— Хорошо. Неделя. И если за это время мы не достигнем результатов, придется предпринять другие меры.

Деня по-военному кивнул. Он постарался не выказывать своего понимания того, что «другие меры» будут, в частности, означать его увольнение и изгнание и что предстоящая неделя и сексуальная русская куртизанка давали ему шанс избежать ссылки.

Или чего похуже.

На борту самолета авиакомпании «Эр Франс», направляющегося в Нью-Йорк, Римо сидел между Людмилой и Чиуном, который постоянно требовал у стюардессы принести ему новые журналы. Он быстро просматривал каждый журнал и, перегибаясь через Римо, привлекал внимание русской к статьям, описывающим недавние зверства за «железным занавесом».

Людмила мрачно смотрела в иллюминатор.

— Ладно, Чиун, перестань, — сказал Римо.

— Я просто стараюсь быть дружелюбным, — ответил Чиун. Он полистал журнал и возбужденно передал его в руки Людмиле.

— Смотрите! Реклама нового трактора. Вам понравится в Америке. Там у них масса тракторов, за штурвал которых вам можно будет сесть.

Людмила выхватила журнал и швырнула его на пол, а потом в отчаянии обхватила ладонями виски. Бриллиант на среднем пальце правой руки сверкнул восьмикаратным блеском.

— Долго мне еще терпеть эти унижения? — спросила она.

— Унижения? — переспросил Чиун. — Какие унижения? Вы считаете дружеский жест и теплую беседу унижением? — Он обратился к Римо, точно Людмилы здесь не было: — Нет, правда, Римо, я никак не могу понять, что ты в ней нашел!

Римо тихо зарычал. Людмила повернула окаменевшее лицо к иллюминатору. Чиун обратился к другому иллюстрированному журналу. Он просиял, увидев знакомую фотографию, и сунул журнал Римо.

— Смотри, Римо. Женщина. Ну не красавица ли?

— Да, — ответил Римо без всякого энтузиазма. — Красавица.

— Я знал, что она тебе понравится. — Чиун откинулся на спинку кресла и стал разглядывать портрет. Эта женщина была во вкусе Римо. Длинные ноги, полная грудь. На этом парне можно ставить крест! Если скаковую лошадь одеть в платье, Римо влюбится и в нее.

Чиун читал врезку под фотографией полуодетой голливудской кинозвезды, впервые выступавшей в ночном клубе с шоу, по ходу которого она демонстрировала частичную наготу и полнейшую безмозглость.

— Римо, так куда мы собираемся?

— Мы с Людмилой едем в Лас-Вегас. Куда ты — я понятия не имею.

Чиун кивнул и сказал тихо:

— Я бы тоже мог съездить в Лас-Вегас.

Он перечитал текст под фотографией. Голливудская звезда начинала выступать в новом амплуа на подмостках «Кристалл-отеля» в Лас-Вегасе. Чиун закивал. Остается только одно: побороть уродство уродством же.

Ах, как бы все упрощалось, если бы Римо увлекся одной из миловидных дев Синанджу. Как бы все упрощалось!

Чиун продолжал размышлять об этом, когда Римо встал и направился в мужской туалет, расположенный в переднем отсеке салона первого класса.

Людмила подождала, пока он скроется за занавеской, и, пересев в его кресло, устремила взгляд на Чиуна.

«Глаза как у коровы», — подумал тот.

— Почему вы меня ненавидите? — спросила она.

— Я вас не ненавижу, я просто не пойму, что он, — Чиун мотнул головой в сторону туалета, — в вас нашел.

— Наверное, любовь.

— Он получает всю необходимую ему любовь.

— От кого?

— От меня.

— Вы ревнуете?

— Ревную? Чтобы Мастер ревновал? Неужели вы думаете, что меня заботят поступки бледнолицых ослов? Вовсе нет! Он — исключение. Я потратил годы на этого дурня и теперь не могу спокойно сидеть и смотреть, как из него вьет веревки та, кто только и мечтает его убить.

— Вы считаете, что я именно этого и хочу?

— Да, я так считаю. Потому что это желание написано у вас на лбу крупными буквами. Только полный идиот может этого не заметить.

— Идиот. Или влюбленный. — Людмила рассмеялась. Она продолжала смеяться, когда Римо вернулся на свое место.

