Поиск
ДЕТСКАЯ КНИГА
I. «Звон стекла, дуновение шторы…»
Звон стекла, дуновение шторы,
Шорох шепота на крыльце.
Прямо в окна вползают воры
С полумаскою на лице.
И уже на ногах вериги, —
«Мы безжалостно заберем
Ваших кукол и Ваши книги,
Даже плюшевый Ваш альбом…»
Безошибочно, в лунном свете,
Тот, кто стройный и впереди,
Голубой медальон заметил
Под оборкою на груди.
«Вы влюбляетесь слишком рано
(Створки отперты без труда),
Бойтесь верности и обмана,
Бойтесь памяти навсегда».
В черном бархате полумаски
Холодны, тяжелы глаза:
«Вы читаете на ночь сказки
Перед зеркалом, стрекоза,
И уже полюбить решая,
Словно сердцу пятнадцать лет,
Вы мечтаете, как большая,
И страдаете, как поэт».
Но покорны, прозрачны руки
От ладони и до плеча, —
И описаны эти муки
В басне «Бабочка и свеча»…
Забывая найденный мячик
И оборванный медальон,
Нежный голос наутро плачет
И в стихах вспоминает сон.
II. «От слов твоих, от памяти моей…»
От слов твоих, от памяти моей
И от почти такого же апреля
Опять поет забытый соловей
И близится пасхальная неделя.
Но вот встает в какой-то полумгле
И призраками — праздничные лица,
Цветы сияют мутно на столе,
А соловей — как заводная птица.
Он так поет, что плачет богдыхан
В истрепанном собраньи Андерсена.
— Хочу того… — Но тяжелей туман,
И дальше север, и слышнее Сена.
И девочка, под заводную трель,
Боится так, как прежде не боялась,
Сказать тебе, что и сейчас апрель,
Что с нами память, кажется, осталась,
Что можно бы попробовать еще.
Но вот она уже сама не верит,
Хоть соловей садится на плечо,
И щелкает, и нежно лицемерит…
И дождь идет без запаха дождя,
Без шелеста, стекая с переплета,
Где спят герои, руки разведя,
Как для объятья или для полета.
ВЕСНА
О, как слаба, о, как нежна,
О, как скучна и нежеланна
Встает прохладная весна
Из-за февральского фонтана.
И ей подчищенный тритон
Трубит заученную встречу,
Садовник — хилого предтечу —
Пестует зябнущий бутон.
И в рыжем пиджаке плебей
Стоит, нацелясь аппаратом, —
Богиня с профилем носатым
Ему позирует с аллей.
Но эта встреча не для мук…
В траве потягиваясь прелой,
Амур натягивает лук
И в землю выпускает стрелы.
«Не черна моя совесть, а только мутна…»
Не черна моя совесть, а только мутна.
Целый месяц в окне не вставала луна.
В тишине, в темноте наступала весна.
И томила она, и звала у окна.
— Умирай, наступила для смерти пора.
Как туманны утра и душны вечера,
Не вздыхай, не гори, не зови, не дрожи,
Только веки сомкни, только руки сложи,
Только жить перестань… А покой недалек.
Жестяные цветы от весны на порог,
Позумент — у плеча и парча — на груди,
Только ты не вставай, только ты не гляди…
Розовая глина легка и суха,
Далеко до луны, высоко до греха.
«Боже мой, печалиться не надо…»
Боже мой, печалиться не надо,
Этот день — спокоен и хорош.
На дорожку маленького сада
Золотая набегает рожь.
Чайных роз измяты сердцевинки,
Лепестки, как дамские платки,
Из-за них погибнут в поединке
Вечером зелёные жуки.
На мосту почти прогнили доски,
И перила так легки, легки,
Поправляй же локоны причёски,
Становись, взлетая, на носки.
И никто, наверно, не заметил,
Как я пела, огибая дом,
И как, словно спущенные петли,
Тень моя рассыпалась дождём.
Как недолго, чувствуя тревогу,
Голос мой срывался и дрожал,
Но никто не вышел на дорогу,
На земле меня не удержал.
«Первая печаль в степи дорожной…»
Первая печаль в степи дорожной
Васильком далеким расцвела.
Я сорвать хотела: можно? Можно?
Но карета мимо проплыла.
И в квадратной комнатке кареты
Я рыдала, кажется, — часы,
Бледной девочкой росла за это
И ждала показанной красы:
Синих платьев бальных и душистых
Или чьих-то ангельских очей.
Только было в небе — пусто, мглисто
Всех дорожных тысячу ночей.
И так скучно было в этой ровной,
Чуть дрожащей в мареве степи,
Звезды взоров так еще — условны,
Что в слезах себя не ослепи
До поры, пока назад в карете
Ты поедешь той же колеей,
И столетний василек заметит
Твой призыв настойчивый и злой.
И к обочине стеблем змеиным
Проползет и в руку упадет:
Что так поздно?
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: