Бедный старый товарищ! Он ничему не удивлялся, ни на что не жаловался, ничего не боялся и даже ни на что не ворчал с самого начала наших злоключений до этого дня, когда мы положили его в сруб умирать. Он, как троянец, геройски охранял свой пост на корабле. Все приказания он исполнял молчаливо, покорно и добросовестно. Он был старше нас всех лет на двадцать. И вот этот угрюмый старый верный слуга умирал на наших глазах.

Сквайр бросился перед ним на колени, целовал ему руки и плакал, как малый ребенок.

— Я умираю, доктор? — спросил тот.

— Да, друг мой,— сказал я.

— Жаль, что не удалось мне перед смертью разок послать им пулю.

— Том,— сказал сквайр,— скажи мне, что ты прощаешь меня.

— Прилично ли мне, сэр, прощать или не прощать своего господина? — спросил старый слуга.— Ну, да будь по-вашему. Аминь!

Он замолчал, потом попросил, чтобы кто-нибудь прочел над ним молитву.

— Таков уж обычай, сэр,— прибавил он, словно извиняясь, и вскоре после этого умер.

Тем временем капитан— я видел, что у него как-то странно вздулась грудь и оттопырены карманы,— вытащил оттуда самые разнообразные вещи: британский флаг, Библию, клубок веревок, перо, чернила, судовой журнал и несколько фунтов табаку. Он отыскал длинный обструганный сосновый шест и с помощью Хантера укрепил его над срубом, на углу. Затем, взобравшись на крышу, он прицепил к шесту и поднял британский флаг. Это, по-видимому, доставило ему большое удовольствие. Потом он спустился и начал перебирать и пересчитывать запасы, словно ничего другого не было на свете. Но изредка он все же поглядывал на Тома. А когда Том умер, он достал другой флаг и благоговейно накрыл им покойника.

— Не огорчайтесь так сильно, сэр,— сказал капитан, пожимая руку сквайру.— Он умер, исполняя свой долг. Нечего бояться за душу такого человека. Я не силен в богословии, но это дела не меняет.

Затем отвел меня в сторону.

— Доктор Ливси,— спросил он,— через сколько недель вы со сквайром ожидаете прибытия корабля, который пошлют нам на помощь?

Я ответил, что это— дело затяжное. Потребуются не недели, а месяцы. Если мы не вернемся к концу августа, Блендли вышлет нам на помощь корабль, не позже и не раньше.

— Вот и высчитайте, когда этот корабль будет здесь,— закончил я.

— Ну, сэр,— сказал капитан, почесывая затылок,— в таком случае нам, даже если положиться на милость провидения, придется туговато.

— Почему? — спросил я.

— Очень жаль, сэр, что весь груз, который мы взяли во второй рейс, погиб, вот почему,— ответил капитан.— Пороха и пуль у нас достаточно, но провизии мало. Очень мало! Пожалуй, не приходится жалеть, что мы избавились от лишнего рта.

И он указал на покрытого флагом покойника.

В это мгновение высоко над крышей сруба с ревом и свистом пролетело ядро. Оно упало где-то далеко за нами, в лесу.

— Ого! — сказал капитан.— Что ж, палите себе, ребята. Ведь пороха у вас не так-то много.

Второй прицел был взят удачнее. Ядро перелетело через частокол и упало перед срубом, подняв целую тучу песка.

— Капитан,— сказал сквайр,— сруб с корабля не виден. Они, должно быть, целятся в наш флаг. Не лучше ли спустить его?

— Спустить флаг? — возмутился капитан.— Нет, сэр. Пусть его спускает кто угодно, но только не я.

И мы сразу же с ним согласились.

Гордый морской обычай не позволяет спускать флаг во время битвы. И кроме того, это была хорошая тактика — доказать врагам, что нам вовсе не страшна их пальба.

Они обстреливали нас из пушки весь вечер. Одно ядро проносилось у нас над головами, другое падало перед частоколом, третье взрывало песок возле самого сруба. Но пиратам приходилось брать высокий прицел: ядра теряли силу и зарывались в песок. Рикошета мы не боялись. И хотя одно ядро пробило у нас крышу и пол, мы скоро привыкли к обстрелу и относились к нему равнодушно, как к трескотне сверчка.

— Есть в этом и хорошая сторона,— заметил капитан.— В лесу поблизости от нас, должно быть, нет пиратов. Отлив усилился, и наши припасы, наверно, показались из-под воды. Эй, не найдутся ли охотники сбегать за утонувшей свининой?

