Возможно, сыну было бы и легче, если бы его родитель валялся после попоек под забором, попадал в вытрезвители, похабно ругался и даже дрался. Тогда у сына появился бы повод реагировать на отцовское пренебрежение ответным презрением. А так — так он ничего противопоставить не мог.

— Ты никто, никто, никто! — пространство сновидения множило, как ксерокс, это убийственное слово.

С каждым следующим повтором Наводчик чувствовал, что он тает, тает, постепенно превращаясь в ничто, в пустоту.

Вот он уже стал совсем бесплотным, прозрачным, так что сквозь его разреженное тело можно было при желании просунуть руку.

— Ты ноль! — подытожил отец и со стуком поставил на стол опустошенную бутылку из-под бургундского.

Несуществующее тело Наводчика, лишившись остатков веса, вдруг оторвалось от пола и зависло в воздухе.

Затем оно воспарило над столом и... юркнуло в пустую бутылку.

Отныне его бестелесность станет силой. Ноль превратится во всемогущего джинна.

Отец Наводчика давно покоится на Кунцевском кладбище, а кошмар все повторяется, почти каждую ночь. И за это Наводчик мстит миру, мстит людям — оттуда, из-под прикрытия бутылочного стекла. Мстит не во сне, а наяву. Он, кого прежде считали пустотой, стал властелином судеб.

И все-таки каждый раз в день операции его охватывало чувство тревоги. Когда видишь своими глазами, как все происходит, как-то спокойнее. Можно, в случае чего, вмешаться и откорректировать. А если находишься в стороне, вдали от разворачивающихся событий, начинают глодать сомнения: вдруг исполнители что-то напортачат, ошибутся или проявят ненужную инициативу.

Однако в стороне оставаться необходимо. На юридическом языке это называется «обеспечить себе алиби».

На этот раз свое алиби он решил обеспечить на собственной вилле в Болшеве. Проинструктировав в последний раз по телефону «мокрушников», непосредственных исполнителей задуманного, он еще засветло уехал из Москвы.

Вилла у него была отстроена, что называется, «по последнему писку»: тут имелось все, что необходимо для комфорта богатых, привыкших к роскоши людей. Но особым предметом его гордости была не сверкающая заморской плиткой ванная с джакузи и прочими оздоровительными приспособлениями, а настоящая деревенская банька, скромно стоящая на заднем дворе.

Ее-то он и попросил истопить Марью Устиновну, пожилую женщину, живущую неподалеку, в частном секторе.

Марья Устиновна взялась за дело с охотой, как бралась за всякую предложенную ей работу. Каждый приезд Наводчика сулил ей приличный заработок. То прибиралась, то готовила, теперь вот — банька. Она всегда радовалась, когда в окнах виллы загорался свет.

Итак, Марья Устиновна принялась за дело, а Наводчик тем временем отправился в Дом творчества кинематографистов, расположенный неподалеку. Ему нужны были свидетели, которые, в случае чего, подтвердят его алиби, причем свидетели с именем, внушающие доверие. А среди киношных знаменитостей — он это прекрасно знал — всегда найдутся люди, готовые выпить и закусить на халяву. А уж в баньке попариться — тем более. Это особый шик.

Наводчик любил повертеться в среде кинематографистов. Ему казалось, что их мир ему сродни: то же лицедейство, перевоплощение, грим. Сценаристы и режиссеры были, как и он, властелинами человеческих судеб. Только, в отличие от него, они вершили судьбами вымышленных людей. В этом они были слабее, чем он. А потому неизбежно должны были, как и прочие смертные, запутаться в его щупальцах.

Он часто посещал фестивали и премьеры, умел легко и элегантно знакомиться, был эрудирован и остроумен. Многие деятели кино знали его в лицо, принимали почему-то за преуспевающего критика.

Наводчик был уверен, что в Доме творчества обязательно встретит кого-нибудь из знакомых. Ну а если не повезет — что ж, тоже не проблема. Завязать новые контакты не так уж сложно.

Однако ему повезло. По дорожке уныло брели режиссер Крошкин и заслуженный артист республики Махальский. Деньги у них кончились, а выпить хотелось. Чтобы остудить творческую жажду, приятели вышли подышать свежим воздухом. Как и положено истинным художникам, они верили в чудо. И чудо действительно явилось им в лице Наводчика.

— Мне так одиноко, друзья мои, — патетически пожаловался он, — хоть вешайся. Так хреново на душе, что даже «Абсолют» не лезет в глотку.

Как он и предполагал, Крошкин с Махальским оказались людьми отзывчивыми. Они проявили великодушие и согласились разделить с ним и трапезу, и помывку в бане.

А Наводчик, ведя их к вилле, мысленно потирал руки. Руки-щупальца...

Водица с шипением выплескивалась на раскаленную каменку, березовые голики, источая свой терпкий лесной аромат, хлестали по раскрасневшимся телам, едва видимым сквозь густой пар.

Марья Устиновна уже не в первый раз приносила в предбанник очередную порцию кваса с хреном — своего фирменного ледяного напитка.

— Баня все грехи смоет, шайка сполоснет, — балагурил довольный Крошкин.

Махальский вторил ему низким поставленным голосом:

— Блошка банюшку топила, вошка парилася, с полка вдарилася.

Они блаженно взвизгивали, отдувались и пыхтели. Вот нежданная-то удача привалила? Что за отличный парень этот хозяин... как его там звать-то? А, неважно. Ух, хорошо...

А Наводчик то и дело выскакивал в предбанник. Но не кваску хлебнуть, а позвонить по радиотелефону: узнать, закончилась ли операция и была ли успешной. Но в ответ пока раздавались только длинные гудки.

Он возвращался в парилку, и Крошкин, помня о том, что они явились сюда с благородной миссией спасти человека от одиночества, интересовался:

— Ну как, друг, полегчало тебе?

— Нет еще, но, надеюсь, скоро полегчает, — честно отвечал Наводчик.

И вскоре снова выходил звонить.

Но полегчало ему лишь тогда, когда гости уже перебрались в гостиную виллы и развалились в глубоких креслах возле стола, накрытого Марьей Устиновной. Успели выпить по первой, когда на том конце провода наконец-то подняли трубку и коротко отчитались:

— Порядок, Батя. Все сработано чисто.

Наводчик выдохнул с облегчением и присоединился к киношникам. Теперь он мог позволить себе расслабиться.

— Благодарю вас, друзья мои. Мне полегчало. Выпьем же за творческую удачу!

«Абсолют» пошел хорошо. Наводчик взял хрустящий малосольный огурчик не вилкой, а прямо рукой.

Тонкой, чистой, ухоженной рукой, не обагренной ничьей кровью.

Глава 9

«КИНДЕР-СЮРПРИЗ»

Несколько рейсов подряд было отменено, и Сергею с Ванюшей пришлось дожидаться электрички.