В жаркий воскресный день я сидел на берегу Финского залива. Это, пожалуй, было единственное место на побережье, где по воскресеньям не раздавались гулкие удары по мячу и не слышался визг ребятишек.

Здесь было тихо. От берега до самого шоссе тянулось тенистое кладбище, и люди берегли торжественный покой этого места. Только жадные чайки с пронзительным писком носились над водой.

Автобус в город уходил через сорок минут, можно было не торопиться, и я решил побродить по кладбищу.

Одна из кладбищенских тропинок привела меня к зеленой, свежеокрашенной решетке.

На обелиске я увидел надпись:

ГЕОРГИЙ ФЕДОРОВИЧ АНТОНЕНКО

Род. 21 /VIII 1927 г. Погиб 5/Х 1941 г.

Разведчик отечественной войны

Буйно цветущая черемуха росла у самой могилы, как бы оберегая ее от ветров и ливней. С прикрепленного к обелиску портрета на меня пристально смотрели ясные мальчишеские глаза.

«Ребенок, совсем еще ребенок! - горько подумал я. - Проклятая война!»

Шаги за спиной прервали мои невеселые мысли. Я оглянулся. У решетки стоял какой-то человек. На широкие плечи незнакомца был накинут морской китель. Он молча прошел внутрь ограды, точно не замечая меня, сел на узенькую скамейку и облокотился на врытый в землю столик.

Я понимал, что мне надо уйти, что я здесь лишний, но, сам не знаю почему, сказал:

- Ужасно!.. Мальчик… Погиб, не успев начать жить, ничего не успев сделать…

Незнакомец поднял голову, и тогда я заметил на его смуглой щеке глубокий рубец.

- Ничего не успев сделать… - повторил он мою фразу. - Где вы были во время войны? - неожиданно спросил он.

- В Ленинграде. А что?

- Вы помните, как фрицы в сорок первом обстреливали наш город?

- Еще бы! Сколько раз валялся под обстрелом! Можно сказать, чудом жив остался…

- А может быть, и не чудом, - тихо проговорил моряк.- Вы не допускаете такой странной мысли… вдруг вы своей жизнью обязаны совсем неизвестному вам мальчику?

- Не понимаю…

- Понять нелегко…

Моряк невесело улыбнулся, вздохнул и вдруг повелительным жестом указал мне на место рядом с собой.

- Огородников моя фамилия, - сказал он сипло.- Петр Сергеевич Огородников. Капитан-лейтенант в отставке…

Я понял, что услышу рассказ о мальчике. И не ошибся. В этот час я действительно узнал о подвиге петергофского пионера Георгия Антоненко.

Война застала Огородникова на флоте старшиной первой статьи. Однако воевать ему на море долго не пришлось. В конце июля его списали в морскую пехоту и назначили вскорости командиром полковой разведгруппы.

Это были горькие дни. Немцы жали со всех сторон, и в августе докатился полк Огородникова от Пскова до Петергофа. Вот тогда он и увидел в штабе полка Георгия Антоненко. Мальчик держал в руке исписанный карандашом листок из ученической тетради.

Командир полка, измотанный боями, даже не стал читать его заявление.

- Война не пионерский парад, - сказал он зло.- Нам нужны солдаты, а не юные барабанщики!

Расстроенный Антоненко вышел из штаба; смеркалось, и он не представлял, куда ему теперь деться. Мать - в Ораниенбауме, в Петергофе, где был их дом, немцы.

Идти в Ораниенбаум Жора боялся. Он знал: оттуда эвакуируют всех подростков. А уж из тыла, конечно, не было никакой возможности попасть в действующую армию.

После недолгого раздумья Жора решил заночевать в лесной сторожке, чтобы утром снова попытать счастья в другой воинской части.

Едва он углубился в лес, как встретил знакомую бабку - тетю Улю. Она работала в Петергофе, в заводском общежитии. Ее знал весь Петергоф. Потому что она была единственным неграмотным человеком на весь городок. Когда ее уговаривали научиться хотя бы читать, старушка только посмеивалась. Посмеивалась и приговаривала:

- Я и без грамоты, родненькие, неплохо живу. Зарплату мне платят, как грамотной. Дай бог здоровья советской власти!

