Без стука входит Юстус Барк. Они с Хенриком ровесники, но Юстус приземистый и широкоплечий, с темными глазами, большим носом и черными волосами. Он говорит на хельсингландском диалекте и известен своими никудышными зубами. Сейчас он тщательно нарядился — темный костюм, белая рубашка, пристежной воротничок, пристежные манжеты, черный галстук и бешено сверкающие, но поношенные ботинки.

Юстус. Ecclesia invisibilis, ecclesia militans, ecclesia pressa, ecclesia regnans и, наконец, но не в последнюю очередь, ecclesia triumphans[1]. Знаешь, что хуже всего в старике Сюнделиусе? Юллен вчера рассказал. Он завалился на экуменике, потому что не знал, что римско-католическая церковь провела 20 соборов, а греко-католическая признала лишь первые семь. Какие соборы признаны греками?

Хенрик. Никея 325 год, Константинополь 381-й, Эфес 431-й, Халкедон 451-й, еще раз Константинополь 553-й и 680-й и Никея 787-й.

Юстус. Браво, браво, кандидат. Юллен споткнулся, и ужасный Сюнделиус выставил его вон. Первый вопрос, неправильный ответ, вон. Теперь нам страшно, кандидат, теперь нам по-настоящему страшно, я влил в себя чересчур много кофе или того, что называется кофе. Не одолжишь ли мне несколько чайных листочков? Мой желудок горит как геенна.

Хенрик. В шкафу, Юстус. Увидимся через десять минут. Внизу, у лестницы. В полном сознании.

Юстус. Юллен богатый. Сюнделиус выгоняет его через три минуты, он пожимает плечами и после весеннего бала берет летние каникулы. А церковную историю сдаст к Рождеству. Тебе хотелось бы…

Хенрик. Нет, спасибо. Amicus[2].

Юстус. Что это у тебя за синяки на груди?

Хенрик. Это Фрида. Она кусается.

Юстус. Увидимся через десять минут.

Хенрик. Pax tecum[3].

После ухода Юстуса Хенрик с минуту стоит голый, залитый солнечным светом, пытаясь дышать ровно, потом произносит совсем тихо: «Боже, ты ведь поможешь мне? Если сегодня я потерплю неудачу, это будет катастрофа. Может же старик Сюнделиус немножко прихворнуть и прислать вместо себя доброго Доцента, такое уже случалось».

Но именно в это утро ужасный профессор Сюнделиус не чувствует ни малейшего недомогания, скорее наоборот. Без десяти восемь три кандидата застыли в ожидании в просторной прихожей. Дело в том, что профессор женился на деньгах и живет в роскошной двенадцатикомнатной квартире на площади Ваксалаторе. Дверь в столовую распахнута, две служанки в синем и белом убирают со стола после завтрака. Вот мелькнула профессорша, статная, но хромоногая. На ходу она подносит к глазам лорнет и бросает быстрый взгляд на бледные лица трех студентов. Они встают и почтительно кланяются, при этом заискивающе улыбаясь — как будто это может помочь. Часы в зале глухо бьют восемь: «не слушай погребальный звон — в рай или ад тебя проводит он»[4], думает Хенрик, цитируя тем самым «Макбета», акт второй, сцена первая. Секретарь профессора (у него действительно есть секретарь, значит, он очень богат, ему прочат пост министра в следующем правительстве), секретарь, стало быть, весьма пыльный человечек с водянистыми глазами, страдающий псориазом, тайком наслаждается тем ужасом, который он наводит, смиренным голосом приглашая юношей в профессорский кабинет.

Профессор Сюнделиус — величественный господин лет пятидесяти, у него открытое лицо с красноватой кожей, густые волосы с проседью и борода. На нем ладный сюртук, подчеркивающий его стройную фигуру. Быстрыми шагами он пересекает восточный ковер, улыбаясь, протягивает мускулистую руку и сердечно здоровается с «преступниками».

