Рико крутил в руках зажигалку.

— Меня уберут из управления?

— Ничего об этом не знаю. «Отец» только предупреждает, чтобы ты нынешним своим заданием слишком долго не занимался. Тангенс отказался от сотрудничества.

— Ну и что из того? Неужели он нам так нужен?

— Этого я не знаю. А ты? Научился задавать вопросы? Занимайся своим делом.

— Занимаюсь. «Отцу» скажи, что Тангенс по сути дела у меня в руках. Без меня он не много сделает. Так что, если будет нужно…

— Рико, ты и в самом деле изменился в этой своей Европе. Если будет нужно, тебе скажут. «Отец» все знает, даже то, что Тангенс без тебя и шагу ступить не может.

— Завтра я возвращаюсь. Прямо на Сардинию. Потом в Милан. Мне будет нужен человек, ну, скажем, на роль личного секретаря. И чтобы у него кое-что висело под мышкой.

У собеседника заблестели глаза.

— Я бы подошел? Как думаешь?

— Кто это тебя научил вопросы задавать? Занимайся своим делом. Если пришлют тебя, то я возражать не буду.

— О’кей, Рико. Думаю, что мы скоро увидимся.

— Ты думаешь? Не смеши меня. — Рико похлопал его по плечу и вытолкнул из номера.

Не пройдет и суток, как Рико в моторной лодке снова появится на пляже Моники. Он привезет ей множество цветов, которых полно на базаре в Ольбии. Скажет, что дела заставили его ехать в Рим и, хотя ему следовало там остаться, он вернулся к ней. Ведь уже ясно, что девушка готова сдаться. Практически можно считать дело сделанным.

Однако дело оказалось более трудным, чем ему представлялось. Когда он подплыл к пляжу, вместо Моники с матраца встал тот же молодой человек, которого Рико застал в первый раз.

— Моника? Она дома. Вы пойдете к ней? — нахально спросил Джиджи Мораветти.

Пойдет ли? Нет, конечно, он не пойдет. Рико был удивлен, что вместо Моники он нашел здесь этого типчика с длинными, как у цапли, ножками. Идиотская ситуация? Он немного подождал, неподвижно сидя у руля. Парень играл с собакой, не обращая на него внимания. Рико чувствовал себя просителем, ожидающим, когда его позовут. Так дальше продолжаться не могло. Он запустил двигатель и молча помахал парню рукой. Затем не спеша вывел лодку из залива и уплыл, не взглянув даже на casa azzurra. Ему не хотелось возвращаться в гостиницу, поэтому он поплыл на соседний островок, пообедал там и сел за столик уличного кафе. Отсюда ему открывался вид на живописный маленький порт, на рыбачью пристань, на туристский причал, где покачивались несколько прекрасных яхт и десятки моторных лодок. Рыбачьи суденышки с рыжими бортами, с кучами сетей и стеклянными буями казались совершенно пустыми. Так и было на самом деле, скорее всего из-за полуденной сиесты. Рико знал, что к вечеру суденышки оживут, на них начнут возиться мужчины, готовящие свои лодки к ночному лову. Рико многое отдал бы, чтобы иметь возможность поплыть на такой лов и освободиться от всего, чему он посвятил жизнь. Моника была частью задания, какое он выполнял, частью большого плана, составленного за океаном. Именно ему пришлось его выполнять. А если бы Моника была просто предметом его ухаживаний как обыкновенная девушка? Нравится ли она ему? Конечно. Он никогда не ложился в постель с девушками, которые ему не нравились. И никогда не добивался этого так долго, как сейчас. Все, что он делал, соответствовало плану, который он выполнял, но имело также и своеобразную прелесть, легкий оттенок романтизма, не чуждый ему, как каждому итальянцу. Он был американцем и итальянцем одновременно, как другие были поляками, немцами или евреями, у которых также было две родины. Однако, работая на старой родине, Рико никогда не ставил перед собой вопрос: поступает ли он согласно или вопреки интересам Италии. Он придерживался принципа — все, что хорошо для Америки, хорошо и для других стран. Тут у него не было сомнений. Если они у него и появлялись, то только из-за Моники. Эта игра с телефонами, ее холодная ярость вначале, любопытство, затем некоторый интерес, появившийся после инцидента в клубе, и наконец, обед в Сардинии определялись двумя параллельными линиями — служебной и личной. Все же первая несомненно была главной. С врожденным оптимизмом Рико мог сказать, что в этом деле приятное сочетается с полезным.

Группа молодых людей как раз в этот момент подошла к набережной. Они расположились недалеко от Рико под соседним зонтиком и заказали прохладительные напитки. Ребята говорили о приближающихся регатах, которые должен был организовать спортивный клуб в Порто Себастьян. Они обсуждали состав команд, когда Рико услышал:

— На Джиджи не рассчитывайте. Он теперь где-то пропадает целыми днями, избегает общества.