Это у нее присказка была такая: «Дай бог здоровья советской власти!»

И вот сейчас Жора встретил ее в лесу. Мальчик не удивился. За последние дни все так изменилось, что никто ничему не удивлялся. Оказалось, что старушка бежала из Петергофа и сейчас пробирается в Ораниенбаум.

- Заблудились вы, тетя Уля, - сказал Жора.- Вам в другую сторону.

Он объяснил ей, как пройти в Ораниенбаум менее опасной дорогой. Старушка долго благодарила его, называла себя темной неграмотной дурой, ругала по всякому немцев, а потом вдруг спросила:

- А ты, родненький, что здесь делаешь, в лесу-то?

Мальчик решил не открывать свое убежище и сказал, что на опушке, в километре отсюда, у него назначена встреча с дружком - Лешкой Зайцевым. Они решили вдвоем пробираться в Ленинград.

- Счастливо тебе, родненький! - старушка утерла рукавом слезу и, сгорбившись, побрела по тропинке.

Когда Жора добрался до сторожки, уже стемнело. Он разостлал в углу свое пальтишко и улегся. Где-то поблизости немцы вели минометный огонь, из Кронштадта била наша тяжелая артиллерия, в черном небе гудел самолет и рвались огненными брызгами зенитки. Он ворочался с боку на бок, но сна не было. Тогда он накинул пальто и вышел из сторожки. И в этот момент в небе повисла осветительная ракета.

В мертвенном тревожном свете он увидел совсем близко какую-то фигуру. Но он уже знал, как обманчиво все выглядит при зловещем свете застывшей в небе ракеты. Это мог быть человек, но мог быть и обыкновенный куст…

Где-то на шоссе грохнул снаряд, и одновременно со взрывом погасла ракета. Все погрузилось в непробиваемую темь.

Человек или куст? Свой или враг?

Жора бросился на землю, отполз в сторону и выкрикнул:

- Кто такой? Стрелять буду!

- Свои, свои, батюшка, не стреляй! Заблудилась я…

Женский голос показался Жоре знакомым.

- Кто такая? - снова крикнул он.

- Из Петергофа я… От немцев бежала… Заблудилась. ..

- Тетя Уля? Это вы? - Жора вскочив с земли.

- Я, родненький, я, - забормотала старушка.- А ты откуда меня знаешь?

- Я вас по голосу узнал. Это опять я, Жора Антоненко. Идите сюда. Здесь можно переночевать.

В сторожке тетя Уля рассказала, как по дороге в Ораниенбаум она сбилась с пути и снова попала в тот же лес.

- Надо же! Второй раз встретились! Я думала, ты уже к Питеру шагаешь, а ты эва где…

- Лешка не пришел, а мы условились вместе,- выкручивался Жора.

Перед тем как уснуть, тетя Уля долго ругала фашистов:

- Глаза им надо повыкалывать, иродам! На кусочки мелкие резать!.. Ножами тупыми!..

Наконец она затихла и уснула. А Жора никак не мог забыться. Он все думал, как сделать, чтобы его зачислили в армию. «Дорогой товарищ Буденный, - сочинял он, лежа на полу. - Мой отец был старшим лейтенантом. Он был тоже кавалерист. Он пал смертью храбрых в боях с белофиннами…»

Сочинять письмо мешала старушка. Тетя Уля спала неспокойно, стонала, ворочалась, что-то невнятно бормотала. И вдруг она отчетливо проговорила: «собака… ненавижу…»

Этому невозможно было поверить: безграмотная тетя Уля, которая не умела ни читать ни писать, говорила во сне по-немецки!

Теперь мальчику было не до сна. Замерев, он прислушивался к прерывистому дыханию старухи, ожидая, что она снова заговорит. Но старуха не произнесла больше ни слова.

На рассвете тетя Уля поднялась:

- Как же нонеча в Ораниенбаум пробраться, стреляют везде? - спросила тетя Уля.

- Я тоже в Ораниенбаум, у меня там мать. Пойдем вместе…

В лесу было тихо, пахло прелым листом и грибами, пересвистывались беззаботные синицы. Невозможно было представить, что несколько часов назад поблизости рвались бомбы, ревели бомбардировщики и удары тяжелых снарядов заставляли содрогаться землю.