— Отрадно видеть, что наконец-то вы поладили, — сказал Римо.

Людмила снова засмеялась. Чиун хмыкнул, отвернулся и стал через проход смотреть в иллюминатор.

Чуть позже в тот же день состоялись две важные встречи.

В Вашингтоне государственный секретарь стоял перед столом президента и ждал, пока Верховный Главнокомандующий страны скрепит несколько листков бумаги. Президент аккуратно расположил сшиватель у верхнего левого края стопки, придерживая его большим и средним пальцем левой руки. Он поднял правый кулак вровень со лбом и с силой ударил им по сшивателю.

И промазал.

Кулак упал на мирно лежащую левую руку. Сшиватель отлетел в сторону. Бумаги взметнулись вверх. Президент вздернул левую руку ко рту и принялся сосать ушибленные пальцы.

Он вздохнул, поднял глаза и тут вспомнил о государственном секретаре. Странно, почему-то он стоял посреди кабинета. Почему он не подойдет ближе к столу?

Он знаком пригласил госсекретаря подойти, и тот, опасливо поглядывая на сшиватель, медленно двинулся к столу.

— Что случилось? — спросил президент.

— Я только что вернулся с закрытого заседания сенатского комитета но международным делам, — сказал госсекретарь.

Он не говорил, а медленно, с хорошей артикуляцией произносил фразы, и это было похоже на то, как если бы он собирался излагать основы новой математической теории античным грекам.

— Ну и? — промычал президент, все еще держа пальцы левой руки во рту. Боль постепенно проходила. Если все обойдется, под ногтями не возникнут черные кровоподтеки.

— Они прознали, что мы каким-то образом одержали крупную победу в борьбе разведок на европейском театре. Ну и, естественно, они намереваются провести сенатское расследование случившегося.

— Мммммм, — продолжал сосать пальцы президент.

— Я сообщил им, что мне ничего не известно об этой победе и что, конечно же, мы не имели никакого отношении к ней, если такая победа действительно одержана.

— Мммммм, — сказал президент.

— Но мне не поверили. Они считают, что ваша администрация посягнула на прерогативы конгресса и ввергла себя в некую авантюру на поприще внешней разведки.

— Мммммм.

— Они собираются вызвать меня и директора ЦРУ для дачи показаний, возможно, в самые ближайшие дни.

— Мммммм. Это вполне логично.

— Не думаете ли вы, господин президент, что сейчас самое время рассказать мне, что же все-таки случилось в Европе?

Президент вытащил пальцы изо рта.

— Не думаю. Все, что вам известно, соответствует действительности. Соединенные Штаты не предприняли ровным счетом никаких действий по каналам своих правительственных служб, направленных на достижение результатов, которые, как предполагают в конгрессе, имели место в Европе. Придерживайтесь этой версии. Это правда.

Государственный секретарь кивнул, но вид у него был несчастный.

— Скажите, как, по вашему мнению, — продолжал президент, — конгресс действительно хочет, чтобы русские нас побили?

— Нет, господин президент, — сказал госсекретарь. — Но они льют воду на мельницу тех, кто этого желает.

— Кто же?

— Пресса. Молодежь. Радикалы. Все, кто ненавидит Америку по той причине, что, живя в этой стране, они имеют гораздо больше, чем того заслуживают.

Президент кивнул. Ему нравилось, когда государственный секретарь ударялся в философию. Госсекретарь подождал немного и пошел к выходу.

Его рука коснулась дверной ручки, когда президент его окликнул:

— Господин госсекретарь!

— Да, сэр?

— Мне эти люди уже порядком поднадоели. Я хочу, чтобы вы это знали. Если конгресс попытается устроить вам головомойку за это европейское дело…

— Да, сэр?

— … я их всех подвешу за яйца!

Государственный секретарь посмотрел президенту прямо в глаза, и тот ему подмигнул.

Другая важная встреча состоялась позже в тот же день за кулисами ночного клуба «Кристалл-отеля» в Лас-Вегасе, где мисс Джаканн Джюс — везде и всюду она фигурировала как «мисс Джаканн Джюс», хотя ей никогда, начиная с одиннадцатилетнего возраста, не грозила опасность быть принятой за мистера Джаканна Джюса — пыталась втолковать своему модельеру, почему ей не нравится покрой ее нового бюстгальтера.