Кабинет просторен, но темноват. Тяжелые гардины не впускают внутрь сверкающий весенний день. Здесь царят запах книг и тишина. Могучий словно крепость письменный стол. Кожаная мебель. В центре комнаты три стула из темного мореного дерева с плетеными сиденьями и прямыми спинками, блестящая арматура, темные картины в золоченых рамах со слабо мерцающими женскими телами.

Профессор усаживается за стол и предлагает всем троим занять места на выдвинутых в центр стульях. Из серебряной шкатулки он выбирает сигару (первая сигара после завтрака), тщательно обрезает кончик и закуривает.

Профессор Сюнделиус. Ничто не сравнится с сигарой после завтрака. По секрету могу сказать — это настоящая кубинская сигара. Посмотрите, как благородно она горит. Посмотрите, как тонкие волокна табачных листьев всасывают в себя огонь и с какой мягкостью они превращаются в пепел.

Профессор и экзаменующиеся несколько секунд размышляют о прелести курения сигар, после чего Сюнделиус наклоняется вперед и молча протягивает свою большую ладонь. Студенты тотчас соображают, что им следует отдать свои зачетки. Профессор кладет их в ряд на сукно стола.

Профессор Сюнделиус. Кто из вас, господа, хочет начать? Кто примет на себя первый удар? Как вам наверняка известно, меня считают требовательным. Это не придирчивость, а продуманная точка зрения, наградившая меня за долгие годы множеством отнюдь не лестных эпитетов. Ну да ладно, сейчас речь не о том. У нас слишком много ленивых, глупых, необразованных богословов. Предъявляя разумные требования, я помогаю вам улучшить вашу репутацию и повысить статус. Нередко говорят: священник — это духовник, что за радость его пастве, если он будет что-то знать о Бонифации Седьмом и о его проделках? Рассуждение привлекательное, но ошибочное. Для того, чтобы хорошо овладеть церковной историей, необходимы прилежание, интерес, кругозор, отличная память и самодисциплина. Качества, полезные для священнослужителя. Я ставлю сеть, дабы в ней застряли идиоты, лентяи и болтуны. Логично, не правда ли, господа?

Три бледные улыбки и разрозненные глухие слова согласия. После чего наступает тишина. И тут Бальтсар, третий из троих, прокашливается. О нем сказать особо нечего. Он один из тех, что обедает в «Холодной Мэрте», отличается худобой, болезненной желтоватой кожей, тусклыми глазами навыкате и дурным запахом изо рта. Бальтсар не жилец на этом свете. Через несколько лет после описываемого дня он засунул себе в рот динамитный патрон и взорвался среди знаменитых в городе только что распустившихся королевских лилий. Хоронить было почти нечего.

Профессор Сюнделиус (весело). Прекрасно, прекрасно, господин Бейер. Поговорим о схоластике, тема обширная и полезная, и начнем с так называемой ранней схоластики, первейшими представителями которой были?..

Бальтсар. Иоанн Скот Эриугена и Ансельм Кентерберийский. Раннее Средневековье. Девятый век.

Профессор Сюнделиус. Приблизительно. И что было характерно для этих двух господ?

Бальтсар. Иоанн Эриугена утверждал, что истинная религия и истинная философия идентичны. Ансельм Кентерберийский заявлял, что общие понятия, то есть идеи, суть реальности, а не только слова. Credo ut intelligam[5].

Профессор Сюнделиус. …nihil credendum nisi intellectum[6].

Бальтсар. Это сказал не Ансельм, а его в известной степени оппонент, Абеляр. Для него главную роль играл разум. Он хотел ограничить веру в авторитеты, считая ее опасной. Это привело к тому, что у него появились могущественные враги.

Профессор Сюнделиус. Мы скоро вернемся к высокой схоластике и Фоме Аквинскому. Господин Бергман, ваша тема — «Апостолика». Назовите, пожалуйста, апостольских отцов. Какие писатели считаются прямыми учениками апостолов?