Примерно двухнедельного сосунка мать учит уже плавать: положит на грудь и, придерживая одной лапой, плывет на спине в море. С ним, бывает, и ныряет за добычей на дно. А добыча – морские ежи, звезды, рыбы, кальмары, моллюски, крабы.

Каланы, нырнув, собирают иглокожих, кладут их в складки кожи под мышкой и плотно прижимают лапой, чтобы не растерять. (Кожа у каланов свободно к телу прилегает, так что подобную операцию выполнить им, надо полагать, нетрудно.) Бывает, захватят с собой на дне еще и камень и плывут наверх.

Обедать на берегу калан не любит. Волны его покачивают, а он лежит себе на спине. На груди у него вроде как стол обеденный: утвердив на ней камень (или без камня), достает из-под мышки морских ежей или моллюсков и, разбив их о камень (или лапами поломав), ест не спеша.

Поест – и зевает (каланы, говорит С. В. Мараков, любят зевать, и зевают много, с явным удовольствием). Зевает-зевает, а потом уснет. Тут же на воде, лежа на спине. Лапки на груди сложит, уткнет в них мордочку и покачивается на волнах, как в гамаке. Когда детеныши подрастут, так месяцев с шести, матери отдают их на попечение отцам. Те своим примером учат их охоте и превентивной обороне от косаток, хищных зубастых китов. Многим морским животным, от кальмара до усатого кита, косатка – страшный враг. А у каланов там, где люди на них не охотятся, этот враг, кажется, единственный.

Еще один зверь, всем хорошо знакомый, зачислен в одно зоологическое племя с выдрами и куницами – барсук.

Барсуков у нас два вида. Обыкновенный барсук и медоед. У первого ареал – почти вся наша страна (кроме северо-восточных районов Сибири), вся Европа, а в Азии – от Турции до Китая и Японии. Второй у нас живет только в Туркмении, у самой границы, а за ее пределами – в Африке, Передней Азии и Индии.

Обычный барсук – зверь не только лесной: селится и в степи и в пустыне. Лишь тундра ему не по душе. Норы роет в лесу больше всего по оврагам (но не обязательно), а в пустынях – в гладких солончаках, в песчаных буграх. Барсучья нора – это грандиозное для зверя сооружение. В ней много отнорков, входов и выходов, иные в десятках метров один от другого. В норе – полная чистота.

Барсуки необщительны: близкого соседства даже своих соплеменников – других барсуков – не терпят.

Днем спят в норах, ночью промышляют насекомых, их личинок, лягушек, ящериц, змей, зайчат, птиц, птичьи яйца – всех, кого могут одолеть.

Немало шмелиных гнезд разоряет барсук. Взбешенные шмели его кусают, а он, когда уже невмоготу, катается по земле, давит их. Потом опять спешит к гнезду, чтобы съесть и мед и детку.

А. А. Черкасов рассказывает, что нападают сибирские барсуки на телят и жеребят и даже будто бы на коров, вырывая когтями и зубами вымя. У нас о таких делах я не слышал.

Весьма впечатляюще рассказывает он и о том, как, удирая от собак по склону горы, барсук катится вниз, свернувшись шаром.

«Он, бедняжка, с перепугу покатившись с крутой и высокой горы, налетает на камни, с маху в них ударяется так сильно, что слышен какой-то особый звук – бут-бут-бут, – отскакивает от них, как мячик, потом снова летит, снова ударяется, глуше слышится бут-бут, тронутые с места камни тоже летят и подпрыгивают за ним же… Наконец догоняющие барсука собаки быстро несутся тем же следом, спотыкаются, кувыркаются – шум, визг, тявканье довершают живописную картину, которая при лунном освещении имеет особый эффект».

В общем, потеха! Но бывает ли так или бывало – не утверждаю.

Барсук почти все солнечные часы проводит в подземелье, а для здоровья это, как известно, вредно. Потому, прервав дневной сон, он выходит погреться на солнце. Лежит, сидит у норы на припеке или бродит вокруг. Когда барсучата родятся, мать их тоже выносит «позагорать». Надо полагать, чтобы рахита не было.

К зиме барсуки сильно жиреют, умножая вдвое свой вес: старые самцы – почти до 32 килограммов.

