с стихами дивными проснись!

отцы и дети говорите?

ну что же начнем начнем ну что ж:

графине-сердце-покоритель

на Дон Жуана был похож

отец а дети — три улана —

они носилися в бою

у них была сестрица Анна

и пела: баюшки-баю

отец седел полнел и как-то

в салоне графа де ла Рю

в припадке бешеного такта

сказал графине: вам дарю

свое дрожащее колено —

и в кислом свете светских мин

добавил — может как полено

его вы бросите в камин

графиня в ужасе бледнела

и веер в обморок упал

а граф шептал промежду дела:

какой поистине нахал!

— мадам позвольте отчеканить

вы бессердечны! — ух! ах! ох!

стоял лакей нахохлив память

как будто каменно оглох

а сыновья в бою носились

рубили вражеских врагов

рубили как ботву на силос

капусту как для пирогов

им Анна — нежная сестрица —

писала письма про отца

а тот носил цветок в петлице

и получил звезду от царь

но вот однажды — бог свидетель

что эти строки от души —

примчались вдруг уланы-дети

в сияньи славы хороши

на их ногах звенели шпоры

на их кинжалах свет сиял

их опалив сражений порох

им прелесть новую придал

отец стоял мрачнее тучи

возле графининых плечей

покрыт стыдом багрово-жгучим

стоял отвержен и ничей

а мимо строем шли уланы

прохладно шпорами звеня

отец вскричал: во имя Анны

увы помилуйте меня!

влетает дочь отца простила

графиня нюхает цветок

а у отца откуда сила —

на грудь уланам скок да скок!

и кто-то пробовал хихикать

а кто-то в обморок упал

часы протяжно стали тикать

и прослезился целый бал:

заплакал граф Нортумберлендский

заплакал герцог Иоркшир

заплакал Петр Евграфыч Ленский

от слез раздавшись сильно вширь

ночь была. кудрявый воздух

душно бился о сирень.

на зубах скрипели звезды.

было призрачно и лень.

я любил, кого не зная.

небо падало к шатру.

громыхало в небе знамя

уставая по утру

съезжались гости уставая

кареты зеркалом гремя

так цокала мостовая

как полночь всадниками тремя

они один был хмур из них

другого всадника не знали

а третий вскорости жених

теперь усы и мог едва ли

так трое и мостовая лишь

дом освещенные огнями

морозом лица опалишь

или фонарь закопан в яме

графиню любил он она

они других толпа густая

стояла к окнам холодна

беседа равнодушно-пустая

вы веер ваш бежит огня

она оставьте и молчит

далеко поздняя она

что в птице зарево кричит

шпага возле за собой

он в туман плеча недвижен

что барабан и бой

и ранен мертвый неподвижен

к его ногам катились шпоры

как серебра с молчаньем споры

а гости бал и блеск и море

огни растоптаны горят

и трепеща в враждебном взоре

едва колышемый наряд

очи ресницы и девы

молчит и он весь в черном взоре

рукою локтя левой

и блестки пауз в разговоре

лицо ты брови и она

глазами неба рычаги

той мрачно что наклонена

ресниц созвездия враги

смирно встали позади

к кресел тенями без речи

он возле себя жену посадил

тускло придвинув светом плечи

его седые эполеты

мерцаньем золота звеня

он генерал она одета

оставьте молвила меня

к креслу встал смиренно он к

охраняя призрак звонко

но веером лицо свое колыша

была надменна и не слыша

она графинею ночей

с гербами бликов полустертыми

у ног отныне он ничей

ее как те простертым

помня бал княгиню и его

вцепились пальцы в ничего

чтоб побелев до хруста память

в лицо зеркал очами падать

небо светлело удар тяжело

молчали тяжелые ткани

с поклоном седым слуга пожилой

к стене отступая за камень

прочтя поклон она застыла

откинув надменно затылок

те что цокали втроем

стали холодно-воздушны

то что всадник он на нем

гарцуя чует конь послушный

вошли и молча были там

один у стен другие два далеко

в толпе свечей зеркал и дам

стояли с складкою жестокой

что причина? что они?

про то и зная было поздно

уже смешались в ряд огни

и на мундирах тесно звездам

глаза вдруг думали себя

над ними брови оживали

как будто миг себя губя

в утонувших глаз подвале

ты сроки новые кидаешь

поверх зловещего шитья

и человека тень худая

с рукой в ней полного питья

бокал графине там что был

она глоток и локон светел

уже возок ко льду застыл

чтобы помчать запутав след петель

завернув недвижно в шубу

они несли ее она

прикосновения не грубы

бокал осушенный до дна

и пар дыханья молодого

лицо склонившимся глазам

помчались прочь огнями дома

не обернуться вдруг назад

тот долго бал не вспоминали

и только тихие рассказы

как тех вернули и догнали

троих их дерзкую проказу

снег скрежещет и не тает

весна качает железный кран.

в небе боже пролетает

из далеких жарких стран.

мы на насыпи сидим

там где вырос одуванчик

потом поток его седин

унес за рельсы ветер звонче.

ты молчишь жестоко меря

каждый миг и крутишь гайку

ты же раненого зверя

облетаешь словно чайка.

твое лицо я с ним соседствовал

под стук ресниц зимою бедствовал

рельсы губы и ресницы —

ты холодная краса

тут нельзя не удивиться

не усердствовать глазам.

мимо ветра мимо шпал

уголь серый пролетал

пролетал и легкий боже

из далеких жарких стран.

долго сидя возле нас,

дед котомкою потряс

и пошел гудя как провод —

что ему погоды довод!

стало тихо

что же слышим?

мы недвижны мы не дышим.

нет ни звука в чистом поле,

только землю рост крот.

я молчу от дикой боли

набивая землею рот.

снова слушаем с тревогой,

что же слышим? ничего.

над железною дорогой

стало холодно, того.

зазвенел комар железный

уголь веет бесполезный.

я от пяток и до ног

вдруг почувствовал озноб.

паровоз!

у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

мы сидим недвижны оба.

за спиной подул сквозняк.

стал ногою от озноба

бить по шпалам: так-так-так!

мы сидим а ветер ближе,

стучит все ближе паровоз,

ты молчишь и крутишь гайку,

ветер с тысячью заноз.

стал я молча мерить дали

но они умчались прочь.

твои глаза то не видали,

ты была летать непрочь.

паровоз!

у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

мы сидим а он не видит,

нас не видно тем кому

кто навстречу с гайкой выйдет

встать на рельсах одному.

воздух уголь и обходчик,

отстучал уж давно молоток.

паровоз все ближе ближе,

сделай судорожный глоток!

не успеешь

он все ближе

крутишь гайку

я с тобой

не озяб

и не обижен

бог летит

над головой

у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

старик исчез. темно. стена и дверь наощупь.

усталый звук шагов и скрип из темноты.

и лампа, как дитя. за нею сумрак тощий.

и женщина из тьмы спросила: «это ты? —

ее рука легла на узкие перила —

пожалуйста, молчи и лампу не буди.

ты знаешь, здесь стена во тьму глаза вперила,

и даль над головой над фабрикой гудит»

старик опять исчез, хоть и не появлялся.

я вижу темноту: она худа, бледна.