Выдровая циветта встречается вблизи рек и на болотах Индокитая и Индонезии.
Когда она ныряет, уши и ноздри ее закрывают клапаны. Но перепонки между пальцами у выдровой циветты развиты несильно, а хвост коротковат и слаб для хорошего пловца. По-видимому, она нападает из засады, тихо подплывая (выставив лишь нос из воды) к пришедшим на водопой птицам и мелким зверькам, а в реке охотится больше на раков, чем на рыб.
Ярость в бою и искусство нападать смело и быстро, так быстро, что уследить невозможно, нападать, а не бежать, даже от врага сильного и большого, и кусать, кусать неистово – этим почти все мангусты знамениты. Говорят, если мангуста в ногу вцепится, словно швейная машина прошьет ее иглой!
Но прежде чем напасть, мангуста (во всяком случае, полосатая) врага честно предупреждает. Шерсть взъерошив, изгибается дугой и верещит пронзительно. Была она маленькой, гибкой, длинной и вдруг стала круглой и в мгновение вдвое выросла на глазах! От такого чародейства лучше подальше держаться – решит почти всякий. А если не сразу осторожность подскажет это мудрое решение и тот, кому направлен ультиматум взъерошенного комочка кипучей ярости, будет медлить, тогда мангуста атакует «со скоростью дротика».
У полосатых мангуст (возможно, и у других) есть еще одна странная угроза – «галоп на месте». Выгнув спину, мангуста делает вид, что быстро бежит к незваному гостю, а сама скачет лишь на месте, выбрасывая вверх то передние, то задние ноги. Все это под вокальный аккомпанемент, который исторгает ее горло и который так пронзителен, что, мы знаем уже, орла способен напугать.
Хищные птицы постоянно угрожают мангустам, и поэтому зверьки бдительно следят за небом. Куда бы ни шли, чем бы ни занимались, то одна, то другая головки поднимут и смотрят вверх. Если увидят в синеве небес зловещий парящий силуэт, кричат «вааук-вааук». Это всем товарищам предупреждение, сигнал воздушной тревоги.
Одна неопытная самка-мангуста, увидев в небе журавля, закричала так, будто орел над ней. Самец мангуста лишь взглянул на птицу и спокойно отвернулся, занимаясь своим делом: он рыл острыми коготками землю, откапывал гусениц и разных насекомых. Весь вид его, казалось, говорил: «Что ты пугаешь меня таким пустяком!»
Мангусты болтливы. Звуки, которые способно исторгать их горло, очень разные: рычанье, визг, некое кудахтанье – предупреждение: «Не тронь меня!», почти собачий лай – сигнал общей тревоги.
Когда они водят за собой подросших детенышей (обычно это семейный выход: папа, мама и детишки следом за ними) и один детеныш отстанет, тогда отец или мать кричат отрывисто, на высоких нотах. И дитя спешит к ним.
По сигналу тревоги малыши сейчас же бегут к матери и жмутся к ней. Она ведет их туда, где безопаснее, а они ни на шаг, ни на сантиметр не отстают от нее, точно привязанные. Бежит она – бегут они, рядышком, вплотную. Она замрет – замрут и они.
Младенчество, детство и юность полосатых мангуст быстротечны: в девять месяцев от роду приходят возмужание и с ним семейные заботы. Родятся у них обычно четыре крохотных, слепых, почти голых детеныша, весит каждый тридцать граммов. Растут быстро, и скоро молока им становится мало, мясо подавай! Мать тогда жадно вырывает его у самца, но сама не ест, а носит во рту: бегает вокруг своих чад, предлагая вырвать у нее из пасти кусок. Как только кто сделает такую попытку, она положит мясо на землю и ждет, чтобы его попробовал малыш. Если дать ей банан, повторится то же самое. Так и вкус к плодам земли воспитывает терпеливая мать у своих несмышленышей.
А отец? Он тут, он рядом. Но дело его прежде всего сторожевая служба. Предупреждения о реальной угрозе исходят главным образом от него. Мать спокойна, когда он поблизости. Она, когда детенышам всего несколько дней, оставив их на попечение бдительного и отважного супруга, может уйти по своим делам. Тот, чем бы он ни был занят, всегда подбежит, посмотрит на малышей, обнюхает их. Все в порядке, тогда только отойдет, ибо дел у него тоже достаточно. Насекомые, гусеницы, птичьи яйца, плоды – все это надо добыть, раскопать. Нору вырыть или подновить ее. Полосатые мангусты прячутся в норах от врагов и зноя. Но и погреться на солнце любят, когда оно не очень жаркое. Любопытствуя, сидят столбиком, посматривая по сторонам и в небо.
