Уолтер Форбиер нехотя протянул свою «беретту» 25-го калибра владельцу небольшого книжного магазина на бульваре Распай в Париже. Дело было ранним апрельским утром, когда под лучами сверкающего весеннего солнца раскрываются первые бутоны цветов, и ровно за четыре часа до того, как хохочущие громилы вбили его ребра в сердце.

— Нож? — спросил тощий старик в сером свитере и с двухдневной щетиной. Зубы у него были черными от вязкой массы, которую он жевал, раскатывая по губам.

— Нет, — ответил Форбиер.

— И кастет?

— Нет.

— Гранаты?

— Нет.

— Другое оружие?

— А если я владею карате, мне что — отрубить себе руки? — спросил Форбиер.

— Пожалуйста, не надо! Мы просто должны все проверить, — сказал старик. — Теперь подпишите вот здесь. — Он расстегнул пластиковую папку и вынул карточку размером три на пять дюймов. Форбиер разглядел свою собственную подпись на обороте. Старик положил карточку на прилавок — пустой стороной вверх.

— Почему у вас нет карточки с фотографией и указанием веса и роста?

— Пожалуйста, не надо! — сказал старик.

— Их больше пугает то, что я могу кого-то убить, чем то, что убить могут меня!

— Вы пушечное мясо, Уолтер Форбье. Я правильно произношу вашу фамилию?

— Что на французский манер. А надо: «Фор» и «биер». Форбиер.

Его маленький пистолет исчез под прилавком. Форбиеру захотелось схватить его и убежать. У него было такое ощущение, что он потерял в море плавки и теперь на глазах у тысяч зевак, собравшихся на берегу, ему надо пройти полпляжа к своим вещам.

— Вот и все, — сказал старик после того, как Форбиер поставил свою подпись на карточке. — Вы свободны.

— Что вы собираетесь с ним делать? — спросил Форбиер, кивнув на прилавок, под которым только что исчез его пистолет.

— Вы получите новый, когда вам разрешат.

— Этот был у меня пять лет, — сказал Форбиер. — И ни разу меня не подводил.

— Пожалуйста, не надо! — сказал старик. — Не отнимайте у нас время. Кроме вас, есть еще и другие.

— Не понимаю, почему бы им просто не отозвать нас домой.

— Шшш! — прошептал старик. — Уходите!

Уолтеру Форбиеру было двадцать девять лет, и в то весеннее утро ему хватило ума не надеяться дожить до тридцати.

Пять лет назад, демобилизовавшись из морской пехоты с дипломом инженера-механика, он обнаружил, что почти все, чему он выучился во время военной службы, оказалось бесполезным.

— У меня диплом с отличием, — говорил тогда Форбиер.

— Это означает, что вы лишь блестящий эксперт по устаревшим системам, — сказали ему в агентстве по найму.

— Ну и что же мне теперь делать?

— А чем вы занимались в последнее время?

— Топал по болотам по уши в грязи, старался не наступать на мины и выкручиваться из ситуаций, которые не сулили мне долгую жизнь, — ответил Форбиер.

— Тогда вам следует заняться политикой! — посоветовали в агентстве по найму.

Форбиер женился и сразу понял, что другие вкушают те же наслаждения, не обременяя себя юридическими сложностями. Во время медового месяца его жена пригласила несколько юных нимф подсесть к ним за столик. Он поразился тогда: ее совсем не волновало, что кто-то из них мог ему приглянуться. Потом он понял: это ему надо было ревновать. Юные нимфы предназначались его жене.

— Почему же ты не предупредила меня, что ты лесбиянка? — спросил он тогда.

— Ты первый понравившийся мне мужчина. Я не хотела причинять тебе страдания.

— Но зачем же ты вышла за меня?

— Мне казалось, мы сумеем как-то это уладить.

— Как?

— Не знаю.

И вот, оставшись без жены, без работы и имея на руках никому не нужный диплом инженера, Уолтер Форбиер поклялся, что больше не допустит опрометчивых шагов в жизни и займется чем-нибудь более надежным. Он осмотрелся и понял, что наиболее многообещающим занятием с этой точки зрения была холодная война. Если Америке суждено было потерпеть в ней поражение, то коммунисты обещали покончить с безработицей.

