[153], она значительно расширила по сравнению с изданием Якубовича число записей, входивших в Сборник Кирши Данилова. Вместо 26 стихотворений, опубликованных Якубовичем, Калайдович включил в издание 61, точно передал их расположение в рукописи, а также впервые воспроизвел ноты. По «соображениям общественной благопристойности» и из-за цензурных препятствий было исключено 9 стихотворений, названия которых приведены в предисловии. Опущенные места обозначены отточиями с оговорками в примечаниях. Таким образом, кружок опубликовал почти полностью ценнейший памятник русского былевого эпоса, в результате чего впервые стали известны фольклорные сюжеты о Садко, Щелкане, о взятии Казани и другие. На долгие годы издание превратилось в первоисточник из-за последовавшей вскоре утери самой рукописи Сборника Кирши Данилова, вновь найденной лишь в конце XIX в.

В истории русской фольклористики труд Калайдовича стал первой публикацией, выполненной на научной основе. Излагая правила издания, он писал, что «некоторые погрешности в языке, свойственные времени, к коему стихотворения принадлежат, остались неприкосновенными; в другом случае, при явных ошибках писца, осмелились мы сделать небольшие поправки». Заново, и более правильно, чем Якубович, прочитав тексты памятника, Калайдович сохранил и ряд особенностей их орфографии. Вместе с тем «поправки» издателя коснулись и звуковых, диалектических черт, особенностей народного говора и в общем отразили стремление Калайдовича (а возможно, и Малиновского как редактора) приблизить чтение Сборника Кирши Данилова к современному языку. Они коснулись даже правописания собственных имен, хотя в предисловии Калайдович заверял в их точной передаче. С точки зрения исторического подхода к памятнику такие исправления вполне допустимы. Однако они требовали умения и осторожности, не говоря уже о том, что и в этом случае необходимо было приведение исправляемых мест хотя бы в примечаниях.

Предисловие Калайдовича оказалось крупным событием в изучении русского фольклора. Он выступил здесь прежде всего как историк. По его мнению, Сборник Кирши Данилова представляет собой не сочинение одного автора, а лишь запись и переделку древних народных песен. Отсюда и поиски исследователем в этих переделанных песнях реальных фактов прошлого Киева, Новгорода, Сибири, а в героях — прототипов реальных исторических лиц. Сравнение Сборника Кирши Данилова с летописями, актами и другими древними источниками позволило Калайдовичу говорить о сложном соединении в памятнике поэтического вымысла и исторической действительности и поставить задачу их разграничения.

Из предисловия Калайдовича впервые стали известны сведения о происхождении Сборника Кирши Данилова и его собирателе, роль которого в создании памятника в интерпретации Калайдовича разделяется и современными исследователями.

Как патриотический подвиг рассматривали современники издание неизвестных до этого древнерусских литературно-публицистических сочинений (Кирилла Туровского, Даниила Заточника, митрополита Никифора, Кирика Новгородца), осуществленное все тем же Калайдовичем. Публикация была названа «Памятники российской словесности XII в.»[154]. Этим изданием в научный оборот вводились новые источники, которые открывали широкие возможности изучения истории, культуры и быта Киевской Руси. Кирилл Туровский, Даниил Заточник и другие писатели XII в. с этого времени заняли прочное место в ряду со своим выдающимся современником Нестором. Легенда гласит, что «Памятники российской словесности» были в руках умирающего Пушкина.

При подготовке этой публикации была проведена большая археографическая работа. Особенно тщательно ученый издал сочинения Кирилла Туровского. Они находились в нескольких рукописных сборниках разной древности и в ряде старопечатных книг. В основу их публикации Калайдович положил древнейшие списки, приводя варианты по всем остальным или печатным изданиям (в том случае, если последние содержали новые чтения). Девять произведений древнерусского писателя опубликованы по рукописи XIII в. из библиотеки графа Толстого с вариантами по рукописям XIV в. Волоколамского монастыря и старопечатным изданиям 1595 и 1606 гг.; одно — по древнему списку Кормчей книги XIII в. Синодальной библиотеки с вариантами по рукописям XVI в. библиотеки графа Толстого. Отсутствовавшие в двух древнейших списках (Толстовском и Синодальном) сочинения Кирилла Туровского издавались по более поздним спискам XVI в. библиотек Толстого и Румянцева. Аналогичным образом поступил Калайдович, при публикации произведений других писателей XII в.: в основу их издания были положены древнейшие списки, а варианты приводились по всем остальным, более поздним.

Таким образом, в распоряжении ученого оказалось несколько памятников в очень древних списках — XIII в. Можно было бы ожидать, что Калайдович при их публикации поступит так, как предлагал в свое время напечатать Синодальный список Новгородской первой летописи, т. е. максимально точно передавая текст. Но исходя из характера памятников и рассчитывая на широкий круг читателей, Калайдович сформулировал новые принципы воспроизведения текстов исторических источников. По его мнению, публикация подобного рода материалов «с сохранением разнообразного и неутвержденного правописания служит только палеографическим приметам, затмевающим достоинство и красоту чтения». Поэтому для большей доступности в чтении произведения древнерусских писателей изданы обычным шрифтом, с раскрытием титл, расстановкой знаков препинания. Сохранялись без изменения, как и в большинстве других изданий кружка, лишь славянская буквенная цифирь и написания имен собственных.

В предисловиях, сопровождавших публикацию памятников, Калайдович на основе тщательного анализа определял время их создания и авторов. Особенно много внимания он уделил характеристике сочинений Кирилла Туровского. В их авторе ученый увидел не одного из столпов русской церкви, а интересную самобытную личность, творчество которой с высоким художественным мастерством («красотой слова») отразило русскую жизнь XII в.

Оценка Кирилла Туровского как крупного древнерусского писателя и мыслителя вызвала полемику Калайдовича с М. Т. Каченовским, его постоянным и авторитетным оппонентом и бывшим учителем по Московскому университету. Этот яркий и оригинальный в историографии первых десятилетий XIX в. ученый попытался перенести достижения западноевропейской исторической критики (сначала A. Л. Шлецера и затем Б. Г. Нибура) на древнерусские источники. Исходя из признания существования «баснословного периода» в истории каждого народа, когда отсутствовала письменная фиксация происходивших событий, Каченовский вслед за Нибуром утверждал, что об этих событиях исследователи получают представление лишь из устных преданий, зафиксированных в позднейших памятниках письменности. Естественно поэтому, на его взгляд, такие источники не заслуживают доверия, повествуя о более раннем времени. К их числу он относил Русскую Правду, летописи.

В период деятельности кружка эти взгляды только оформлялись и в рецензии на изданные Калайдовичем памятники XII в. они впервые были изложены Каченовским в еще далеком от завершения виде. Члены кружка, и прежде всего сам Румянцев, относились с большим уважением к Каченовскому, хотя уже после его дискуссии с Калайдовичем о творчестве Кирилла Туровского стало особенно ясно, насколько далеко расходились их взгляды на древний период русской, а позднее и вообще славянской истории. Вся деятельность кружка опровергала скептические построения Каченовского. И в то же время для некоторых его членов, а Калайдовича в особенности, они явились одним из стимулов научных разысканий.