Вопрос президента, казалось, был прост, но приближенные поняли его скрытый смысл: Буш просил обобщить для него то, что он способен понять, дабы подробные объяснения не стали преградой его чутью — единственной грани разума, которой он сам доверял.

Профессор Эндрю Макнил, заведующий кафедрой биологии Принстонского университета, вскочил на свои короткие ножки и ринулся к двум снимкам с готовностью посредника, надеющегося продать товар. Немногим в мире довелось заниматься Плащаницей столько, сколько ему. Назначенный главой научной экспертизы STURP[1], он прибыл в Турин в 1978-м с группой из сорока ученых и семьюдесятью двумя ящиками оборудования.

— Господин президент, перед нами пожелтевшее от времени льняное полотнище, четыре метра тридцать шесть сантиметров в длину и метр десять в ширину, с изображением человека, подвергнутого бичеванию и распятого, как гласят Евангелия. Возраст человека — около тридцати, тип — древнейеменитский, рост — метр восемьдесят, вес — от ста пятидесяти до ста шестидесяти фунтов. Справа, на негативе снимка, сделанного в 1898 году Секондо Пиа, отчетливо видны рубцы от ударов плетью и различные раны, в точности соответствующие описаниям Нового Завета, — поэтому Плащаницу называют «Пятым Евангелием». Хотя правильнее было бы говорить о «Первом Евангелии», как о единственном, если можно так выразиться, свидетельстве тех событий.

Палец биолога переместился по контуру силуэта со скрещенными руками.

— Отпечаток тела на волокнах ткани, монохромный и поверхностный, напоминает подпалину: очевидно, речь идет о дегидратации целлюлозы, и, как нам удалось установить, это результат внезапного окисления, образовавшего альфадикарбонильные хромофоры.

— Конкретнее, — бросил президент.

— Желтый цвет. Словно бы внезапное и очень кратковременное выделение тепла и света, источником которых было тело после исчезновения, — так как отпечаталось оно плашмя, — обожгло поверхность ткани. Мы пытались воссоздать этот феномен в лабораторных условиях, но безуспешно. Изображение невоспроизводимо, а значит, мы можем утверждать, что оно не поддается фальсификации. Добавлю еще, что оно не состарилось, как состарилась бы краска, и что три пожара, в которых побывало полотно, не повредили его: ни время, ни внешние воздействия над ним не властны. Подводя итог, скажу, что перед нами краеугольный камень христианской религии, ее главное вещественное доказательство и научное подтверждение.

— Блажен, кто верует в то, чего не видел воочию, — обронил пастор Ханли, проповедовавший в прямом эфире по два с половиной часа каждое воскресенье.

Президент нетерпеливо переводил взгляд с одного на другого.

— Не понимаю, — сказал он, — почему научное подтверждение воскресения Христа неугодно истинно верующим.

— Порой надо сеять сомнения, чтобы пожать веру, — напомнил проповедник, который как настоящий профессионал умел поддерживать напряжение в своем телехраме между рекламными паузами. — Осторожность по отношению к чудесам есть прямой долг церкви.

— Все хорошо в меру, — возразил президент. — Я прекрасно знаю, что Апокалипсис предсказывает конец веры в преддверии второго пришествия Мессии, но это вовсе не значит, что надо сеять сомнения в душах верующих и радоваться уменьшению их числа. Нет, так править страной нельзя.

Он дернул подбородком в сторону Макнила, разрешая продолжать; тот перешел ко второму постеру и обратил внимание присутствующих на позитив снимка, на котором было видно, что пятна крови на ткани ярко-красные, на диво свежие, хотя за несколько столетий, в силу распада гемоглобина, должны были бы побуреть.

— А это точно не краска? — спросил Ирвин Гласснер, все меньше понимая, зачем его сюда позвали, и желая хоть как-то оправдать свое присутствие.

— Абсолютно точно. Мы подвергли полотно всем возможным исследованиям: под микроскопом, в рентгеновских, ультрафиолетовых, инфракрасных лучах, флуоресценцией, рефлектометрией, по тесту VP8 НАСА — никаких красящих пигментов в этих волокнах не обнаружено. А различные анализы подтверждают, что это кровь группы АВ.

