Харолд В. Смит снова говорил с президентом, в голосе которого проскальзывали нотки сомнения.

— Оружие не в Ханое. Оно здесь. Где-то к северу от Бостона, — сказал президент. — Я передал его поиск в руки разведки.

— Хорошо, — сказал Смит.

Его честолюбие не страдало от того, что проект, с которым он работал, передан кому-то еще. Благодаря этому качеству он и получил когда-то свою работу.

— Вы представляете, какой урон делу принесла бы наша слепая уверенность в том, что оружие в Ханое? Они нам не верят, и, черт возьми, Смит, на их месте я поступил бы так же. Отправьте своих людей в район Бостона, когда и если мы его найдем, мы с ними скооперируемся.

— Не могу этого сделать.

— Почему?

— Один из них на пути в Ханой.

— А другой?

— Он не поддерживает с нами связи, сэр.

— Я хочу, чтобы вы запомнили, Смит, что, когда человечество полагалось на вас, вы его предали.

— Знаю, сэр.

— Сообщите мне, как только вы выйдете хотя бы на одного из них. Даже не верится. Вы! Последняя надежда Америки!

— Да, сэр, — сказал Смит.

Ему нужно было получить как можно больше информации об этой женщине до того, как Римо снова с ним свяжется. Неужели Римо влюбился?

Харолд В. Смит ничего не мог сказать. Раньше он думал, что не понимает только Чиуна.

А русские в Москве начали понимать многое. Молодой полковник, ответственный за отряд головорезов, получал сообщения о местонахождении американского агента-одиночки и рыжей женщины. Они были в Сан-Гауте. Были в аэропорту. Теперь он направлялся в Ханой.

— Думаю, товарищ фельдмаршал, что Ханой подходящее место для того, чтобы его обезвредить, — сказал полковник Иван Иванович.

Он учился в советской школе. Его отец был тоже из КГБ и служил с Земятиным во время Великой Отечественной. Так что молодого полковника учили не молиться никогда. Но на сей раз, говоря с человеком, который наводил на него ужас, он впервые молил Всемогущего о помощи.

— Да, — сказал Земятин. — Но я сам разработаю детали.

— Так точно, товарищ фельдмаршал, — сказал полковник Иван Иванович страшному зверю, который до смерти напугал его на самой площади Дзержинского. Тогда старый колдун нарочно убил ни в чем не повинного офицера.

Не будь в сердце молодого полковника этого безотчетного страха, он нашел бы множество причин не предпринимать некоторых действий.

Но самым странным было то, что Земятин не был жестоким человеком. Никогда не был. Он никогда не убивал людей, если на то не было причины. Он был беспощаден, но другого выбора у него не было. Обстоятельства вынуждали его действовать так, а не иначе. Единственное, чего действительно хотел когда-то Алексей Земятин, так это быть хорошим дворецким.

И потому, что фельдмаршал Алексей Земятин, “Великий Алексей”, был когда-то дворецким, ничто из того, что мог сказать американец или старшие по чину, не могло заставить его отказаться от задуманного плана. Слишком горьким был полученный много лет назад урок, урок, научивший его никогда никому не доверять.

— Алексей, Алексей, — послышался голос матери, — граф зовет!

Алексей Земятин был в буфетной, где следил за тем, как на французский манер чистили серебро. Жаль, конечно, что оно не сияло по-русски. Граф, как большинство русских аристократов, предпочитал все французское. Поэтому он перед войной брал Алексея с собой во Францию. В ежедневном обиходе было столько серебра, что на него можно было бы целый год кормить человек двести крестьян, но в то время Алексей Земятин об этом не задумывался.

Серебро принадлежало графу, а при мысли о двухстах голодных крестьянах Алексей прежде всего радовался, что не принадлежит к их числу. И он готов был посвятить свою жизнь тому, чтобы так было и впредь.

