Я позвонил Ирочке в лабораторию. Несмотря на взаимную близость круга друзей, соединенных Ирочкой, мы придерживались правила: никогда не приходить друг к другу без звонка. Особенно к Ирочке. Она и раньше, до организации лаборатории «ЧАГА» не выносила внезапных вторжений, даже непредусмотренных и несогласованных визитов родителей к ней на Кировский проспект. Я позвонил Ирочке в лабораторию, и она тотчас пригласила меня зайти. Интуитивно я захватил с собой паспорт и трудовую книжку с пристойной записью об увольнении по собственному желанию. Я постучался в дверь лаборатории «ЧАГА». Ирочкин голос позвал: «Входите!» Я вошел. Римма Рубинштейн что-то фильтровала под колпаком вытяжного шкафа. Ирочка надписывала разноцветные карточки на клетках с белыми мышами. Она оторвалась от клеток и поспешила ко мне. Мы поцеловались. Римма помахала мне, крикнув, что вот-вот освободится. Ирочка повела меня к своему письменному столу. «Садись и рассказывай: что случилось». Я рассказал и показал трудовую книжку: «Поздравь меня — я тунеядец!» «Я так и знала, что дружба с Виссарионом добром не кончится. Я имею в виду тебя, Даник. Конечно, Виссариона жалко. Но он борец. Вернется из ссылки на крыльях славы. Уже сейчас его стихи сравнивают с пастернаковскими из „Доктора Живаго“. Да, он придет через испытания к всемирной славе. Помяни мое слово! А вот такие, как ты, Даник…». Она не закончила. Мне даже показалось, что слезинки сверкнули в уголках ее глаз. «Риммуля, оторвись, пожалуйста, от своих колб. Надо посоветоваться!» Римма сняла резиновые перчатки и вымыла руки. Мы обнялись. Она была очень милой девочкой, с которой мы никогда не переходили черту близости, но всегда были рады видеть друг друга. Это, пожалуй, происходило не из-за тихого романа Глебушки Карелина с Риммой, а из-за нашего тоскующего ангела Васеньки Рубинштейна, к которому я продолжал испытывать чувство благодарности. Он ведь спас меня от пневмонии, достав американский эритромицин.

«Ты когда-нибудь держал мышей в руках, Даня?» — спросила Ирочка. «Это что — на случай, если меня арестуют как тунеядца, посадят в тюрьму и единственными моими приятелями по камере окажутся мыши? Я буду их кормить с руки, дрессировать и тем самым преодолевать тоску одиночества. Ты это имела в виду, Ирочка?» «Я имела в виду белых лабораторных мышей, мой дорогой шутник. До камеры дело не дойдет. Не допустим. Верно, Риммуля?» «Ни в коем разе!» Мы все рассмеялись. В молодости любые тревоги уходят, стоит кому-нибудь пошутить. «Я говорю вот об этих чудесных лабораторных животных. Ты когда-нибудь брал их в руки, Даник?» «Представь себе, Ирочка, не только брал в руки, а брать и держать их надо за хвост, иначе укусят и очень больно, не только брал, но и пересаживал из одной клетки в другую, давал корм, менял воду, словом, делал все, что положено получать белым мышам, доверенным любознательному мальчику. Я ходил в школьный кружок юных натуралистов со второго класса по пятый». «А потом?» — спросила Римма. «А потом надоело. Я увлекся собиранием монет, марок, футболом и еще чем-то особенно интересным для подростка, у которого мама целый день на работе, и улица становится самым увлекательным местом для самодельных городских аттракционов. Скажем, прокатиться на подножке трамвая или зацепиться железным крюком за кузов грузовика и промчаться на коньках по обледенелой улице от поворота до поворота. Ну, а к девятому — десятому классу пошли стихи, и литература вытеснила все остальное». «Даник, боюсь, что литературе придется потесниться на некоторое время», — улыбнулась безмятежно Ирочка. Она умела внезапно перешагнуть через черную полосу неудачи и улыбнуться, как ни в чем не бывало.

Ирочка предложила мне должность лаборанта. Зарплата была небольшая, меньше, чем в школе, но я согласился без колебаний. Ведь Ирочка будет каждый день в одной комнате со мной, и я смогу смотреть на нее, слушать ее голос, просто знать, что она здесь. Я начну работать, и забудется тревожное ожидание милиционера с повесткой в суд за тунеядство. Забудется страх высылки из Ленинграда.

