Его отец был самым высоким, сильным, красивым и храбрым человеком на свете. Взор его оставался ясным до того самого дня, когда ему было суждено уйти из этого мира. Его руки и ноги не знали себе равных по быстроте. Быстрее, чем движения Римо. И даже — его собственного сына, Чиуна.

Чиун вспомнил пожирателей крови — как дневная мгла потребовала в жертву вождя деревни, и тот, обезумев от боли, бежал, убивая всех на своем пути, пока Мастер не покрыл себя вечным позором в глазах всей деревни, одним ударом прекратив страдания несчастного.

Ибо никто не отваживался поднять руку на вождя — и Мастер, сделавший это, низко пал в глазах людей. В законе сказано — ни один Мастер Синанджу не имеет права поднять руку на односельчанина. А его отец убил вождя — того, кто жаждал увидеть смерть, но не заслужил ее по закону.

И, потерявший себя в глазах всей деревни, Мастер сам решил свою участь — и, оставив семью в отвергнувшей его деревне, отправился умирать на холмы.

Так Чиун, заняв место отца, стал новым Мастером.

Чиун вспомнил — и сердце его пронзила боль. Сердце болело. Чиун открыл глаза.

Воспоминания увели его так далеко, что он даже не услышал звука шагов двух пар ног в коридоре — и скрипа резинового шланга, просунутого под дверь, и мягкого чавканья отворачиваемого крана.

Но теперь, когда мозг восстановил способность различать предметы, Чиун увидел мерцающее бледное облако, плывущее через комнату к нему.

— Дневная мгла! — вскрикнул он в отчаянии.

Он вскочил, дабы достойно встретить дьявольское облако — руки свободно свисают с боков, ноги расслаблены и готовы к удару — но наносить удар было некому. Не было живого противника, не было врага, чтобы с ним сразиться.

Лицо корейца исказил страх — но Чиун не думал отступать перед надвигающейся смертью. Если таким должен стать его конец — он встретит его, как подобает Мастеру.

Облако окутало его. Оно прилипло к его телу, орошая влагой лицо и проникая внутрь сквозь бесчисленные поры. Мастер задержал дыхание — но мгла не отступала. Мастер перекрыл все жизненно важные пути, чтобы защититься от смертоносного проникновения — но мгла медленно, неуклонно проникала в него.

Проникнув в самые отдаленные уголки тела, мгла наконец достигла желудка Мастера. Там, соединившись с остатками утки, съеденной накануне вечером, она превратилась в смертельный, парализующий нервы яд.

Мастер почувствовал, что желудок словно завязали узлом. Что ж, он предполагал, что так это и будет. Ведь желудок — средоточие жизни и смерти. Вместилище души.

Чиун почувствовал, как горячая волна залила мозг, и медленно немеют суставы. На коже по всему телу выступили капли влаги. Это душа старается вырваться, но желудок крепко держит ее. Пальцы Чиуна сжимались в кулаки; зубы стучали. Боль. Немыслимая, непредставимая боль. Доселе неизвестная, неиспытанная, небывалой силы.

Но Чиун не издал ни звука. Не рванулся, сметая все на своем пути, как некогда вождь деревни. Он умрет здесь. Умрет спокойным — потому что ведь останется в живых Римо. Пожиратели крови пришли за его душой — вместо души его сына.

Согнувшись, Чиун упал на ковер, над которым зависло облако. Мгла накрыла его съежившееся тело, опустилась, затем рассеялась.

Чиун лежал на полу; адская боль сводила его суставы, рвала тело на куски. Он не пытался унять ее. Пусть. Из-под полуприкрытых век он увидел, как медленно отворилась дверь номера.

— Сработало что надо, — кивнул Глюк. — Эта новая полужидкая смесь берет чуть не сразу же!

— Да, да; давай консать, — отозвался Ят-Сен, натягивая резиновые перчатки.

Двое шагнули вперед и склонились над корчащимся в муках телом старого корейца.

Мэри Берибери Плесень не могла позволить ему двигаться. Не хотели этого и Чарли K°, Шэнь Ва, Эдди Кенлай и Стайнберг.

Они так сильно не хотели этого, что двое из них целились в Римо из тяжелых карабинов русского производства, а третий держал его на мушке короткого израильского “Узи”.

— Если бы я знал, что вы собираетесь убить меня — ни за что бы не пришел, — заметил Римо.

