— Да, именно дырявя. Окно в небе даст нам возможность использовать всю энергию солнца. А она могущественней энергии атома, — ответил Болт.

— И, возможно, опасней, — сказала доктор О’Доннел. — Потому что мы не знаем, что произойдет, если мы откроем окно к солнцу. Во всяком случае, не знаем наверняка. Эксперименты, проведенные за озоновым щитом, говорят о том, что, по-видимому, это нечто более опасное, чем мы предполагали. Но больше всего меня волнует, даже пугает тот факт, что одна молекула флюорокарбона запускает цепную реакцию, в результате которой уничтожается миллион молекул озона. Как мы можем быть уверены, что откроем окно, а не гигантскую дверь, что концентрированный поток флюорокарбонов не прорвет окончательно этот ничтожно тонкий слой газа? И, если это случится, джентльмены, будет уничтожено все живое. Все живое! В том числе и желающие купить акции “Химических концепций”.

Присутствующие нервно захихикали. Ример Болт тоже улыбнулся, показав, что на шутки не обижается. Ример отлично знал, как реагировать на шутки. Смеешься вместе со всеми, а потом, через неделю, через месяц или даже через год делаешь так, что шутника увольняют. С прекрасной доктор О’Доннел вся сложность была в том, что она всегда была к этому готова. Она слишком хорошо его знала.

— Хорошо, — сказал Болт. — Значит вы хотите сказать, что мы должны вложить еще два с половиной миллиона долларов в исследования только потому, что боимся, как бы весь мир не получил дополнительного сеанса загара?

— Вовсе нет, — немедленно возразила доктор О’Доннел. — Я говорю о том, что прежде чем дырявить небо мы должны быть уверены, что это всего лишь дырка. Я — за безопасное использование солнечной энергии. Первостепенная задача — не превратить планету в безжизненную пустыню.

Обсуждение в зале заседаний “А” шло еще четыре часа, но эта фраза предопределила решение. Кэтлин О’Доннел победила. Первоочередной задачей при разработке генератора флюорокарбонного потока было признано сохранение жизни на Земле. При голосовании этот пункт прошел с большим преимуществом — пять к двум. К концу обсуждения на стороне Римера остался только бухгалтер.

А Кэтлин О’Доннел получила на исследования бюджет в семь миллионов долларов. Когда делаешь то, что нужно, всегда остаешься в выигрыше.

Шесть месяцев и семнадцать миллионов долларов спустя доктор О’Доннел стояла и смотрела на кучу микросхем, деталей компьютеров и черный ящик высотой в три человеческих роста. Первоочередная задача все еще не была решена. Никто не мог предсказать, какой величины откроется дыра в озоновом щите. А эта проблема была на ее бюджете. Она отправилась в кабинет Болта. Отправилась с видом маленькой миленькой девочки, но надушилась самыми женственными духами. Она заявила, что пришла обсудить проект и хочет сделать это в кабинете Болта и наедине.

— Мы можем сделать дыру, и я думаю, это будет только дыра. Вероятнее всего это будет дыра. Но, Ример, точной уверенности у нас нет.

На этот раз ее слова возымели действие. Она произнесла их в правильный момент, сидя у Болта на коленях и играя с пуговицами на его рубашке. Произнесла их, улыбаясь и опуская руки все ниже. Она шептала их ему на ушко, и ему было тепло и щекотно.

— Неужели ты думаешь, Кэти, что я поставлю на карту мое положение в фирме ради того, чтобы поваляться с тобой в сене? — спросил Болт.

В кабинете был полумрак. Было уже очень поздно. В одноэтажном здании центра, похожем на все остальные здания, стоявшие на сто двадцать восьмом шоссе, никого кроме них не было. За окном мелькали огоньки машин, проносившихся этим дождливым вечером по дороге. Ему показалось, что он узнал ее духи. Какая из его жен пользовалась такими же? Но почему-то доктору О’Доннел они шли больше.

— Угу, — ответила Кэти О’Доннел.

— Но это же пошло, — сказал Болт.

— Очень пошло, — шепнула в ответ Кэти.

И на полу своего кабинета Ример Болт принял единоличное решение о списании семнадцати миллионов с бюджета отдела развития.

Но в тот же день такая умная доктор Кэтлин О’Доннел впервые недооценила Римера Болта, гения маркетинга продукции высоких технологий.

