Одним словом, в тот вечер я тоже рисовал, когда вдруг услышал женский голос, произнесший с неизвестным мне дотоле акцентом: «Execuse mе». На меня это произвело впечатление внезапно раздавшейся в глубине леса птичьей трели. Я поднял голову и увидел перед собой красивую азиатку, девушку с великолепным телом, которая интересовалась Хосе Фернандо.

Нет, правда, это было очень странно. Имя Хосе Фернандо и голос этой азиатки, подобный щебетанью птички, вызвали у меня что-то вроде головокружения, как будто меня внезапно унесло бог весть куда.

Девушка была танцовщицей. Я не знаю, какие именно танцы она танцевала, но она была танцовщицей. Это было очевидно, не нужно даже было видеть ее ноги, а только линию ее щеки и манеру шевелить пальцами рук. Возможно, я бы не обратил на это внимания, если бы сам когда-то не занимался танцами. У танцоров инстинктивная боязнь потерять равновесие. Она проявляется в их манере держаться и шевелить кончиками пальцев. И до тех пор, пока они не оставят это занятие, у них всегда впалые щеки.

— Хосе Фернандо! Сколько воспоминаний навевает это имя, у меня ощущение, будто я вернулся в прошлое, — пробормотал я, обращаясь не к этой азиатской девушке, а к автопортрету, который рисовал.

Мне показалось, что все мое тело прониклось ностальгией. Я почувствовал, что меня приятно покачивает на облаке, и как раз в этот момент пришла первая посетительница. Старуха лет шестидесяти, одинокая, с ногтями, покрытыми серебристым лаком. Я спрятал альбом с рисунками под стол. Это была одна из тех старух, которым больше нечего делать, кроме как преспокойно сесть в метро и приехать за два часа до начала праздника. У них обычно наигранно естественный и высокомерный вид, словно они хотят сказать: «Я хожу на эти праздники в четырехзвездочные гостиницы по несколько раз в неделю» (тогда как на самом деле — едва ли раз в год). По такому случаю они надевают все свои кольца и, экономя на маникюре, проводят часа два, полируя ногти и покрывая их серебристым лаком, а чаевые у них — один доллар, на все случаи жизни. По-настоящему богатые люди, которые хотят, чтобы об их мехах и кашемирах позаботились, никогда не выглядят высокомерно и никогда не дают вам доллар на чай.

— Я хотела бы узнать, как найти Хосе. — У девушки был очень серьезный вид, когда она это говорила. Ослепительный для того, кто бросил танцы. Прямая противоположность той старухе. Дешевые кроссовки, старенькие, удобные на вид джинсы, легкая курточка с воротником, отороченным мехом, сумка, небрежно висящая на плече, простенькая прическа, миниатюрное колье, украшенное монеткой. Понятно, что у танцоров нет униформы, но я сразу вижу, если передо мной танцор. У нее был свой стиль. Не тот звездный стиль классических танцоров, присущий Сильви Гийем, Барышникову или Пьетрагала. Нет, скорее девушка выглядела как те, что ежедневно ходят на занятия, отказываются от пирожных, пива и бараньих котлет и жадно набрасываются на объявления о пробах, которые печатаются в специальных газетах. Такие люди живут в неизвестности, но у них есть особая аура, которую может почувствовать лишь тот, кто отказался от подобной жизни.

— Я уже года два или три не видел Хосе, а может, и все четыре. Мы больше не контачим, но лет семь — восемь назад мы вместе ходили на пробы почти каждый день.

Я не сказал этой азиатской девушке о том, что мы с ним ни разу не прошли ни одну из этих проб. В то время я считал нашу жизнь ужасной, мы ссорились с Хосе по десять раз на дню, у меня были другие дружки, но он был выходец с Кубы, а я — из Доминиканской республики, и ругались мы с ним на испанском. Мы с Хосе оба были геи, но никогда не вступали в любовные отношения. Однажды он заметил, что я принимаю кокаин перед пробой, и дал мне разгон. Ничего нет хуже кокаина для танцора, он разрушает сердце и поражает мышечные клетки. Хосе меня сильно отругал тогда, даже ударил. В этом городе, должно быть, десятки тысяч таких, как мы с Хосе, танцоров: бесталанных, неспособных пробиться к славе. Я знал, что становлюсь сентиментальным, но, в конце концов, почему бы и нет? Эта азиатка, возникшая неизвестно откуда, напомнила мне про старинного друга, и, если я от этого расчувствовался, это же не привело к катастрофе или новой мировой войне, верно ведь? Есть вещи, которые может понять только тот, кто в свое время отказался от страстно любимого дела.