Двое с карабинами заржали в голос — но Чарли резким окриком приказал им заткнуться.

Римо стоял на стальном полу загона для убоя скота; футах в двенадцати от него, на платформе, стояла Мэри с электрическим разрядником в руке. Рядом с ней стоял Чарли, поигрывая странной пластиковой штуковиной с металлическим наконечником, напоминавшей заостренный пластмассовый член.

Остальные трое располагались по бокам и за спиной Римо — и целились в него из перечисленного выше оружия.

На площадь Вайн-сквер Римо прибыл после длительных попыток выяснить, где таковая находится.

Первую информацию он получил от швейцара:

— Доберетесь надземкой до 277-й — а там пешком по 664-й, все к югу, пока не упретесь в развилку; а уж там прямо по указателям, точно не ошибетесь.

Сойдя на 277-й улице, Римо не обнаружил 664-й, но зато получил от какого-то аборигена еще одно объяснение:

— Да ясн-дело. Тебе, мил-мой, дальш-к северу — пока, значит, в Мальпасо-роуд не упресся; прям-по ней — и тут те Вайн-сквер; шагай смело, точно не ошибесся.

Когда же выяснилось, что Мальпасо-роуд заканчивается тупиком, на помощь пришел очередной местный житель, посоветовавший “налево, еще налево, там два квартала пройти — направо, а потом спросите. Точно не ошибетесь”.

Собираясь в четвертый раз узнать злополучное направление, Римо обнаружил наконец объект своих поисков. Он ожидал увидеть что-то вроде фабрики — дымящие трубы, двор, набитый откормленными коровами — но дворы и загоны были пусты. Над белыми корпусами, расплывающимися в зыбком мареве жаркого техасского дня, висело угрожающее молчание.

Перепрыгнув через забор, Римо оказался в пустом дворе. Через десять шагов ботинки его превратились в два тяжеленных комка налипшей грязи — поэтому он сбросил их, вспрыгнул на забор и шел по нему, пока не оказался у восточных ворот фабрики — через них обычно въезжали грузовики с зерном.

Над воротами он заметил холодный глазок следящей за ним телекамеры, но сейчас она беспокоила его мало.

Римо вошел в ворота; стеклянный глаз фиксировал каждое его движение.

Сидя в аппаратной, Мэри Берибери и Чарли K° следили за перемещениями Римо на экране монитора. Все стены небольшой комнаты состояли из многочисленных экранов, а большую часть площади занимал пульт с рукоятками управления камерами, позволявшими видеть все, что происходило в каждом уголке фабрики.

Мэри напряженно вглядывалась в экран с табличкой “восточная сторона”, на котором балансировал на заборе Римо.

— Испытывать судьбу нам не стоит, — заметила она.

— Грохнем его там же, где и накроем.

Чарли K° кивнул, вынимая из-за пазухи большой лист с планом фабрики.

Насвистывая “Все проходит”, Римо на экране приближался к воротам.

— Всем приготовиться, — произнес в микрофон Чарли K°. — Сектор восемь. Птичка сама летит в сеть.

Миновав склад с зерном, Римо вскарабкался на ленту конвейера и через отверстие в крыше вылез наружу.

— Сектор шесть! — опомнившись, завопил Чарли K°.

— Он, гад, не пошел по лестнице!

Римо шествовал по крышам откормочных загонов.

— Так… — Чарли K° уставился в карту. — Все еще шестой сектор… Сейчас войдет в дверь…

Но Римо не спешил воспользоваться дверью. Вместо этого он подошел к краю крыши, и, подняв над головой руки, мягко спланировал со стены вниз.

— Сектор четыре! Вон там, внизу! Ч-черт… видели, как он…?

Мэри переключилась на камеры нижних этажей, чтобы не упустить Римо из виду.

Пробираясь среди водопроводных труб, Римо оказался наконец перед самым глазком установленной внизу камеры.

— Вообще здесь забавно, — раздался его голос из динамика под монитором. — Но у меня не так много времени. Что дальше? Поднимется занавес или отъедет стена?

Мэри зло усмехнулась.

— Ты по-прежнему так уверен в себе, красавчик? — Она с силой надавила пальцем на кнопку включения громкой связи и произнесла в микрофон: — Иди вперед, пока не упрешься в дверь в противоположной стене. Поднимешься на один пролет по лестнице. Мы будем там ждать тебя. Станешь еще выпендриваться — твоя девка умрет и не пикнет.