Даже долгие годы спустя Фернанда испытывает восхищение, вспоминая о том, как Стайны в первый же свой приход купили картин на 800 франков. С этой встречей для Пикассо закапчивается долгий и трудный период его жизни, но не только. В первый же его визит к Стайнам он получает там самые разнообразные «импульсы», а находится он в этот момент в самом своем восприимчивом состоянии, все в нем готово к переменам, к тому, чтобы обрести новое художественное видение.

В этой перемене взглядов Пикассо есть что-то от уверенности сомнамбулы; сам Пикассо сформулировал это так: «Я не ищу, я нахожу».

Очень характерным для этой «поступи сомнамбулы» было краткое путешествие в Голландию, совершенное в 1905 году. Один из его друзей, богатый голландец, прожигавший в Париже состояние, настаивает на том, что непременно должен показать Пикассо свою страну и приглашает провести несколько недель у него дома. Зовут голландца Том Шильперот. Пикассо впервые знакомится с этим особым климатом: многочисленные каналы, цветы, солнечный свет пробивается сквозь туман, поднимающийся от воды; также впервые он видит золотые полотна Рембрандта и голубизну, смешивающуюся с серебром и золотом, картин Вермеера. Однако тогда его ничто не привлекло. Его натура настолько прочно живет в настоящем, что прошлому пока нет в нее доступа. Внимание его привлекают только молодые женщины: «Очень любопытно было смотреть на улице на целые процессии молодых пансионерок с фигурами кирасиров», — замечает он по возвращении Фернанде, чтобы ее успокоить. На самом же деле его чрезвычайно волновала эта розовая плоть, светлые волосы, нежная здоровая кожа и покладистый нрав молодых голландок.

В Голландии Пикассо пишет гуашью несколько женских портретов; это обнаженная натура, отнюдь не отличающаяся худобой. «Голландка» (коллекция Станг, Осло) облачена только в свои распущенные волосы, руки ее скрещены на большом животе, груди набухли. Впоследствии Пикассо часто повторял: «Самая красивая женская грудь та, которая дает больше молока». Широкая шея, круглые плечи, грудь будущей матери — все это отмечает окончание «голубого периода»: исхудавшие женщины с плоской или свисающей грудью, женщины, изможденные от непосильной работы или чрезмерной любви, выброшенные на обочину жизни.

Вместе со сменой сюжета утверждается также и новая форма. На картине, написанной в Осло, четко обозначены брови, глаза слегка прищурены, четче определены контуры носа и рта, а чередование планов позволяет сравнить эту картину с более поздними работами Пикассо.

В этой же картине подспудно чувствуется влияние Сезанна.

Пикассо видел картины Сезанна еще когда только приехал в Париж, но встреча эта оказалась преждевременной. Его «голубой период» переживал тогда свой расцвет. Но познакомившись со Стайнами и впервые попав к ним в дом, Пикассо увидел Сезанна другими глазами.

Лео Стайн впервые услыхал о художнике по имени Сезанн, еще живя во Флоренции. Потом у коллекционера Шарля Лоэзера он увидел его картины. Приехав в Париж, Стайны узнали, что единственным торговцем картинами, у которого можно найти Сезанна, был Амбруаз Воллар.

Гертруда Стайн в своей неподражаемо прямой манере описала первое посещение Воллара. Место это совершенно не напоминало художественную галерею. Несколько полотен висели лицом к стене, все остальные беспорядочно были свалены в углу. В центре комнаты стоял высокий мужчина с бледным лицом, заросшим бородой, и с мрачным взглядом. «Это был Воллар в хорошем настроении. Когда ему было по-настоящему грустно, он прислонялся к большой застекленной двери, выходящей на улицу, держась обеими руками за косяки, и смотрел на улицу. Тогда никому не приходило в голову зайти к нему».

