Люси неожиданно для себя оказалась на вершине славы — она получила за эту роль «Оскара». Ошеломление быстро прошло, Люси привыкла к необыкновенному своему положению, как будто оно сопутствовало ей от рождения. Стив познакомился с ней на каком-то приеме. Она принимала поклонение, была элегантной и далекой от какой-либо фамильярности, даже с коллегами по съемочной группе. Стив наблюдал за ней жадно и, что никогда раньше с ним не бывало, восхищался девушкой. Ее красотой, скромной элегантностью (она не надела в тот раз драгоценности, что бульварная пресса сразу же отметила, утверждая: актриса такого класса и красоты может обойтись без золота), обходительностью и улыбкой. Какова она в постели? Это волновало его весь вечер. Джексон крутился вокруг нее, будто бы мимоходом рассказывал какой-нибудь анекдот, улыбался ей, но это были наивные попытки, которые не возбуждали у Люси никакого интереса. Стив знал, что с такой девушкой своими опробованными штучками он ничего не добьется. Поэтому он решил изменить тактику. Люси была занята разговором с известным продюсером. Стив подошел к ним, непринужденно похлопал продюсера по плечу и, обращаясь к Люси, спросил:

— Интересно, любишь ли ты заниматься любовью?

— Очень, — ответила она не задумываясь, — но дело в том, что я сама выбираю партнеров.

Стив смутился. Пытаясь это скрыть, он рассказал какой-то новый политический анекдот, но в глубине души чувствовал себя посрамленным. Быстро ушел с приема, а когда в полночь поднял трубку, не поверил собственным ушам. «Можешь прийти…»

Значит, это она выбрала его. И это портило ему вкус победы. Тогда он еще не подозревал, что Люси надолго войдет в его жизнь. Честно говоря, навсегда. Ибо она постоянно с ним, даже когда ее уже нет, и так, вероятно, будет до конца его дней.

Как-то раз они поехали в Европу. Вернее, поехала Люси, а он ее сопровождал. Она была в своей стихии, в гостинице знаменитую актрису окружила толпа репортеров и поклонников ее таланта. Стивом никто не интересовался, что стало причиной обид и даже упреков. Однако Люси знала, как сделать, чтобы его недовольство не переродилось в бунт. Она сократила свое пребывание, домой они вернулись на трансатлантическом лайнере, совершенно изолированные от других пассажиров, запертые в своих апартаментах, с умелым и деликатным обслуживающим персоналом. Это путешествие он вспоминал как нечто прекрасное. Несколько дней и ночей, во время которых она была его, и только его. Время, которое больше никогда не повторилось. «Если бы я тебя встретила, прежде чем стала актрисой, — сказала как-то Люси, — я была бы счастлива. А так… тебя одного мне мало, пойми меня, Стив, тут дело не в других мужчинах, но весь этот мир, который стал моим миром, тогда был бы далеким, недоступным, и я не могла бы даже о нем мечтать. Ведь ты же сам из этого мира кинобизнеса… Разве может кто-нибудь меня лучше понять, чем ты?» Что из того, что он ее понимал. Так бывает, когда понимаешь принцип, а не можешь решить шарады.

Босс встал и долил в бокал новую порцию алкоголя. Теперь он будет пить до рассвета, пока не свалится. Его разбудит звуковой сигнал устройства, которое было вмонтировано в спальне и включалось в семь часов утра. Этот сигнал был неумолим, обязателен, а от заданного порядка вещей Босс не отступал. Итак, он встанет, включит душ и, исхлестанный водой с меняющейся температурой, будет приходить в себя. В восемь Босс уже сидит в своем служебном кабинете. Порозовевший, благоухающий, свежий — таким он всегда появлялся перед своими сотрудниками. Некоторые были склонны даже считать его элегантным пожилым джентльменом, главным образом заботящимся о своем здоровье. Но это были лишь те, кто видел его только издалека.

