— Который из вас?

Волоски на затылке у меня встали дыбом. Я узнал голос…

Эти холодные металлические интонации, почти неживые… В кабинете психолога? Не здешнего, а того, куда я ходил целый месяц… через темный лабиринт, в полном одиночестве…

Батый побледнел.

— Ладно, Батый, не тушуйся, — шепнул Лис и пихнул его плечом. — Тут зубного не будет. Тут разные рефлексы и психопрофили… Больно не будет!

Батый судорожно вздохнул.

— Чего ты еще?

Батый ссутулился, опустив глаза.

— Врач говорил то же самое, когда брал клещи… Что больно не будет.

Он пошел за врачом, как на веревочке бычок–двухлетка в скотобойню.

Я внимательно следил за ним, пока они не свернули.

— Мессир?..

— Лис, а ты не замечаешь в Батые ничего странного?

— Второй зуб мудрости еще остался?

— Почему–то мне кажется, что не зубы тревожат Батыя в предстоящем обследовании… Совсем не зубы. Скорее уж, глаза. Ты заметил, как внимательно он смотрит в глаза, когда с ним говоришь?

Лис перестал скалиться:

— Я думал, мне это только кажется… Думал, может, он только со мной так… Подозревает меня в подколках, после всех тех баек…

— Я ему баек не травил, — сказал я. — И еще: сам–то он норовит отвести глаза, когда отвечает на какой–нибудь вопрос…

Лис пнул меня по щиколотке.

— Какого!.. — но я тут же заткнулся, так Лис выпучил глаза.

— Нет, не оборачивайся! — прошипел он. — Не оглядывайся резко! А случайно так… Коридор, который на три часа…

— А полдень — это ты?

Он кивнул.

Я качнул головой, будто разминал шею. Оглянулся невзначай… Там лишь мелькнуло что–то и скрылось за угол коридора. Краешек чего–то.

Но я знал, что это. Планшетка.

Шаман.

Прямо за углом коридора, из которого мы пришли.

И то, что приделано к его планшетке…

— По–моему, здесь сквозит, нет? — громко произнес Лис.

Мы пересели. Прикрывшись от того коридора кафедрой и турелью. Но и тут сидели как на углях, постоянно озираясь. Черт бы их побрал, двенадцать выходов!

— По–моему, — тихо шепнул Лис, — вот в том… За углом кто–то…

Мы пересели, и дула турели, тихо подвывая, повернулись вслед за нами. Но одно осталось нацелено туда, где мы сидели прежде… или дальше. На один из проходов.

Мы затаили дыхание, прислушиваясь. Теперь он оттуда уйдет?

Но откуда зайдет снова?

— Следи за турелью, — шепнул я.

Ее датчики куда чувствительнее наших глаз и ушей.

В напряженном ожидании прошел час, наверно. Мы еще несколько раз пересаживались, но теперь все стволы турели поворачивались вслед за нами.

— Все, вроде? — наконец шепнул Лис. — Понял, что мы его просекли?

— Или уже добился, чего хотел…

Лис поежился.

— Не надо так шутить, Мессир! Нет, не успеет он. Нас если не сегодня, то завтра выпустят, и…

— Думаешь?

— Но… Но как же?.. Ведь нас сейчас проверят — и отпустят?.. — Лис глядел на меня собачьими глазами. — Это же формальная проверка, да?..

— Если это формальная проверка, то почему Батыя все еще мурыжат?

Турель опять вжикнула, но это был всего лишь человек в белом халате. Настала моя очередь.

— Формальность! — прорычал Лис, заправляясь. — Крест их накрест и по диагонали! Это он назвал формальностью?! Два часа тестов, да еще в томографе!

— И опять тест на ай–кью… — пробормотал Батый. — Почему это их так волнует?

— Господи, Батый! Только не начинай все сначала! — взмолился Лис. — Тут Шаман за нами ползает, как удав за мартышками, а ты опять — «их»… Он, а не их!

— О, дьявол… — прошептал я.

Впереди был Шаман. Сидел уже не скрываясь. Пристроился в нише под плакатом, на коленях планшетка…

Мы проскочили, вмиг бледные и взмокшие.

Одно хорошо: выходит, мы еще держимся, что бы там у него ни было.

Но сколько еще выдержим? Если он собрался нас дожать… С его–то возможностями начальника внутренней службы безопасности… Ох, неспроста была эта проверочка, не спроста!