Поэтому Уолтер Форбиер нанялся в Центральное разведывательное управление и — за 427 долларов 83 цента месячной надбавки — был зачислен в особую команду «Подсолнух».

— Это очень здорово! Ты увидишь мир. Будешь разъезжать один или в составе группы. Будешь получать эту надбавку. А все, что от тебя требуется, — это поддерживать хорошую форму.

— А «Подсолнух» не расформируют? — осторожно поинтересовался Форбиер.

— Это невозможно, — уверил его старший офицер.

— Почему?

— Потому что решение о его расформировании зависит не от нас.

— А от кого?

— От русских.

Именно русские, как объяснил ему старший офицер, и заварили всю эту кашу. В конце второй мировой войны у Советского Союза обнаружился избыток хорошо обученных террористических групп в Восточной Европе. Это были не многочисленные боевые подразделения, а небольшие команды специалистов по устранению конкретных лиц. Простые солдаты стреляют и бегут в атаку. Этим же людям надо было назвать имя, и они гарантировали, что данный человек, кто бы он ни был и где бы ни находился, в течение недели будет мертв. Русская группа называлась «Треска» — как рыба.

Старший офицер не знал, почему русские назвали свое подразделение «Треска», как и не знал, почему ЦРУ назвало подразделение по борьбе с «Треской» — «Подсолнухом». «Треска» сыграла решающую роль в ходе вторжения русских в Чехословакию и более чем решающую во время краткого периода чешского сопротивления. В ее задачу входило убийство лидеров оппозиции сразу же после ввода в страну русских танков.

— Здорово поработали. Их было не отличить от чехов. А танки служили просто декорацией, своего рода — демонстрация силы. Чехи проиграли, потому что у них не осталось в живых ни одного лидера — некому было повести людей в горы.

— А почему же мы не использовали «Подсолнух» во Вьетнаме? — спросил Уолтер Форбиер.

— То-то и оно. В этом не было необходимости.

Как объяснил старший офицер, «Подсолнух» был создан для того, чтобы в Западной Европе существовала контргруппа убийц. То есть чтобы русские знали: если они задействуют «Треску», американцы тут же задействуют «Подсолнух».

— Это как ядерный арсенал, который ни одна из сторон не хочет применять.

У Америки было аналогичное оружие — вот русские и не хотели применять свое.

И это имело успех, говорил старший офицер. Не считая случайно обнаруживаемых то там то сям одного-двух трупов, обе террористические группы вели беззаботную жизнь в Западной Европе, уведомляя о своем присутствии друг друга. Но ни одна из сторон не предпринимала активных действий.

Лишь решение русских положить конец «Треске» могло положить конец «Подсолнуху».

Форбиер, изъявив готовность вступить в «Подсолнух», решил присоединиться к группе в Риме накануне Рождества. Он отдал «Подсолнуху» четыре с половиной года — это был сокращенный период полного курса обучения: ему скостили шесть месяцев за счет службы в морской пехоте.

Пять лет занятий.

Он выучил французский и русский настолько хорошо, что мог говорить на обоих языках во сне. Изучил методику контроля внутренней энергетики — и мог сохранять работоспособность целую неделю, имея на сон лишь час в сутки. Тренировочные прыжки с самолетов для курсантов «Подсолнуха» заключались в следующем: надо было прыгнуть, держа парашют в руках, и раскрыть его только на полпути к земле.

Он выучил систему стрельбы по ощущению, когда стрелок цель не видит, а чувствует ее. Прицел — механическое приспособление, и оно очень удобно, когда надо обучить тысячи людей посылать пули в сторону намеченной цели. Но система стрельбы по ощущению позволяла работать с огнестрельным оружием так, что траектория пули становилась продолжением руки стрелка. Надо было вообразить себе торчащий из ствола шест длиной в ярд и параболическую траекторию пули, и тогда после четырехсот выстрелов ежедневно в течение четырех лет вы умели безошибочно определять траекторию полета пули. Но тренироваться нужно было только с одним и тем же оружием, которое за эти годы становилось частью вашего тела. Для Уолтера Форбиера таким неотъемлемым органом стала его «беретта» 25-го калибра.