— «Радикс» был задуман как «чистый театр», театр эксперимента, ориентированный не столько па конечный результат и па зрителя, сколько на переживание самими актерами чистого театрального действия (отсюда, по-видимому, и предложенное Бахтеревым название «Радикс» — корень и одновременно «радикальный театр». — М. М.). Вопроса — выйдет ли из этого что-нибудь когда-либо — вначале никто не ставил, вводились все новые действующие лица без сюжетных нагрузок, единый текст пьесы так никогда и не был написан, не несла она и никакой сколько-нибудь определенно выраженной темы, это был «монтаж аттракционов». Единственная установка спектакля была на чистое действие, переживаемое актерами и создающее у зрителей определенное чувственное впечатление. «Радикс» был конгломератом различных искусств — театрального действия, музыки, танца, литературы и живописи. При обращении к различным искусствам весьма велик был элемент пародирования, остранения. Так, в то время распространены были «живые газеты», с которыми постановщики не хотели иметь ничего общаге, точно так же отталкивались от косных традиций, царивших в «Институте живого слова». Режиссер стремился подбирать протяженные лирические куски, выявляющие столкновение человека с самим собой, в том числе романтические; один такой двухминутный помер (на стихи Хармса) должен был, по замыслу, заменить шиллеровских «Разбойников». На первых репетициях постановщик рассказывал авторам сквозные мизансцены, которые он задумывал, и спрашивал, какое бы те могли бы найти для них выражение. В число замыслов постановщика входил диалог людей двух цветов, составлявших «семейство рыжих» и «семейство голубых», в каждом по девять человек. В «семействе рыжих» (очевидно, в связи с рассказом Левина) выделялся один бородатый человек, этот рыжебородый действовал па протяжении целого акта. Взяты были тексты только Введенского и Хармса, что-то сочинялось на ходу. Долго не могли подобрать начало. Заболоцкий предложил в качестве начального куска свой «Офорт» («И грянул на весь ослепительный зал…»), но сочтено было, что в нем чересчур чувствуется лицо Заболоцкого. В результате открывала спектакль «танцовщица-каучук» Зина Бородина: выходил актер с марлевым узелком, который все присутствующие на сцене пинали, за который все зацеплялись, пока он не развязывался и из него не появлялась Зина, исполнявшая серию каучуковых номеров-трюков. Это ее во второй сцене второго акта убивает ее возлюбленный, протыкая ее шпагой вдогонку; тогда вмешивается Генерал — персонаж с тяжелым хриплым басом. После убийства следовал эпизод кошмаров возлюбленного, которого играл артист Шумов, этот эпизод написал Введенский. Среди других персонажей выделялся Лоэнгрин — «оперный персонал»: молодой человек в трико, говоривший тенором и ходивший па цыпочках (имя, очевидно, было взято по ассоциации с оперой Вагнера), и особенно Грузчик Рак — серьезное действующее лицо во втором или третьем эпизодах, — человек, раздавленный жизнью, нечто вроде Клеща из пьесы «На дне». Текст для него взялся написать Введенский, но так долго ото откладывал, что сочинил его в результате Хармс. Ведущим женским персонажем была Елизавета.

Первые репетиции проходили на квартирах, главным образом у Бахтерева и Введенского. Довольно скоро, однако, возникла необходимость в настоящем помещении. Вопрос этот обсуждался, когда все собрались в очередной раз у Бахтерева. Введенский взялся организовать связь с Инхуком. Тут же на пятисотрублевой николаевской ассигнации постановщик написал заявление Малевичу, в котором говорилось, что он собрал группу и хочет поставить сценический эксперимент с целью установить, что такое театр. Заявление было завязано в «старушечий узелок», позвонили Малевичу и сейчас же к нему отправились. План Малевичу поправился, он сказал: «Я старый безобразник, вы молодые, — посмотрим, что получится». Заявление понравилось ему еще больше, он тут же написал на нем резолюцию коменданту, и «Радикс» получил в свое распоряжение Белый зал Ипхука и много подсобных помещений. На третий день после начала репетиций Малевич попросил представить план работы; план был им одобрен. Вскоре он уехал в Варшаву, где выполнял какой-то заказ, и «Радикс» распространился чуть ли не по всему институту.

