Знакомство Кеппена со славянскими архивами, библиотеками, учеными и общественными деятелями имело большое значение для деятельности кружка. О результатах своей поездки Кеппен подробно информировал сотрудников Румянцева, стремившихся через него наладить тесные связи с исследователями из славянских стран. Богатый исторический материал, собранный им, лег в основу целого ряда трудов кружка.

Возвратившись в Россию, Кеппен приступил к изданию «Библиографических листов» — библиографического журнала, в котором основное внимание уделялось текущей регистрации русских и иностранных книг о России, особенно касающихся славяно-русской филологии и истории.

Журнал Кеппена живо заинтересовал Румянцева, в это время всерьез мечтавшего о создании периодического органа кружка с универсальной исторической направленностью. Еще в 1821 г. он обратил внимание на объявление Ф. В. Булгарина об издании им журнала «Северный архив», но после получения программы журнала вежливо выразил его издателю сомнение в реальности замысла «сделать из журнала Вашего точку соединения, как Вы сами то обозначаете, между ученою Европою и Россиею»[26]. Авантюризм и беспринципность Булгарина в дальнейшем заставили Румянцева вообще отказаться от какой-либо его поддержки. Контакты же с издателями других выходивших в то время в России журналов, на страницах которых историческая проблематика занимала далеко не последнее место («Вестник Европы», «Сын Отечества», «Сибирский вестник» и другие), у членов кружка носили преимущественно личный характер.

Вот почему Румянцев с самого начала издания «Библиографических листов» оказывал Кеппену всяческую поддержку, прежде всего в организации своевременной информации о книгах, выходивших за границей, и в их доставке издателю. В свою очередь Кеппен предоставил широкие возможности для публикации в журнале работ членов кружка.

Взаимная заинтересованность издателя журнала и других сотрудников Румянцева в судьбах науки еще более сблизила их в критические для Кеппена дни, когда он подвергся гонениям за публикацию изложения сочинения Добровского о Кирилле и Мефодии, в котором духовные власти нашли мысли, несовместимые с церковными канонами. Грозившая Кеппену расправа была предотвращена личным вмешательством Румянцева[27].

Почти одновременно с Кеппеном к сотрудничеству в кружке был привлечен первый в России профессор восточных языков X. Д. Френ (1782–1851), с которым Румянцев познакомился через Круга. Ученик знаменитого немецкого исследователя О. — Г. Тихсена, Френ, прибыв в Россию из Германии в 1807 г., около десяти лет преподавал в Казанском университете. Здесь он заложил основу для своих будущих трудов в области восточной истории и восточных языков, изучая местные археологические памятники, а также занимаясь сбором восточных монет и исследованием местоположения городов Волжской Булгарии. Френ подумывал о возвращении на родину, но в 1817 г. Академия наук предложила ему звание академика и он переехал в Петербург, где с большим энтузиазмом занялся описанием восточных рукописей, хранившихся в Академии. С этого времени Френ возглавил и работу кружка по сбору и изучению восточных памятников.

Еще в Казани Френ установил тесные связи с местными учеными, в частности с татарской династией преподавателей Хальфиных. Одним из них был И. И. Хальфин, учитель татарского языка в местной гимназии, автор и переводчик учебных книг на татарский язык и составитель букваря и словаря татарского языка. Среди студентов Френа оказался и Я. О. Ярцев, который под его руководством защитил в 1816 г. диссертацию о восточных словах в русском языке, затем побывал в Персии и в 1818 г. прибыл в Петербург, где по рекомендации своего учителя стал адъюнктом Академии наук. Представленный Румянцеву, он с его помощью устроился на службу в Азиатский департамент Министерства иностранных дел, выполняя с этого времени поручения по разысканию и переводу древних восточных памятников. Под руководством Френа Хальфин и Ярцев подготовили в кружке публикацию сочинения хорезмского историка XVII в. Абулгази «Родословное древо тюрков».

Румянцев намеревался поручить Френу описание своего богатого собрания восточных монет, а также издание целого ряда памятников восточной письменности. Уже после смерти Румянцева на выделенные ранее им средства под редакцией Френа были опубликованы в виде писем к графу западноевропейского исследователя И. Хаммер-Пургшталя выдержки из сочинений средневековых восточных писателей.

В Петербурге в кружок постепенно вовлекался и ряд других известных ориенталистов. Еще в 1819 г. Румянцев поддержал рекомендательными письмами известного путешественника и ученого О. И. Сенковского (1800–1858), когда тот отправлялся в свое знаменитое путешествие в Египет. После возвращения Сенковского Румянцев помог ему устроиться на службу переводчиком в Министерство иностранных дел, намереваясь «стараться, чтобы не остался он без важного употребления на распространение столь скудных наших сведений о странах азийских»[28]. По предложению Румянцева Сенковский готовил к изданию интересный источник по истории Кавказа — так называемую Дербентскую летопись. Консультировал и выполнял различные поручения Румянцева, связанные с восточными памятниками, также русский путешественник и дипломат Е. Ф. Тимковский (1790–1875), возвратившийся в 1821 г. из Китая.

Еще в период подготовки и заключения Фридрихсгамского мира у Румянцева сложились тесные дружеские контакты с финскими естествоиспытателями, писателями и историками. Один из них — А. Ю. Гиппинг (1788–1862) впоследствии стал библиотекарем у графа. Его Румянцев намеревался привлечь к изданию документов Кенигсбергского архива. В 1819 г. в Петербург переехал выпускник Абоского университета А. М. Шегрен (1794–1855), ставший впоследствии известным языковедом, фольклористом и этнографом. Сменив Гиппинга на посту библиотекаря, он активно подключился к работе кружка, издав сначала на средства Румянцева свое исследование, посвященное финскому языку и литературе, а затем по поручению Румянцева готовил переводы на французский язык нескольких русских книг, в частности «Путешествие в Туркмению и Хиву» Н. Н. Муравьева и «Путешествие в Коканд» Ф. Назарова.

В 1824 г. Шегрен приступил к осуществлению обширного плана изучения истории, языка и быта народов финно-угорских племен в ходе специальной экспедиции, финансировавшейся финляндским казначейством. Эту экспедицию всецело поддерживал и Румянцев, снабдивший Шегрена рекомендательными письмами к местной администрации. По просьбе Румянцева Шегрен установил контакт с сосланным в Валаамский монастырь выдающимся русским китаеведом Н. Я. Бичуриным и вел с ним успешные переговоры об издании его трудов и приобретении собранных им рукописей.

Освободившееся место Шегрена вскоре по предложению Румянцева занял А. X. Востоков (1781–1864), выпускник Академии художеств, писатель и переводчик. С 1815 г. он начал работать в Публичной библиотеке старшим помощником хранителя, а затем и главным хранителем отдела рукописей. Служба здесь дала Востокову широкие возможности для изучения древних письменных памятников. В 1820 г. появилось его «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка», произведшее глубокое впечатление на современников блестящим разбором и сопоставлением различных славянских языков на основании изучения древних рукописей. «Рассуждение» принесло Востокову широкую известность.

В 1824 г. Востоков оставил работу в Публичной библиотеке и поступил на службу к Румянцеву, который поручил ему продолжить подготовку начатого еще Калайдовичем издания одного из древнейших памятников славяно-русской письменности — Сборника Святослава 1073 г., а также составление пособия по палеографии и описание своего собрания славянских рукописей. Описание, законченное и изданное Востоковым уже после смерти Румянцева, стало одним из образцов подобного рода археографических работ, ценным сводом исторических, лингвистических, палеографических данных[29]. Не потеряло своего научного значения оно и до настоящего времени.