Ответственный редактор доктор исторических наук Л. П. Маринович.

Рецензент: доктор исторических наук Н. А. Хачатурян

Не город Рим живёт среди веков,

А место человека во вселенной!

О. Мандельштам

Тень Рима лежит на истории мировой цивилизации. Язык Рима — латынь — дал корень слову «цивилизация», обозначившему утверждение гражданских начал человеческого сообщества. Древний Рим — одно из прочнейших оснований, на котором зиждется современная цивилизация как таковая. Анатоль Франс как-то заметил: «Рим не умер, потому что он живет в нас». И дело не только в том, что в последующие эпохи римское наследие было усвоено наукой, искусством, образованном, литературой, медициной, нравом, политикой, строительством, ремеслами и т. д. Такое «усвоение» подчас без труда просматривается даже невооруженным глазом, достаточно взглянуть на сохранившиеся римские дороги и мосты или сравнить современные правовые акты наиболее развитых государств с римским правом. Значение Рима для современной цивилизации значительно больше, чем только значение наследия, «остатков». Рим — ее корневая система, ибо мировая история — это в значительной степени метаморфозы римского основания.

Древний Рим был по существу первой реализованной возможностью создания единого цивилизованного мира, включавшего значительную часть тогдашнего человечества. Пройдя путь от маленькой общины на Тибре до мировой империи, он явил попытку объединения людей и народов с помощью государства. Идея единства человечества не как моральная идея равенства всех перед богом, но как общественной целостности была перенесена из римского духовного универсума в концепцию христианского мира, вселенской церкви, хотя последняя отринула и осудила прошлое Рима, его институты, его религию, его образ жизни. И не случайно именно в Риме, этом «Вечном Граде», через апостола Петра господь «воздвиг церковь свою». В этом земном центре Вселенной история изменила свой облик, но осталась единой в своем мировом движении, а Рим стал символом ее непрерывности.

К Риму, однако, восходит не только чувство единства мировой истории, но и твердое осознание суверенности свободного человека, вытекавшее из столь естественного для античного миросозерцания представления о высшем положении человека в иерархии живых существ, обусловленном тем, что человек наделен разумом. В Риме это осознание из сферы ментальной перешло в область гражданской жизни, обретя правовые и государственные гарантии. Римский гражданин выступал и действовал как «лицо», и к этому факту восходят истоки европейского индивидуализма, ставшего одним из факторов «исторического рывка» Европы.

История как бы избрала Древний Рим полем, на котором «проигрывала» все мыслимые и немыслимые политические ситуации, борьбу партий и личностей, взлеты и падения религий и культур, грандиозные социальные эксперименты, военные победы и поражения, высочайшие взлеты духа и отвратительнейшие проявления человеческой натуры. Все вместил Рим — порядок и распад, закон и произвол, высокую мораль и предельную безнравственность, свет и тьму. Великие люди Рима остались образцами, с которыми так или иначе сопоставляли себя последующие поколения.

Европейская цивилизация постоянно испытывала своеобразную ностальгию по Риму, заставлявшую европейских государей провозглашать себя преемниками его власти. Константинополь стал «вторым Римом», а Москва — «третьим». Римская империя приобрела почти сакральное значение. Певец римской славы Вергилий стал проводником Данте в инфернальном мире и хранителем последних тайн бытия для средневекового человека. Великая Французская революция облачалась в римские одежды. Для поэтов русского серебряного века Рим обладал мистической притягательностью, он казался олицетворением державности и символом мировой любви, ибо в зеркальном отражении Roma есть amor.

Но не только величие Рима притягивало потомков. В течение многих столетий с каким-то гибельным упоением возвращались они к его падению, к крушению могущественной цивилизации, усматривая в них некий «рубеж времен», кару Провидения, грандиозную веху мировой истории. Внутреннее разложение Рима потрясало при этом не меньше, чем варварский натиск на цивилизацию. В этом саморазрушении как бы угадывался прообраз гибели мира. И хотя со временем такое эсхатологическое переживание событий сглаживалось, ощущение «рокового» характера того, что происходило при переходе от античности к средневековью, сохранялось даже в объективных научных исследованиях.

Интерес к закату и гибели Рима обострялся в переломные, трагические моменты истории. После событий семнадцатого года русские интеллигенты иногда сравнивали себя с «последними римлянами». Ощущение трагичности собственного бытия, конечно, не снималось, но она хотя бы обретала не случайный характер, а исторический смысл, вписываясь в движение мировой истории, не знавшее пощады ни к великим царствам, ни к совершенным цивилизациям, ни тем более к индивидуальной человеческой жизни. Обращение к прошлому становилось средством преодоления исторического и личного одиночества, страха смерти.

Рубеж времен — эпоха, когда поступь истории кажется неотвратимой. В исторических переломах просматривается какая-то общность, делающая их похожими в общественных, политических и личных аспектах, в ситуациях и психологических коллизиях. В эти периоды возрастает роль масс, но и наиболее ярко заявляют о себе индивидуальные характеры. В то же время в их яркой оригинальности при более глубоком постижении внезапно проступает историческое сходство, дающее основание для параллелей и аналогий, преодолевающих время и пространство.

В этой книге речь пойдет о последнем веке Западной Римской империи, завершившей свое существование в 476 г. Но время — это не абстрактная категория. Один из героев этой книги — святой Августин заметил, что «каковы люди, таковы и времена». Чтобы понять смысл исторического времени, нужно понять людей, живших тогда.

Для истории очень важно то, что человек делает, но не менее важно и то, как он воспринимает мир и себя, как он думает. Мысль, идея, интеллектуальная устремленность — мощные факторы жизни, а следовательно, и истории, ибо она не взаимодействие безличных сил, но бесконечное сплетение человеческих судеб, действий, помышлений и чувствований, из которых и складываются события, ее наполняющие.

Закат Рима был закатом великого государства, мощной цивилизации, но не закатом человеческого духа. Рим был не только ареной острейшей политической борьбы, но и «обителью идей», которым предстояло еще завоевать мир. Борьба между язычеством и христианством вступила в свою решающую фазу, в тот период в основном формировался корпус идей, впоследствии унаследованный средневековьем, время выдвинуло деятелей крупного интеллектуального масштаба, которые оказали заметное влияние на европейскую культурную традицию.

Перед читателем пройдут пятеро из них — государственный деятель и оратор, защитник язычества Симмах; военачальник и историк Аммиан Марцеллин; сенатор и философ Макробий; отец церкви Августин, провинциальный ритор Марциан Капелла. Все они современники. Первые четыре — «знаменитые люди», интеллектуальные лидеры эпохи. Марциан Капелла — скромный автор школьного учебника, по которому отроки в Западной Европе постигали азы премудрости в течение целого тысячелетия, все эти фигуры, бесспорно, оригинальны, но в каких-то аспектах они и типичны как в отношении к своему времени, так и в отношении к будущему.

Написать «традиционные» биографии этих людей было бы интересно, но не всегда возможно. Если о Симмахе, Августине или Марцеллине известны многие подробности их жизни, то сведения о Макробии и Капелле крайне скудны. Но когда человек является «властителем дум» своей эпохи или тем более времени грядущего, то, быть может, более интересно представить не его жизнеописание, а попытаться обрисовать его интеллектуальный силуэт на фоне эпохи. Ведь в своих идеях, мыслях человек подчас предстает в более истинном обличье, чем в делах или каждодневной суете. Такие интеллектуальные силуэты людей Позднего Рима, чьи биографии мысли протянулись через тысячелетия, творчески оплодотворяя европейскую культуру, и предлагаются вниманию читателя.