В соответствии со своим замыслом Полибий, охарактеризовав предысторию взаимоотношений эллинистических царств, Рима и Карфагена, переходит к подробному синхронному изложению истории войн того полувека (от Второй пунической войны до завоевания Римом Македонии), за который, по словам Полибия, римляне создали державу, не имевшую себе подобной.
Чем же объясняются успехи римлян? спрашивает Полибий. Преимуществами их государственного строя, отвечает он. В соответствии с греческими политическими теориями он говорит об извечном круговороте государственных форм. Первая из них, царство, возникает, когда люди переходят от примитивной к цивилизованной жизни. Оно благотворно, когда царь правит справедливо, для общего блага. Но постепенно царство вырождается в монархию, или тиранию, когда правит уже не тот, кого выбирал народ, а царь, получивший власть по наследству и поставивший себя над народом и законом. Против него восстают тогда «лучшие» (аристократия) и устанавливают свое правление. Оно хорошо, пока аристократы действительно лучшие из граждан и заботятся об общем благе. Но постепенно их наследники развращаются, забывают о свободе и равенстве, превращаются в олигархию (правление немногих) корыстную и распутную. Народ свергает олигархию и учреждает демократию. Она сильна, пока граждане чтят богов и повинуются законам. Но со временем среди народа выдвигаются честолюбцы, ставящие себя выше других. Они развращают народ, толкают его на беззакония, демократия превращается в охлократию («власть черни»). Воцаряются беспорядок и хаос, пока власть не возьмет в руки новый монарх, и цикл начинается сначала[42].
Противоядием этой нестабильности государственных форм, по мнению Полибия, может служить соединение всех элементов в должной пропорции, обеспечивающей их равновесие. Спартанский законодатель Ликург достиг этого рассуждением, римляне — опытом. Консулы представляют у них монархическое начало, сенат — аристократическое, народное собрание — демократическое. Взаимоограничивая и контролируя друг друга все эти органы власти, каждый отдельно и все вместе, работают на общую пользу, проявляя редкое единодушие, когда государству грозит опасность. Политический строй Рима обеспечивает и высокие нравственные качества граждан, воспитанных на примере доблестных предков. Умелое сочетание наград и наказаний в армии, железная дисциплина, с детства внушенное представление о бесчестии, постигающем не только отступившего, но и попавшего в плен воина, делают римскую армию непобедимой. Участие всех граждан в экономической жизни государства сплачивает их. Пронизывающее всю общественную и частную жизнь почитание богов сдерживает бесчестные желания. Все это вместе взятое и дало римлянам беспрецедентную и оправданную власть над миром, над теми народами, у которых как нравы общества, так и частных лиц далеки от совершенства. Но и римлянам угрожает упадок, так как у них, переживших многие опасности и достигших безусловно благополучия, стало развиваться стремление к роскоши, а с ним корыстолюбие, властолюбие, которые неизбежно приведут к смутам и беспорядкам.
Труд Полибия показал римлянам их историю под новым углом зрения. Если раньше ее основной движущей силой для них были добродетели римского народа, то теперь прибавился новый и гораздо более важный и глубокий фактор — совершенство созданного ими государственного строя. Он, единственный из всех, воплощал идеал гармонии и соразмерности, даваемый людям самой природой, воспроизводил вечную гармонию космоса. Идея Рима и его миссии получала новое историко-философское обоснование, органически включалась в тот общий фонд философских, мировоззренческих положений, о которых речь шла выше. И вместе с тем в центре внимания оказывалась проблема государственного строя, столь же актуальная для римлян конца II–I вв. до н. э., как и для греков конца V–IV вв. до н. э. в связи с надвигавшимся кризисом города-государства.
Сопровождавшие его острые конфликты, хозяйственная разруха, жестокие репрессии тех, кто побеждал в гражданских войнах, против побежденной стороны, дезорганизация политической жизни, разорение одних и быстрое обогащение других, возраставшая тяга к роскоши и крайняя нищета на другом полюсе, передвижение населения с места на место, ослабление старых связей — все это, естественно, оказывало сильное влияние на культуру и идеологию, на самый стиль жизни.
