— Ну да, ни в какую.

— А-а! — Она дышала несколько чаще, чем обычно.

По ее декольте Джек сразу это заметил.

— Я подумал, что вы, может быть, разрешите мне войти и воспользоваться вашим телефоном.

— И кому же вы собираетесь позвонить? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.

— В гараж.

— Пожалуйста, — отступила она, указав ему на телефон.

Бросив на нее усталый взгляд, Джек прошел к телефону, набрал номер, немного послушал, после чего положил трубку.

— Не отвечают.

— Почему-то это меня нисколько не удивляет.

Да, должно быть, она видела все в окно. В его воображении тут же возникла девушка, стоящая у оконной рамы, а может, облокотившаяся на подоконник — в этой-то просторной блузе... Ему пришлось на мгновение прикрыть глаза, чтобы прогнать ее образ из мыслей. Ну конечно же, перед тем, как поднять капот, следовало удостовериться в том, что она на него не смотрит. Следовало.

Может он и знал, что именно следовало делать, но хотел ее рассердить, чтобы ощутить этот жар, этот огонь. Огонь, которым она, сама не зная того, манила и обещала ему так много.

Он сунул руки в карманы и тихо спросил:

— Вы что-то хотите мне сказать?

Какое-то время она боролась с собой, но гнев одержал верх:

— Да! Хочу дать вам маленький технический совет, раз уж гараж не отвечает. Если поставите на место ту маленькую штучку, которая лежит у вас в кармане, возможно, вам удастся завести мотор.

Джек вздохнул и вынул деталь из кармана.

— Эту?

— Да.

— Это бегунок трамблера.

— Как мило, что вы меня просветили.

— А вам, значит, не нужно, чтоб вас просвещали?

Она аж задохнулась от гнева. Наверно, она раздумывает, что лучше — задушить меня или четвертовать, решил Джек. Но как же она манила его и притягивала к себе, девушка-огонь, девушка-костер!

— Чего вы хотите — извинения?

— Нет! Хочу объяснения.

Уголок его рта дрогнул.

— Ну, это просто, красавица, — сказал он. — Я хотел провести здесь ночь.

— Хотели про... — Она задохнулась. И ее прекрасное лицо снова озарила вспышка гнева. — Хотели провести ночь? Да вы просто... Для этого вы сочинили историю и вынули из машины какую-то штуковину? И я должна...

Тоненькая жилка на ее шее затрепетала. Джек не выдержал:

— Не знаю, что вы должны. Но что вы хотите делать?

Девушка сжала свой бокал так, будто это была единственная вещь, которая удерживала ее на плаву.

— Ну уж во всяком случае не проводить время с вами!

— Тогда почему же вы меня впустили?

— Думала, что смогу заставить вас сказать правду! Но я ошиблась. Кроме своих компьютеров, вы ничего не хотите знать!

— Да? Вы хотите снова поговорить со мной о хард-диске?

Ее глаза расширились, а в глазах появилось едва уловимое выражение, которое наверняка укрылось бы от его глаз, не смотри он на нее столь пристально. Ну конечно, компьютерную тему она затронула отнюдь не случайно, даже если ей самой казалось, что это так. Она чувствовала волнение и не могла его скрыть, хотя оно пугало ее саму.

Вот такую же вспышку волнения он видел в ее глазах в "Ла Стеле", когда она с вызовом смотрела на него. Она и сама знала, что шутит с огнем, ведет игру, к которой была не очень готова. Но ничего не могла с собой поделать — не могла устоять. Не могла, потому что в ней проснулось что-то, чего раньше она не испытывала. Она была крестоносцем, борцом за правду, а сейчас в ней вспыхнула страсть, уводившая ее в совершенно другом направлении.

В направлении, горячившем кровь Джеку, заставлявшем его сердце биться в два раза быстрее. И он совершенно позабыл о том, что в своем стремлении к правде она загоняет его в угол и что он попросту не может себе позволить какие-либо игры с ней.

— А вот тебе и правда, красавица, — сказал он своим густым баритоном. — Ты отлично знала, что мне нужно, когда смотрела на меня в баре своими чарующими глазищами и говорила о том, кто и что покупает.

— Но это же... смешно. — Слово это повисло в тишине.

— Так ли? — Джек дал девушке возможность ответить на вызов, а после пробормотал: — А вот тебе и еще правда, которую, как ты утверждаешь, ты ищешь. Ты знала, что тебе нужно. Тоже знала.