Черный ящик был погружен на платформу и отвезен на поле за границей штата, в Салеме, Нью-Гемпшир. Болт нацелил его в небо и сказал:

— Если я этого не сделаю, никто этого не сделает.

Доктор О’Доннел услышала об эксперименте через час после того, как Болт с ее сотрудниками отправились в Салем. Она бросилась к машине, выехала со стоянки со скоростью семьдесят миль в час и еще разогналась по дороге. По шоссе она мчалась со скоростью сто шестьдесят пять миль. Ни один из полицейских штата не догнал бы ее порше “928S”. А если бы и догнал, штраф за превышение скорости не имел бы значения. Кто бы сидел на судейской скамье? Да и откуда бы взялась скамья?

Она знала, куда направился Болт. В Салеме у компании было поле, где играли в софтбол и устраивали пикники. Когда она въехала на поле, увязая колесами в мягкой земле, то увидела Болта, уставившегося себе под ноги с видом человека знающего, что все кончено. Его обычно безукоризненный пиджак валялся у него под ногами.

Когда Кэти выскочила из своего “порше”, он сказал:

— Я виноват, Кэти. Очень виноват. Я не думал, что так случится. У меня не было другого выхода. Ты поставила меня перед фактом — неудача ценой в семнадцать миллионов. Я не мог этого так оставить.

— Идиот! Теперь нам крышка.

— Ты здесь ни при чем. Все это моих рук дело.

— Ример, у тебя есть определенные сбои логического кода, но до полного кретинизма ты еще не доходил. Если исчезнет вся жизнь на Земле, какая будет разница, кто нажал кнопку, ты или я?

— Пока что исчезли семнадцать миллионов, — сказал Болт, указывая на черный ящик посреди поля. — Посмотри, все вышло из строя.

Он протянул Кэти пульт дистанционного управления, изготовленный в ее лаборатории. Пульт мог быть только дистанционным, потому что генератор мог посылать лучи только в одном направлении — прямо вверх. Если бы все сработало по теории, луч флюорокарбонов открыл бы окно, которое пропустило бы поток прямых солнечных лучей радиусом тридцать метров на Землю. Если бы сработало.

Но Болт совершенно безрезультатно жал на кнопки пульта. Даже кнопка включения не загоралась. Генератор стоял в сотне метров от них мертвой глыбой. Болт швырнул пульт о землю. И эта дрянь к тому же не работает. Семнадцать миллионов коту под хвост, да еще не работает! Он опять пнул пульт ногой. Вообще убил бы, но эта дрянь и так не подает признаков жизни.

Кэти О’Доннел ничего не сказала. На небе что-то происходило. Над облаками светилось нежно-голубое окошко, похожее на колечко с сапфиром. Она не спускала глаз с этого окошка. У кого-то на шее болтался бинокль. Она схватила его и навела на небо, на голубое окошечко.

— Оно увеличивается или уменьшается? — спросила она.

— Кажется, уменьшается, — ответил один из лаборантов в белом халате. Все озадаченно смотрели на нее и на Болта.

— Уменьшается, — повторила Кэти О’Доннел, ни к кому не обращаясь. — Меньше.

— Да, — подтвердил лаборант. — Кажется, вы правы.

Кэти взглянула на землю. Трава вокруг генератора посветлела. Метрах в тридцати подальше трава была темно-зеленая. Но ближе к генератору она становилась бледнее, в некоторых местах совсем пожухла. Будто кто-то циркулем очертил круг. Тридцать изумительных, великолепных, волшебных футов вокруг генератора. Сработало. Отлично сработало!

— Получилось, — сказала Кэти.

— Что? Но эта штука не фурычит, — озадаченно отозвался Болт.

— Сейчас нет, — ответила доктор Кэти О’Доннел. — Но она свое сделала. И, кажется, наше первое окно к прямым солнечным лучам дало очень интересные побочные эффекты.

Прямые солнечные лучи не только иссушили землю, они еще вывели из строя всю электронику. Доказательством этому был сам генератор лучей флюорокарбона. Лучи и его вывели из строя.

Окрыленные ученые обнаружили и другие побочные эффекты. Лучи высушили все растения и ужасным образом сожгли кожу живых существ. Она начинала пузыриться, потом чернела и отваливалась. Они заметили это, увидев, как бурундучок пытался выбраться из того, что было его шкуркой.