У юного Алексея были довольно приятные черты лица, немного напоминавшие черты лица самого графа, что давало повод для сплетен о том, что в жилах Алексея течет благородная кровь. Он не пытался этого отрицать, хоть мать и говорила, что отцом его был один купец, который как-то раз переночевал в усадьбе, сказал ей пару нежных слов и наградил Алексеем, ставшим ее единственной радостью в жизни.

Алексей, когда граф позвал, не кинулся бегом из буфетной. Он пересчитал серебро и оставил все под надзором старого дворецкого. Он давно понял, что, хоть люди и должны быть честными, на деле так бывает далеко не всегда.

Алексей не доверял ни одному из них. Доверял он только своей матери и графу, который был человеком исключительным.

Граф Горбатов владел огромным поместьем, которое тянулось на сотню миль, и было у него где-то от сорока до восьмидесяти тысяч душ. Точного количества никто не знал. В те времена жнецов на поле не считали, как не считали и тех, кто рождался и умирал в крестьянских лачугах.

Крестьяне свято верили, что граф Горбатов выше лжи. Алексей привык считать, что, если бы у поместья не было хозяина, поля бы так хорошо не родили. Многие считали, что жизнь им дадена Господом Богом да господином графом.

— Алексей, поторопись, — сказала мать. Она была горничной одного из этажей, а это была весьма важная должность. Быть горничной, а не крестьянкой значило лишних десять, а то и двадцать лет жизни. Так просто и так ценно. — Спеши, спеши, он зовет, — повторила мать.

Она всегда боялась, вдруг Алексей будет недостаточно расторопен, и его пошлют работать в поле.

Он ответил ей улыбкой — он прекрасно знал, как она гордится сыном в мундире с позолотой и напудренном парике, походившим на слугу в королевских покоях Франции восемнадцатого века. Одни башмаки на нем стоили столько, сколько крестьянин зарабатывал за год.

Алексей быстрым шагом направился в малую гостиную, где в обтянутом шелком кресле сидел граф, маленький тщедушный старичок.

— Ваше сиятельство, — проговорил Алексей, входя в просторную устланную коврами комнату.

Он встал, щелкнул каблуками и почтительно склонил голову. В комнате витал легкий аромат утреннего кофе. Как и любой хороший слуга, он отлично умел подавлять в себе чувство голода. Это умение позже помогло ему выжить, как помогло оно всему русскому народу. Ведь это, как и паника — всего только чувство. Умеешь подавлять одно, научишься подавлять и другое. Алексей стоял и ждал, что скажет ему граф.

— Алексей, я собираюсь довериться тебе в одном важном деле.

— Благодарю вас, ваше сиятельство.

— Идет война, великая война. И нам ее не выиграть.

Алексей кивнул, показывая, что он слышал об этом.

— Не думаю, чтобы ты разбирался в военных стратегиях — это удел людей другой крови. Но это не вина твоя, так же, как не обязанность. Очень скоро сюда придут солдаты.

— Желаете, чтобы мы подготовились к встрече немцев, ваше сиятельство?

— Придут не немцы, придут русские.

— Вы хотите, чтобы мы готовились принять русских солдат?

— Нет, лучшее, что мы можем сделать, это поскорее убраться отсюда. Алексей, наши солдаты отступают, они дезорганизованы. А дезорганизованная армия превращается в толпу. Они будут мародерствовать, грабить и насиловать. Нам надо спрятать все ценное, но сделать это так, чтобы не вспугнуть никого в поместье. Нам следует держать наши дела в тайне. Серебро, золото и хороший фарфор надо погрузить в повозки.

В тот момент Алексей верил, что все делается во благо поместья. Шли дни, за которые крестьяне могли собраться и подготовиться к обороне поместья. Но никто из них не был предупрежден, а Алексей так доверял графу, что и матери ничего не рассказал. До рассвета он упаковал серебро, следующей ночью собрал золото. Он сам составил списки и распустил слуг. Они рады были не работать и вопросов не задавали.

Однажды ночью граф разбудил Алексея и велел ему немедленно одеться для долгого путешествия. Карета была готова, повозки давно были собраны.

— Я должен взять с собой мать, ваше сиятельство.

— О ней не беспокойся, — сказал граф.