Грей и Хантер вызвались прежде всех. Хорошо вооруженные, они перелезли через частокол. Но свинина досталась не им. Пираты были храбрее, чем мы ожидали. А может быть, они вполне полагались на пушку Израэля Хендса.

Пятеро разбойников усердно вылавливали припасы из нашего затонувшего ялика и перетаскивали их в стоявшую неподалеку шлюпку. Сидевшим в шлюпке приходилось все время грести, потому что течение относило их в сторону. Сильвер стоял на корме и распоряжался. Они все до одного были вооружены мушкетами, добытыми, вероятно, из какого-то их тайного склада.

Капитан сел за судовой журнал и стал записывать:

«Александр Смоллетт — капитан, Дэвид Ливси — судовой врач, Абрахам Грей — помощник плотника, Джон Трелони — владелец шхуны, Джон Хантер и Ричард Джойс — сухопутные слуги владельца шхуны — вот и все, кто остался верен своему долгу. Взяв с собой припасы, которых хватит не больше чем на десять дней, они сегодня высадились на берег и подняли британский флаг над блокгаузом на острове Сокровищ. Том Редрут, слуга владельца шхуны, убит разбойниками. Джеймс Хокинс, юнга…»

Я задумался над судьбой бедного Джима Хокинса.

И вдруг в лесу раздался чей-то крик.

— Нас кто-то зовет,— сказал Хантер, стоявший на часах.

— Доктор! Сквайр! Капитан! Эй, Хантер, это ты? — услышали мы чей-то голос.

Я бросился к дверям и увидел Джима Хокинса. Целый и невредимый, он перелезал через наш частокол.

ГЛАВА XIX

Опять говорит Джим Хокинс.

Гарнизон в Блокгаузе

Как только Бен Ганн увидел британский флаг, он остановился, схватил меня за руку и сел.

— Ну,— сказал он,— там твои друзья. Несомненно.

— Вернее, что бунтовщики,— сказал я.

— Никогда! — воскликнул он.— На этом острове, в этой пустыне, где никого не бывает, кроме джентльменов удачи, Сильвер поднял бы черное, пиратское знамя. Уж будь уверен. Там твои друзья, это точно. Должно быть, была стычка, и они победили. И теперь они на берегу, за старым частоколом. Это Флинт поставил частокол. Много лет назад. Что за голова был этот Флинт! Только ром мог его сокрушить. Никого он не боялся, кроме Сильвера. Он, знаешь, мягко стелет, этот Сильвер…

— Ну что ж,— сказал я,— раз за частоколом свои, тем более надо идти туда.

— Постой,— возразил Бен.— Погоди. Ты, кажется, славный мальчишка, но все же ты только мальчишка. А Бен Ганн хитер. Бен Ганн не промах. Никакой выпивкой меня туда не заманишь. Я должен сам увидеть твоего прирожденного джентльмена, и пускай он даст мне свое честное слово, тогда пойду А ты не забудь моих слов: Ганн куда больше доверяет прирожденному джентльмену. Так и скажи ему. И ущипни его за руку.— И он третий раз ущипнул меня с самым многозначительным видом.— А когда Бен Ганн вам понадобится, ты знаешь, где найти его, Джим. Там, где ты нашел его сегодня. И тот, кто придет за ним, должен держать что-нибудь белое в руке и пускай приходит один Ты им так и скажи У Бена Ганна скажи, есть на то свои причины

— Хорошо,— сказал я.— Кажется, я вас понял. Вы хотите что-то предложить, и вам нужно повидаться со сквайром или с доктором. А увидеть вас можно там, где я вас нашел сегодня. Это все?

— А почему ты не спрашиваешь, в какие часы? С полудня до шести склянок

— Хорошо, хорошо,— сказал я. — Теперь я могу идти?

— А ты не забудешь? — спросил он тревожно.— Скажи ему, «куда больше доверяет», скажи, «есть свои причины». «Свои причины» — это главное, передай ему как мужчина мужчине. А теперь можешь идти, Джим,— сказал он, по-прежнему крепко держа меня за руку.— Послушай, Джим, а если ты увидишь Сильвера, ты не предашь ему Бена Ганна? И клещами, говоришь, из тебя слова не вытащат? Ну, а если пираты вздумают заночевать на берегу — не сделать ли нам их жен вдовами к утру, как думаешь?