Моя жизнь расщепилась на два совершенно несвязанных существования. С утра до вечера я занимался экспериментами на белых мышах. Смысл этой работы сводился к тому, чтобы подтвердить (или опровергнуть) способность нашего препарата, полученного из березового гриба (чаги), подавлять развитие злокачественных опухолей. Без этого этапа Ирочка никак не могла перейти к испытаниям чаги в онкологической клинике. Требовалось соблюдать протокол, обязательный для медицинского применения каждого нового лекарства. За этим со всей строгостью наблюдал московский экономист Вадим Алексеевич Рогов, добившийся финансовой поддержки лаборатории «ЧАГА». Отец Ирочки, директор Лесной академии Федор Николаевич Князев заглядывал к нам, словно невзначай проходя мимо, и невзначай расспрашивал об очистке препарата, о количестве активного вещества на килограмм сырья (березового гриба) и, естественно, об эффективности препарата в опытах на животных. Ирочку, казалось бы, не тяготил этот контроль. Напротив, она с упоением вычерчивала графики, просиживала вечерами в научной библиотеке и каждую неделю ездила к своему научному руководителю, профессору Марии Семеновне Гольдшейн, в Институт онкологии на Березовой аллее.

В отличие от многочисленных рецептов народной медицины по приготовлению и применению внутрь отваров или экстрактов березового гриба, наш препарат предполагалось очистить до такой степени, чтобы вводить больным в виде инъекций. Соответственно, надо было, прежде всего, проверить, токсична ли химически очищенная чага при введении ее белым мышам подкожно, внутрибрюшинно или даже внутривенно. И только при условии, что препарат чаги (мы назвали его ПЧ) окажется безвредным, можно будет приступать к экспериментальной терапии различных видов рака в опытах на лабораторных животных. Не стану описывать в деталях ход экспериментов. Не это входило в замысел романа с главной героиней — Ирочкой Князевой, женщиной, вокруг которой взвихриваются и кружатся, как в центре Вселенной, сюжетные линии этого повествования. Скажу только, что сырья (березовых грибов, спиленных во время экспедиции), едва хватило для экспериментов. Но не буду забегать вперед. Расскажу об экспериментах на белых мышах. В моей анкете было вполне справедливо записано, что обладатель сего диплома окончил Ленинградский университет, т. е. у меня был диплом молодого специалиста с высшим образованием. Кстати, в числе необязательных предметов я прошел курс биологии, потому что мои университетские годы пришлись на реабилитацию советской молекулярной биологии и генетики, и прежде всего на открытие Уотсоном и Криком структуры ДНК, что меня крайне интересовало. Все это так, но я не знал практически (мануально) экспериментальную биологию, а тем более, экспериментальную онкологию, то есть не был научен грамотно ставить эксперименты на животных.

Белые мыши шуршали в железных клетках, помеченных Ирочкой разноцветными этикетками и поставленных в углу лаборатории. В колбах, хранившихся Риммой в холодильнике, ждали мышей серии ПЧ. Пора мне было приступать к экспериментам. Я честно признался Ирочке, что умею только переносить животных из клетки в клетку, а также кормить и поить. Всему остальному я должен научиться: «Но где? У кого?» Ирочку мое признание ничуть не огорчило. Не удивило, не огорчило и не разочаровало. «Даник, — сказала Ирочка, — Я все это прекрасно знала, когда сделала тебе предложение (она замедлила на минуту), сделала тебе предложение о работе. Главное, что ты вне опасности. Ни о чем не думай. Я договорилась: ты будешь ездить два-три раза в неделю в Институт онкологии и учиться у тамошних ученых заражать мышей злокачественными опухолями и лечить животных».

Пролистаю эти страницы, которые вполне пригодились бы читателям журналов «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» или «Природа», не говоря уже о знаменитом американском научно-популярном журнале «Scientific American», но совершенно не интересуют читателей любовного романа, который я сочиняю. Скажу только, что за год челночных поездок в лабораторию экспериментальной терапии рака Института онкологии я кое-чему, действительно, научился. Экстракт березовых грибов, очищенный Риммой до состояния ПЧ (препарат чага), не вызывал никаких болезненных последствий при кормлении мышей или введении шприцем подкожно, внутрибрюшинно или внутривенно. Это значило очень многое. Ведь главный принцип медицины: «Врач, не повреди больному!» ПЧ не вредил первым пациентам нашей лаборатории — белым мышам. ПЧ устойчиво защищал белых мышей от развития саркомы (рак соединительной ткани), рака молочной железы и меланомы (рак кожи). Т. е. если начать введение нашего препарата чаги через неделю после прививки опухолей или даже одновременно с введением, рак не развивается или развивается очень медленно по сравнению с контролем (мыши с привитым раком, которым не давали ПЧ). Правда, ПЧ подавлял не столь успешно далеко зашедший раковый процесс. Когда мы всей лабораторией обсуждали эти данные, Ирочка воскликнула: «Ты гений эксперимента, Даник! Твои результаты подтверждают наблюдения народных знахарей. В местностях, где пьют вместо чая отвар чаги, заболеваемость раком гораздо ниже, чем средний уровень пораженности раковым процессом в стране, области, районе! Кстати, почему бы нам не отметить первый успех?» Мы с Риммой охотно согласились.