— Дочка сенатора?

— Вот именно. Не очень-то у него это получается, по парню видно. Моника ему нравится, но она ведет себя с ним независимо. Была раз в дискотеке, помните? И на этом все кончилось…

— Но не для Джиджи.

— Жалко мальчика, — вздохнула одна из девушек.

Рико поднялся и, оставив банкнот на столике, направился к катеру. Возвращаясь в Порто Себастьян, он до предела нажал на педаль газа. Времени у него уже не было. Во всяком случае, что касалось Моники.

Профессор Замбетти занимал роскошную квартиру в доме, стоящем на краю заросшего зеленью спортивного комплекса. Когда он глядел из окон квартиры, у него появлялись ощущение простора и иллюзия естественной вентиляции. Но это была лишь иллюзия, ибо через открытое окно не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Августовский зной стоял над опустевшим городом, как угрызения совести профессора, который велел своей молодой жене отказаться от отдыха за городом и торчать в невыносимой городской духоте. Правда, профессор с супругой вот-вот должны были поехать на расположенное невдалеке озеро Комо, где не было такой жары и где их ждал пансионат синьоры Цуккерино, но этому все время что-то мешало. Несмотря на каникулы, профессор интенсивно работал в своей политехнической лаборатории, заканчивая цикл опытов над расхождением радиоволн. Замбетти был признанным в своей отрасли авторитетом, который он быстро и уверенно завоевал во время последипломного обучения и двухлетней работы в знаменитом МИТе, то есть в Массачусетсском технологическом институте в Бостоне. Когда ему пришла телеграмма с предложением принять профессорскую должность в Милане, он согласился не задумываясь. Ему тогда было двадцать восемь лет. Сейчас, будучи уже в возрасте Христа, он еще больше упрочил свое положение и к тому же имел неплохие доходы от нескольких патентов, проданных американцам.

Интерьер квартиры семьи Замбетти, обставленной в стиле холодного, бело-голубого модерна, вероятно, способствовал интеллектуальным спекуляциям, но не развитию супружеских чувств. Со своей женой, Конни, он познакомился во время банальной экскурсии на Ниагарский водопад, когда ветер сорвал с девушки полиэтиленовый плащ, который обычно защищал туристов от назойливого водяного тумана в тот момент, когда они проезжали рядом с сумасшедшим грохотом падающей воды. Замбетти пригласил ее под свою накидку, потом они вместе съели обед в каком-то крикливо разрекламированном ресторане и — перед возвращением в Бостон — переспали в придорожном мотеле, а после приезда в город даже не договорились о следующей встрече. Замбетти наверняка забыл бы о ней, если бы не случайная встреча в университетском кафе. Оказалось, что Конни работает в финансовом отделе и даже имеет какое-то влияние на финансирование исследований и работ института. На этот раз Замбетти не пропустил случая — у Конни кроме секса были и другие достоинства. Вскоре молодой ученый благодаря ее помощи получил возможность закупить уникальную исследовательскую аппаратуру в Японии, куда даже слетал за счет института, чтобы лично оформить эту торговую сделку. Дорогую аппаратуру он использовал потом для испытаний, длившихся всего неделю, а затем поставил ее на институтский склад. Откровенно говоря, Замбетти мог часть исследований провести на почти такой же аппаратуре, имеющейся в одном из калифорнийских университетов, но это было бы не в его стиле. Замбетти постоянно преследовала навязчивая идея — немедленно проверять на практике свои теоретические выкладки. Так он делал в науке и так поступал совершенно в другой области. Когда Замбетти прикинул, что более длительный союз с этой девушкой может быть выгодным — он предложил ей немедленно выйти за него и отправиться в Европу, где как раз собирался принять профессорскую должность. Отец Конни, известный бостонский адвокат, не был в восторге от выбора дочери, которую он мечтал выдать замуж за какого-нибудь представителя старого рода Новой Англии, но довольно быстро согласился на этот союз. У него было достаточно воображения, чтобы предвидеть — этот брак дочери вряд ли будет последним. Женитьба на американке давала Замбетти неплохую позицию в обществе среди снобистской интеллигенции и дополнительное прикрытие для той части его деятельности, которая должна была оставаться неизвестной супруге, коллегам, журналистам и прежде всего полиции. Именно сейчас, в городской тиши отпускных недель, профессор лихорадочно делал все, чтобы предусмотреть любую мелочь в плане, который родился в его голове год назад, а выполнение которого надо было приурочить к открытию осеннего политического сезона.