— Думаю, — сказала она так осторожно, будто от ее голоса могло треснуть стекло, — что вам надо уйти.

— Может быть, и надо, но вопрос не в этом. — Он сделал шаг ей навстречу.

— Нет, в этом...

— Вопрос в том, хочешь ли ты, чтобы я ушел.

Ее подбородок вздернулся вверх, а плечи поникли — момент, чтоб отрицать сказанное им, был упущен.

— Думаю, что не хочешь, и еще думаю, что вполне можешь признать это, — уверенно произнес Джек. Он видел, что сначала она хотела прибегнуть к удобному обману, а потом ею овладело какое-то глубокое чувство. Он взял из ее рук бокал, пока его содержимое не пролилось на любимый коврик Мадрид.

— И ты хочешь сказать мне, чтобы я не прикасался к тебе, да, Кэти?

Он легонько откинул ее волосы с плеч.

Это было легчайшее касание, но девушка вздрогнула и то ли охнула, то ли тихо застонала.

Джек почувствовал столь сильное желание, что ему пришлось сжать зубы, чтобы не выдать его.

О Господи, ее кожа была создана для того, чтоб ее ласкали. Джек почти физически чувствовал токи, пробегающие по ней. А сама она была женщиной, на которую достаточно только взглянуть, чтобы понять, какого рода ощущения она способна подарить мужчине.

Он провел пальцами по изгибу ее шеи, едва касаясь кожи и все же впитывая в себя ее жар и какую-то особенную мягкость. И сделал то, что абсолютно неизбежно должен был сделать, — приблизился к ней настолько, чтобы заставить ее запрокинуть голову. На него глянули ее глаза — широко раскрытые, манящие. В них еще читалась нерешительность, но губы... Джек как будто уже отведал вкус этих губ.

И еще он знал, что уже не сможет остановиться. Несмотря на то что следующий шаг приводит его на опасную тропу. Но, держа все это в голове, он наклонился к девушке и накрыл ее уста своими.

Катерина не сделала ни малейшей попытки к сопротивлению. Да и не могла ее сделать, даже если бы захотела. Но она не хотела. Наоборот, ей хотелось, чтобы он касался ее и целовал и чтобы она могла чувствовать, как его дыхание смешивается с ее.

Она понимала, что, откинув голову под его руками, она совершила глупость, но даже если бы это грозило самой ее жизни, она не смогла бы сейчас оттолкнуть его. Да, он соблазнял ее, и она прекрасно это понимала, но при всем при том не могла вымолвить ни слова протеста.

Она раздвинула губы, чтобы впустить его теплый, алчущий язык, и в этот момент откуда-то из глубины его души вырвался звук, от которого девушка совершенно размякла.

Господи, это было каким-то безумием! И невероятной глупостью. И... лишено какой бы то ни было логики. Но девушка не могла произнести ничего, кроме слабого:

— Джек...

— Да, Кэти. Скажи, что ты хочешь.

Сказать ему, что она хочет? Да она и сама этого не знает. Она не знает ничего, кроме того, что его поцелуи рождают в ней бурный водопад чувств.

Джек провел руками по ее спине, еще крепче прижимая девушку к себе. Холодная скользкая кожа его куртки и грубый хлопок рубашки казались ей необыкновенно привлекательными и эротичными. Она страстно обвила его шею руками и прижалась к нему щекой.

Нет, это было невозможно объяснить. Но всем своим существом она ощущала, что хочет этого и радуется всему, что сейчас с ней происходит.

— О да, малышка, сделай так снова, — пробормотал Джек.

Катерина осознала, что высвободила его рубашку из джинсов. Даже просовывая ищущие руки под ее ткань, она убеждала себя, что вовсе не собиралась этого делать.

Его руки прижали ее к тому месту, по которому она сейчас же смогла определить, какой эффект произвели на него ее манипуляции.

Его дыхание превратилось в тихий стон.

— Боже, как же хорошо! Ах, Кэти. — И он перешел на испанский.

Джек все говорил и говорил по-испански, и Кэти удивилась его словам, но гораздо меньше, чем удивилась той волне невероятной радости и удовольствия, которая струилась между их телами. Зажатая между холодной кожей его куртки и жаром его рук, она изогнулась, и ее голова запрокинулась ему на ладонь. Его губы чуть-чуть пахли скотчем, и этот запах показался ей невероятно приятным. И эти губы шептали по-испански такие интимные слова, которые она едва ли когда-либо слышала.