Амбруаз Воллар, то ли по причине невероятной утонченности, то ли потому, что действительно привязан был к произведениям, которыми владел, казалось, старался отговорить возможного покупателя от приобретения картин. Сезанн же — великий роман всей его жизни. Он просиял, когда посетители попросили его показать картины Сезанна. Тяжелыми шагами он спускается в подвал. У Воллара все вяленые события совершаются в этих таинственных подвалах: приемы, обеды, переговоры с художниками. Вернувшись, он показывает Стайнам совсем маленький холст, на котором изображено яблоко на едва намеченном фойе. Стайны же хотят один из пейзажей солнечного Прованса, как тот, что они видели у Шарля Лоэзера. Воллар снова исчезает и появляется на этот раз с изображением нагой натуры, нарисованной со спины. Картина хороша, но хотят пейзаж. Ожидание на этот раз затягивается. Снова возникнув из подвала, Воллар предлагает их вниманию едва начатый пейзаж, то есть просто зарисованный уголок холста. Нет, это не то. Уже стемнело. Две старушки-уборщицы поднимаются откуда-то снизу и уходят, попрощавшись. У Гертруды Стайн обостренное чувство юмора, она начинает хохотать, так как ей в голову пришла мысль: а не эти ли старушки пишут по заказу полотна Сезанна. Все еще смеясь, Стайны покупают маленький пейзаж, который Воллар все-таки принес. Воллар же, по всей видимости, так и ие понял, над чем они смеялись.

Позлее Воллар рассказывал о том, как к нему приходили американцы, они были очень шумные и слишком эмоциональные, это его раздражало. Однако в конце концов он пришел к выводу, что эти чокнутые лучше покупали смеясь, поэтому с того первого дня предпочитал дождаться, пока они начнут хихикать, и только тогда продавал им что-нибудь.

Очень скоро Лео и Гертруда Стайн становятся постоянными клиентами Воллара. Они покупают две маленькие картины Сезанна, две — Ренуара, одного Мане и двух Гогенов. Сезанном они просто очарованы и горят желанием купить один из его больших портретов; почти все портреты кисти Сезанна сосредоточены в руках Воллара. Они долго колеблются между мужским портретом и портретом мадам Сезанн в сером, сидящей в красном кресле. Воллар с обычным своим лукавством замечает, что обыкновенно женский портрет стоит дороже, чем мужской, но, присмотревшись внимательно к обоим портретам, он лично пришел к выводу, что «у Сезанна между мужчинами и женщинами не такая уж большая разница». Портрет дорогой, его стоимость превышает размеры ренты обоих Стайнов, поэтому они обращаются к своему старшему брату Майклу, милому Майку, как называет его Гертруда, обещая ему в будущем вести себя благоразумно. В трудную минуту этот портрет спас их. «Однажды мы совершили акт каннибализма, — смеется Алиса Токлас, — нам очень хотелось есть и мы съели мадам Сезанн».

Когда Пикассо открыл для себя Сезанна, или, скорее, сам открылся влиянию Сезанна, он вспомнил об интересе к скульптуре, испытанном им во время наблюдений за работой Пако Дурио. В этом поиске нового способа выражения безусловно присутствует и желание попробовать свои силы, понять, на что он способен. Ему необходим новый опыт, новый материал.

В 1905 году он сделал несколько скульптур. Среди них «Голова женщины» (Вернер Бар, Цюрих), классическая, с ровными волосами, образующими сплошную массу, нос слегка загнут, верхняя губа чуть выдается вперед, что придает изображению сладострастный вид; «Голова старика» с высокими выступающими скулами; «Женщина на коленях», которая, как и все его женщины «голубого периода», зябко обхватила себя руками. Воллар очень быстро понимает, что эти первые опыты Пикассо в скульптуре не лишены интереса. Он отдает отлить их в бронзе. Одна из этих скульптур сделана в стиле Родена, с характерными шероховатостями, удерживающими свет и тени. Эта скульптура — «Арлекин» (Филипс Мемориэл Гэллери, Вашингтон), на человеке — шутовской колпак, уголки его губ приподняты в улыбке.

Однако Пикассо отдает себе отчет в том, что в скульптуре он не обрел еще своего собственного стиля, как в картинах, кроме того, его влекут другие сюжеты, и скульптура не кажется ему кратчайшим путем для достижения того, К чему, как ему кажется, он стремится. Во всяком случае он очень быстро оставляет занятия скульптурой, оставляет на 20 ближайших лет, за одним — двумя исключениями, ощущая что-то вроде легкого разочарования.