Очередная трудность настигла «Радикс» с началом холодов, поскольку дров в Инхуке не было. Более серьезная, однако, трудность, которой преодолеть уже не удалось, возникла, когда работа зашла настолько далеко, что встала проблема поисков материальной базы для реализации спектакля. По поводу возможного его осуществления на государственной основе постановщик говорил с директором учебной части Института истории искусств Адрианом Пиотровским и с заведующим театральным отделом «Красной газеты» Борисом Мазиным. Этот путь был, однако, чересчур долгим — он требовал до полутора лет. Оставалось искать выход в налаживании связи с каким-нибудь коммерческим театром. Переговоры велись со Свободным театром, который через месяц или полтора мог бы предоставить свое помещение (нынешний кинотеатр «Титан») для часового спектакля. Для этого необходимо было иметь полностью написанный текст пьесы, а именно это и оказалось неосуществимым. Постановщику не нравились прозаические переходы Введенского и Хармса между стихотворными кусками; чтобы завершить пьесу, он предлагал, чтобы их написал Константин Вагинов. Когда же не получилось и это, он предложил Введенскому и Хармсу работу прекратить.

Сейчас, оглядываясь далеко назад, можно сказать, что талант молодых актеров и профессионализм исполнителей были таковы, что если бы спектакль состоялся, он был бы несомненно интересным. Актеры были приглашены из студии Фореггера «Мастфора» (мастерская Фореггера) и из «Стумазнда» (студия массовых зрелищ и демонстраций), которой заведовал Клементий Минц. Все держалось на энтузиазме участников, — в «Красной газете» появилась об этом заметка «Чем бы дитя не тешилось…». Удавалось привлекать и «знаменитостей», — среди них известного Антонио, который высвистывал Блюз Онеггера, однако со своеобразным «русским колоритом», заставляющим теперь вспомнить «Мавру» Стравинского; как только принесли ноты, он стал тут же, с листа, высвистывать свою партию. Хармс, который был вообще очень музыкален, говорил, что хотел бы соединить Онеггера с «настоящим гвардейским барабаном». В результате Онеггер был сведен к партии рояля в аккомпанементе к русской, цыганской даже, польке (в духе Соколовского), образующей странную с Онеггером гармонию. Музыку композиторов французской «шестерки» подбирал и исполнял Друскин. О «танцовщице-каучук» Зине Бородиной уже было сказано в связи с любовной линией пьесы. Оформление делал Бахтерев, в частности, «романтическую» декорацию, изображающую «мост через Санкт-Петербург», уходящий куда-то в небытие. На заднике был изображен клодтовский конь; синхронно с восклицанием одного из актеров переворачивался купол Исаакиевского собора. Занавес был разрисован человеческими глазами, как это было у Введенского в комнате, где глазами разрисованы были стены, а вместо люстры висел семейный портрет…

3. В ленинградский институт художественной культуры

Заявление

Организовавшаяся театральная группа «Радикс», экспериментирующая в области внеэмоционального и бессюжетного искусства, ставящая своей целью создание произведения чистого театра в неподчинении его литературе — все моменты, входящие в композицию представления, равноценны —

просит дать ей помещение в Белом зале И. X. К. для лабораторно-репетиционных работ на утреннее время.

ОРГАНИЗАТОРЫ «РАДИКС»:

движение — режиссер Георгий Кох-Боот

звук — режиссер Сергей Цимбал

пластика — художник Игорь Бахтерев

слово — авторитет бессмыслицы чинарь Александр Введенский

слово — поэт-чинарь Даниил Хармс

Ленинград, 1926, 12 октября

4. Протокол № 1 заседания правления гос. Ин-та худ. культуры от 14 октября 1926 г.

Присутствовали: К. С. Малевич, М. В. Матюшин, Н. Н. Пунин