Правда, эти люди не имеют права говорить о своей боли. У девушки, что стояла передо мной, была аура, о которой она даже не подозревала, а вот у меня ее не было. У Хорхе Диаса имелось лишь три ряда плечиков для одежды. Девушка пристально на меня смотрела. Я сказал ей, что давно не виделся с Хосе, но не похоже было, что она собирается уходить.

— Интересно бы узнать, где теперь Хосе Фернандо, — пробормотал я, стараясь не смотреть ей в глаза. Я отказался от профессии танцора, ну и что? Мне все равно, зато теперь я могу есть столько donuts,[10] сколько захочу, и у меня не ломит тело по утрам, какое счастье! Однако вряд ли девушке это было интересно.

— Ты обращалась в Cuban Society?[11]

Когда я произнес это, она слегка вопросительно наклонила ко мне голову: что?

— Ну да, Хосе — американец кубинского происхождения, ты разве не знала? Если ты обратишься в Cuban Society, я думаю, они сумеют тебе дать его координаты. Попробуй позвонить им. Она сказала thank you, повернулась и ушла. Я услышал, как незнакомка пробормотала: «Американец кубинского происхождения». Наблюдая, как она направляется к телефонной кабинке, я задумался на минутку: кто она такая, эта девушка? Но лишь на минутку.

А затем повесил на плечики шубу из дешевого меха, оставленную старухой. Все свободные плечики при этом задрожали, не издавая ни звука. А я вынул свой альбом и стал раскрашивать автопортрет.

III Пабло Кортес Альфонсо

— Хосе умер! Вы не слышите? УМЕР! А вы из полиции?

Девушка зашла в наш бар в самом начале двенадцатого. Ее сопровождал странного вида негр. Когда я говорю «странного вида», то просто имею в виду, что он не наш. Мое заведение называется «На Карибах», это значит, на юге Карибского моря; оно находится на западе Бауэри, и мои клиенты — испано-говорящие рабочие с Кубы, из Доминиканской республики, Пуэрто-Рико, Венесуэлы, Колумбии, Панамы, street kids[12] и проститутки, которые приходят сюда выпить гаванский дайкири. Мексиканцы почти не заходят. Основная причина этого — я их не очень жалую. Они неискренние, эти мексиканцы. К счастью, в Нью-Йорке их не так много.

Наш бар оживает к глубокой ночи. Это латиноамериканская традиция, но это также связано с расписанием автобусов. Бар работает с семи вечера до трех ночи, однако клиенты никогда не приходят к семи, за исключением праздничных дней или какого-то особого события. «На Карибах» — место, где встречаются сыны Центральной Америки и стран Карибского бассейна. Место, куда рабочие с муниципальных строек, закончившие вечернюю смену, официанты, кухонные работники, проститутки приходят провести время в ожидании первого автобуса. Они пьют пиво за доллар пятьдесят или дайкири за два доллара и слушают латиноамериканскую музыку.

Я уже знал, что эта девушка придет в бар. Мигелито из Кубинского землячества позвонил мне. чтобы предупредить. Мигелито сказал:

— Послушай, я думаю, к тебе придет девушка, явно не американка. Она приходила к нам справиться о Хосе Фернандо, она не говорит по-испански, и по-английски тоже не ахти. Я ей ничего не сказал о Хосе и отослал к тебе. Это тебя не побеспокоит?

— Конечно, побеспокоит, — ответил я и положил трубку.

Я почувствовал, как мною овладевает меланхолия. Так бывает всегда, когда я думаю о Хосе. Для меня Хосе и есть сама меланхолия. Девушка оказалась азиаткой. Негр, сопровождавший ее, был в дешевой куртке и на первый взгляд производил плохое впечатление.

Полицейские в штатском часто носят дешевые куртки. Я полицию не жалую. Мои клиенты тоже посмотрели на них подозрительно, как на чужаков.