И там, где зимы холодные, спят эти звери в норах с октября примерно и по апрель.

Барсук для лесного хозяйства зверь очень полезный, много он истребляет личинок хрущей и майских жуков. Где барсуков всех перебили, гибнут от жуков-вредителей деревья. От самого же барсука вред небольшой: разорение шмелиных гнезд, местами овсы портит, бахчи, виноградники. Это его бесспорный пассив. Но в активе у барсуков больше полезных дел.

Некоторые исследователи считают, что наш медоед и африканский ратель – один вид. Но если даже это и разные виды, то очень близкие.

Сверху ратель (и медоед тоже) ото лба и до корня хвоста светло-серый, белесый, а снизу без всякого перехода – черно-бурый: словно выкрашен каким-то шутником. По бокам, там, где встречаются светлый и темный цвета, тянется более светлая, чем спина, узкая полоса (у медоеда ее нет). У молодых, неполовозрелых рателей спины рыже-белые и резких контрастов в окраске нет.

Вся жизнь рателя – в постоянной войне с пчелами, которые в Африке часто гнездятся в земле. Густой мех, толстая шкура и жир надежно обороняют его от укусов. Очень интересен этот зверь тем, что живет в «сладкой» дружбе с небольшой птицей – медоведом, или индикатором. Медоед-бортник и медовед-разведчик – замечательная пара. Один находит мед, другой его добывает. Едят вместе. Когда медовед увидит рателя, кричит громко. Сейчас же на его крик с радостным каким-то «кудахтаньем» спешит ратель. А птица, его друг, трещит не умолкая. Перелетит с куста на куст и опять поджидает барсука.

Три вида хорьковых барсуков обитают в Южной Азии. Китайский древесный барсук самый лучший древолаз, он часто даже спит в зелени ветвей. Местные жители охотно держат этих барсуков в своих домах, так как зверьки уничтожают немало вредных насекомых.

Барсук в туче яростно атакующих пчел разоряет их, ест детку и мед, а медоведу оставляет пустые соты. Но для него и воск лакомство. Эта удивительная птица (с помощью еще одних друзей – симбио-тических бактерий и дрожжей, поселившихся в ее кишечнике) способна, оказывается, переварить несъедобный для всех, кроме еще лишь восковой моли, воск.

Воюет ратель (уже без помощи друзей) и со змеями. Даже смертельно ядовитую мамбу убивает и ест. Убивает методом бульдога – вцепится и не отпускает – молодых антилоп, разоряет муравейники и термитники. Но мед в его меню – первейшее блюдо.

Ратель и медоед во всем очень похожи на барсуков. Только черепом и числом зубов отличаются. И тем еще, что нет у них ушных раковин. По этой причине и некоторым другим систематики учредили для медоедов отдельное от барсуков подсемейство.

В барсучьем подсемействе, кроме обычного нашего барсука, числятся еще семь видов: все, кроме одного – североамериканского, в Южной Азии и на азиатских островах (в Индонезии и на Филиппинах). Американского барсука (живет в сухих равнинах Северной Мексики, запада США и Южной Канады) меньше, чем нашего, прельщают насекомые. Охотится он больше на мелких зверьков и птиц.

Свиной барсук (Гималаи, Южный Китай, Суматра) действительно немного похож на свинью: и телом на высоких ногах, а главное – почти поросячьим, деформированным носом. Рыло у него тоже удлиненное, хвост небольшой и белый.

Теледу, или малайский барсук (Малайя, Ява, Суматра, Калимантан), похож на свиного. Как норокопатель немного знает себе равных.

Древесные, или хорьковые, барсуки ростом невелики: с хорька, даже чуть поменьше. Мордочки длинные, лапки стопоходящие, как барсукам и положено. Их три вида: китайский, бирманский (Бирма, Непал, Ассам, Вьетнам) и яванский (Ява и Калимантан). Все ловко лазают по веткам, даже прыгают с дерева на дерево. Но в общем-то животные эти не древесные – наземные. Древолазанье – лишь вторичное, не главное и временное их увлечение, точнее говоря, приспособление. Хорьковых барсуков называют также и вонючими, потому что прыскать дурно пахнущей жидкостью у них в обыкновении.