Биолог обернулся к невозмутимому человеку в сером, до сих пор безучастно сидевшему на краешке глубокого кресла, и тот медленно, отчетливо, делая паузу на месте каждой запятой, дополнил его выводы: угол истечения крови соответствует движениям тела при дыхании, раны, повреждения, нанесенные посмертно, отличаются от прижизненных, и вопреки церковной иконографии, судя по расположению ран, гвоздями были пробиты не ладони, а запястья — иначе руки не выдержали бы веса тела. Что касается удара копьем, острие, скользнув по шестому ребру, пробило перикард, где скопилась серозная жидкость, и правое предсердие, наполненное кровью.

— Отсюда, — вставил Макнил, — слова в Евангелии от Иоанна: «…истекла кровь и вода»[2].

— А разве в кровь — если это и в самом деле кровь, — нельзя обмакнуть кисть?

Все взоры с недоверием и интересом обратились на Бадди Куппермана. Этот рыжеволосый взъерошенный толстяк неопрятного вида был единственным сотрудником администрации Клинтона, удержавшимся на своем посту.

— Исключено, — ответил ему биолог. — Нет ни одного направленного штриха. Это именно отпечаток: получить его можно было, только завернув в полотно труп распятого человека. Вдобавок труп этот освободился от полотна так, что к нему не прилипли ни частицы запекшейся крови, ни волоконца льна. Это так называемый прямой бесконтактный отпечаток, совершенно необъяснимый с точки зрения науки. Доказательство если не воскресения Иисуса, то по крайней мере его дематериализации.

— Однако же в 1988 году, — возразил Бадди Купперман, — три лаборатории, в их числе лаборатория Аризонского университета, произвели радиоуглеродную датировку и отнесли ткань к периоду между 1260 и 1390 годом.

Послышался кашель, скрипнул стул, негромко звякнула чашка, поставленная на блюдце. Ручка с навинченным колпачком нервно постукивала по чистому листу блокнота на правом колене президента. В прошлом успешный сценарист, прибывший некогда из Голливуда с Рональдом Рейганом, советник по внешним сношениям, Бадди Купперман пережил четыре смены администрации. На его счету был ряд спорных, но весьма эффективных тактических операций, как то: тайные поставки оружия в Иран за освобождение американских пленных, одновременно — финансирование мятежа контрас в Никарагуа, заигрывание с Южной Кореей через поддержку тоталитарной секты Муна и «разработка» нескольких дежурных «злодеев», в том числе Муамара Каддафи и Саддама Хусейна. Первый надежд не оправдал, зато Купперман по праву гордился вторым, оказавшим стране немало услуг. На случай внутренних проблем, когда срочно требовался отвлекающий маневр, из усатого тирана он создал героя многосерийного триллера, и несколько серий были поставлены Бушем-старшим и Клинтоном — с разным, надо сказать, успехом. Но Куппермана трудно было в чем-либо упрекнуть: его ремеслом было создание интриг и сюжетных поворотов, и он, обладая неистощимой фантазией, мог сочинить все что угодно, со знаком «плюс» или «минус», на выбор. Выбирал всегда президент, и он же потом разруливал последствия, обычно жертвуя на алтарь общественного мнения какого-нибудь советника, менее полезного, чем Купперман, который только незаурядному таланту был обязан своим влиянием и рекордным стажем.

Когда он переметнулся в стан противника, финансовые воротилы, правившие страной под прикрытием выборной системы, вздохнули спокойно: присутствие Куппермана в Белом доме было гарантией некоторой последовательности в международных отношениях. Буш же младший, который терпеть не мог замашек этого агностически настроенного бонвивана, оставил его в прежней должности не для того, чтобы черпать у него идеи, а для того, чтобы он не подбрасывал их демократам.

— Что это за радиоугольная датировка? — осведомился владыка мира.

Повисло неловкое молчание, нарушаемое лишь звяканьем ложечек о чашки.