Подобно полосатым мунго, ихневмоны, самые крупные из мангуст (до метра длина, но высота лишь 20 сантиметров), живут дружной семьей. Охотятся, когда дети подрастут, так: впереди крадется, прячась в тени кустов, за буграми, травами, папаша-ихневмон, за ним вплотную мать, за ней, тоже вплотную и повторяя все ее повороты, молодые ихневмоны. Кто видел их, казалось, будто большая змея ползет по земле. «Ихневмон» по-древнеегипетски – «сыщик». Тысячелетиями в дельте Нила строители пирамид свято почитали его за мужество, за истребление змей и крокодильих яиц.
Ихневмон – в Древнем Египте животное священное и неприкосновенное, как кошка и крокодил, – представитель виверр в некоторых странах Южной Европы.
Ихневмон – житель Северной Африки, Малой Азии и Южной Европы (Испания, Далмация).
В Центральной и Южной Африке живет болотная, или водяная, мангуста. Она более высоконогая, чем ихневмон, и почти черная. Плавает и ныряет отлично, а потенциальное, развивающееся под скорлупой яиц потомство крокодилов истребляет еще эффективнее, чем священный «сыщик». Крокодильи самки, в вечном страхе перед ее разбоем, обречены дежурить у своих яиц. Только это спасает их от черных мангуст.
Птица – не крокодил. Не многих из них мангусты боятся и потому воруют птичьи яйца смело. Повадка у них такая: берут яйцо в передние лапы, на задних столбиком вытягиваются и роняют на землю с высоты своего роста. Оно, понятно, разобьется, и тогда мангуста лижет желток и белок.
У мангуст (почти у каждой своя) врожденная манера колоть яйца. Некоторые, зажав яйцо не передними, а задними лапами, бьют его, пятясь, о камень или дерево.
К мангустам близки сурикаты – зверьки особенные! Внешне напоминают немного лемуров. В забавных позах (вытянувшись на цыпочках задних ног и подпирая себя хвостом) греются они на солнце или высматривают тревожно врагов в сухих степях Южной Африки.
Живут не в одиночку, а колониями – у каждой семьи своя нора, но все норы неподалеку. Ночью спят в подземельях. Днем сидят у нор по-сурчиному – столбиками, сложив передние лапки на груди, греются, переругиваются. Или, отойдя недалеко, копаются в земле, ищут личинок насекомых, пауков, сороконожек, разные коренья и, конечно, если попадутся, птичьи яйца.
С мангустами связана одна поучительная история, которая должна служить примером того, что не всякая акклиматизация априори хороша.
На остров Ямайка (и некоторые другие острова Карибского моря) белые плантаторы завезли в свое время очень ядовитых змей – жарарак.
Соображение у них было такое – черные рабы убегают в леса и болота, прячутся там. Так вот, чтобы беглецам жизни от ядовитых гадов на воле не было, привезли змей из Южной Америки и на островах выпустили. Те вскоре так здесь размножились, что и белым в их гасиендах житья не стало от змей. Тут расплодились на Ямайке крысы – гибла от них пятая часть урожая сахарного тростника.
Решив теперь покончить и с крысами и со змеями, привезли в 1844 году на Ямайку гигантских жаб: у них была репутация отчаянных пожирателей молодых крыс и змей. Но оказанного им доверия жабы не оправдали.
Наконец, в 1872 году кому-то пришла идея обратиться за помощью к мангустам.
Привезли четырех самцов и пять самок. Они быстро прижились и расплодились. Через десять лет их потомки съели уже всех крыс (но не всех змей, так как более быстрые в атаках, чем кобры и гадюки, змеи Нового Света из схватки с мангустами часто выходят победителями!). Принялись тогда мангусты уничтожать поросят, ягнят, кошек, водосвинок, щелезубов, ящериц, птиц и вскоре стали истинной казнью египетской для всего живого на острове.