Немалое значение имело и развитие рабства, т. е. появление массы людей, принимавших непосредственное участие во всех сферах жизни общества, но стоявших вне его институтов, целей, ценностей, имевших возможность улучшить собственное положение, но не действовать во имя каких-то коллективных общих целей, направлять свою деятельность и пользоваться ее результатами. Все это были элементы «отчуждения»[43], несвойственного античной гражданской общине с ее совпадением понятий «гражданин», «воин», «собственник», т. е. непосредственный участник экономической и политической жизни коллектива сограждан. Огромную роль рабства в развитии античного мировоззрения совершенно не учитывают сторонники всех видов модернизаторских и циклических концепций, в результате чего остается нераскрытой важнейшая специфика этого мировоззрения.
С умножением числа рабов и усилением имущественной дифференциации свободных «отчуждение» начало проникать и в другие слои общества. Развиваются эгоизм и индивидуализм, собственные суждения предпочитают общепринятым, личную выгоду — коллективным интересам. Традиции отступают перед поисками собственных решений возникавших новых актуальных проблем.
Этому способствовало и значительное расширение круга лиц, так или иначе приобщившихся к образованию, в пользе которого теперь уже никто не сомневался. Появилась, напротив, настоятельная потребность в образовании: о какой бы профессии ни заходила речь, неизменно подчеркивалось, как много нужно знать, чтобы успешно ею заниматься. (Оратор, по мнению Цицерона, должен изучать не только искусство красноречия, риторику, но и философию, право, литературу, человеческую природу, чтобы уметь воздействовать на аудиторию[44]. Автор трактата по архитектуре Витрувий утверждал, что архитектор помимо строительного дела должен разбираться в астрономии, медицине, философии, истории, мифологии[45]. Знаменитый римский ученый Варрон, написавший, между прочим, и труд по сельскому хозяйству, считал, что хозяин имения обязан знать агрономию, медицину, ветеринарию и астрономию, хотя бы в той мере, в какой это необходимо для определения начала тех или иных земледельческих работ. Всякий мало-мальски обеспеченный человек посылал детей хотя бы в начальную школу грамоты и счета. О широком распространении грамотности свидетельствует значительное число надписей позднереспубликанского времени — посвящений богам, строительных надписей, эпитафий и т. п., сделанных простыми людьми и рабами молодых людей из более состоятельных семей обучали литературе и риторике, а окончательную шлифовку они получали в каком-нибудь греческом или малоазийском городе, слушая там лекции прославленных ораторов и философов разных школ.
Каждая из этих школ имела теперь в Риме своих представителей и последователей. Наиболее распространены были школы эпикурейцев, стоиков и академиков, соединявших положения Платона и Аристотеля, хотя в значительно модифицированном виде.
Об эпикурействе на римской почве мы знаем из поэмы знаменитого философа-эпикурейца I в. до н. э. Лукреция «О природе вещей»[46]. Свою цель Лукреций видел в борьбе со страхом перед богами и посмертной судьбой души, страхом, порабощающим человека и толкающим его на многие преступления. Боги существуют, но бесстрастные и невозмутимые в своем совершенстве, они не вмешиваются в дела людей. Чтобы доказать этот тезис, Лукреций дает естественное, основанное на движении атомов — первичных неделимых частиц материи — объяснение функционирования космоса и его частей: небесных светил, земли, растений, животных, людей. В своем вечном движении несозданные и неразрушимые атомы, сталкиваясь и соединяясь, образуют все многообразие явлений природы. Их соединения то возникают, то снова распадаются в бесконечной вселенной с бесконечным множеством гибнущих и воссоздающихся миров, среди которых земля занимает очень скромное место. Душа человека, как и весь мир, материальна, она уничтожается со смертью, и потому бояться смерти бессмысленно. Бессмысленно также, как это свойственно многим философам, сомневаться в достоверности свидетельств наших органов чувств. С их помощью мир может быть познан таким, каков он есть в действительности.
42
42 См.: там же, т. II, кн. VI, 4–9.
43
43 ««Капитал» Маркса. Философия и современность». М., 1968, стр. 467–471.
44
44 См.: Цицерон. Риторические сочинения. М., 1972 («Об ораторе»).
45
45 См.: Марк Витрувий Поллион. Об архитектуре. Л… 1936, кн. I, гл. 1.
46
46 См.: Варрон. Сельское хозяйство. М.—Л., 1963, кн. 1.