И если не играть на опережение, то дожмет он нас…

— Батый, ты еще с нами? — шепнул я, когда Перископ остановился перед кабинетом психолога. — Делаем, как запланировали?

Мне показалось, он чуть замялся, но все–таки шепнул:

— Да.

— У нас все нормально? — спросил я.

Но психолог только мычал какой–то унылый мотивчик и хмуро разглядывал какие–то распечатки.

— Когда нас отсюда увезут? — потребовал я.

Психолог наконец оторвался от бумаг. Задержался взглядом на Батые.

— Ну–с, как мы себя чувствуем сегодня?

— Угу, — мрачно кивнул Лис. — Никак его компушки в покое не оставят. Только про них и говорит.

— Это правда?

— Ну… — Батый замялся… — Просто…

— Да–да?

— Это нелогично. Остановить исследования после всего, что было!

— Ах, вот вы о чем. Ну, может быть, хотя бы это вас успокоит: пока мы думали, что во всем виноваты игры, мы проверили весь персонал базы на устойчивость к подобному срыву. Все, кто сейчас остался в Ковчеге, прошли через то же, через что прошли вы.

Батый пораженно поднял головы.

— Всех?.. — пробормотал он, не веря. — И вы тоже?..

— И я. Нормальный? — улыбнулся психолог. — А ведь больше недели играл по пятнадцать часов в сутки.

— А вы уверены, что это не… опасно? Что это не было ошибкой?

Психолог воздел очи горе.

— Вот и Омуль так же. Тоже во всем ему удится опасность! Даже в обеспечении большей безопасности, и тут саботаж заподозрил… Когда потребовали и его самого пройти это испытание, чуть до драки не дошло… Хорошо хоть, наш новый шеф на своем предложении настоял…

Но тут психолог взглянул на распечатки, и помрачнел.

— Да, Белкин, вы крепкий орешек…

— Мои тесты? — насторожился Батый. — Там что–то не так?

Психолог вздохнул, тасуя листки.

— Это из–за тестов на ай–кью? — спросил Батый. — Зачем вы постоянно тестировали нас на ай–кью, и опять проверяете? Наше состояние заметно меняется?

— Ну, как вы понимаете, игра запоем не может пройти совсем без последствий. Неизбежно своего рода похмелье. Чуть ухудшилась скорость мышления.

— Понизился ай–кью?

— Я уверен, что это временно. Своего рода переутомление. Скоро пройдет.

— Но все еще не исчезло? — не сдавался Батый.

— Ну, прошло не так уж много времени…

— А когда вы проверяли персонал, не было ни одного… м–м… «срыва»?

— Увы, были. И очень много. Особенно у младшего состава.

— Так почему же вы… — начал Батый, но психолог вскинул руки:

— Именно потому, что выявилась четкая закономерность. Так называемый «срыв» бывает только у людей с относительно низким ка–и. У кого ка–и выше, с ними ничего непоправимого не происходит.

— Кроме понижения ай–кью… — пробормотал Батый.

— Это временно.

— А та группа, которая была до нас? Она была самая первая?

Психолог смерил Батыя внимательным взглядом, затем неохотно кивнул.

— И у них… — тут же начал Батый, но я пихнул его локтем, чтобы заткнулся.

Хватит уже вопросов! Не то психолог его точно в маньяки запишет, и нас тут всех сгноят! Но Батый продолжил:

— … у них тоже некоторые избежали «срыва»?

— Трое.

— А можно посмотреть графики измерения их ай–кью? И наших!

Психолог даже опешил:

— Простите, молодой человек, но вы, все–таки…

— Если в играх ничего нет и исследования сворачивают, — с жаром перебил Батый, — то все эти данные теперь ничего не значат? Никаких секретов я не нарушу, а меня это успокоит, своего рода психотерапия!

Психолог хмыкнул:

— Хорошо, если поможет успокоиться. А может ведь и… — но все–таки протянул Батыю распечатки.

И с холодным любопытством следил, как Батый лихорадочно разглядывает графики.

— А почему разница? — спросил Батый. — Почему у тех троих не было спада ай–кью? Никакой «похмелья» после игр.

— Исключения, — пожал плечами психолог. — Остаточная реакция есть не у всех. Кстати, у вас, Белкин, спада ка–и тоже нет. Да еще у Омуля… Все, пожалуй.