Весенняя сессия закончилась. Она сдала два зачета и три экзамена и теперь была свободна. Роберт остался в городе, он мог ей предложить лишь бассейн или кино, иногда дискотеку. Молодой человек был удивлен, когда Моника сказала, что едет на каникулы. Одна. С того времени, когда отец отправил ее на юг к родственникам на каникулы, которые из-за поведения кузена стали для Моники кошмарным потрясением, она предпочитала никуда не ездить одна. Разве только с отцом. А у него было все меньше времени. Ей оставалась только возможность выбраться на пару дней в Альпы на лыжи или иногда совершать непродолжительные поездки на Сардинию, где целыми месяцами стояла совершенно пустая, построенная на скале резиденция сенатора, откуда по лесенке можно было спуститься к заливчику с собственным кусочком пляжа. Моника любила это сардинское уединенное местечко, но никогда не оставалась там одна, без отца. Не помогали ни уговоры, ни то, что дом хорошо охранялся.

Вот почему отец был очень поражен, когда она объявила ему о своем решении.

— На самом деле? Ты хочешь ехать? Это прекрасно. Признаюсь, я уже было раздумывал, не продать ли casa azzurra[3], на его содержание идет столько денег, а он годами стоит пустой. Когда ты хочешь ехать?

Когда? Она не знала. Сардинию Моника придумала, для того чтобы убежать от звонков по вторникам, которые — она была в этом уверена — не прекратятся, а выключение телефона ничего не даст, ибо он в таком случае просто изменит форму напоминания о себе, но не смирится. Подтверждением его упорства была корзина прекрасных роз, которую он прислал на следующий день после того страшного инцидента. Отец взял в руки записку: «Прости, прости, я больше никогда…» На записке не оказалось подписи, сенатор вопросительно взглянул на дочь. «Я этого парня не знаю, он пытался пригласить меня на дискотеку. Был нахален, поэтому я поставила его на место». Отец принял к сведению это объяснение и не стал интересоваться подробностями.

Моника решила бежать. Из города и от навязчивого незнакомца. Она никому не верила и боялась. Даже Роберта обманула, сказав, что едет во Францию. Якобы хочет быть совершенно одна и как следует отдохнуть.

Отец купил Монике билет на самолет, по телефону заказал такси, которое должно было ее встречать в аэропорту на Сардинии, сообщил о приезде дочери заботящимся о сохранности casa azzurra людям и дал ей необходимую сумму денег. Он был счастлив, что дочь наконец-то преодолела непонятное ему нежелание выезжать на каникулы.

В самолете Моника почувствовала облегчение. Даже ненависть к преследователю уменьшилась, но все же страх остался. Ведь незнакомец столько раз демонстрировал свою настойчивость, что и сейчас может не оставить ее в покое.

Курортное местечко Порто Себастьян в летние месяцы заполнялось людьми, но casa azzurra сенатора Пирелли, окруженный прибрежными скалами, давал возможность изолироваться от всего, что было за каменной оградой. Из дома лестница вела к крохотному песчаному пляжу, окаймленному серыми, недоступными скалами. Здесь можно было плавать словно в частном бассейне, без опасения встретить посторонних. В принципе непрошеный гость мог появиться во владениях сенатора только со стороны моря. И это как раз и беспокоило Монику, вот почему на пляж она ходила в сопровождении собаки, хорошо выдрессированной овчарки, которую звали Кам. Ее хозяином был Джузеппе, сторож и администратор casa azzurra сенатора Пирелли. Моника любила плавать, но с опаской посматривала на море, не появится ли случайно оттуда незваный посетитель. Ей надо было сказать Джузеппе об этих страхах, но она стыдилась своей трусости, вряд ли оправданной в здешних местах.

В Порто Себастьян было полно всякого рода развлечений — прекрасно организованная дискотека, корсо[4] с ресторанчиками, кафе и барами, портовый деревянный мол с десятками пришвартованных к нему моторных лодок, пляжи, окруженные скалами, система прекрасных дорог, дающих возможность доехать в любое место, независимо от средства передвижения. У Моники был здесь мотороллер, а также велосипед, которым она особенно охотно пользовалась. На нем она ездила в лавки и магазинчики, где покупала разные легкие летние тряпки — блузки, платья, брюки. Моника не собиралась наряжаться и щеголять в них по корсо, поскольку избегала общества. Но все же ей трудно было отказаться от этих маленьких удовольствий.