— Какой путь? До какого конца?

— Это профессиональное выражение. Мой начальник — большой любитель подобных фраз. Право же, доктор, сегодня у нас с вами мало поводов для серьезного разговора. Главное было познакомиться, установить контакт, потому что…

— Потому что, наравне со многими другими, меня подозревают в убийстве собственного сына, правильно?

Теллер утвердительно кивнул.

— Я понимаю ваше положение, мистер Теллер.

— А ваша супруга? Как вы думаете, она в состоянии нас понять?

— В той мере, в какой это нужно в интересах следствия. Я своего сына не убивал.

— Кто в этом сомневается, доктор? У вас есть еще дети?

— Дочь, но она сейчас в Калифорнии — работает над диссертацией по английской литературе.

— Она приедет на похороны? — поинтересовался Теллер.

— Если не возникнут препятствия, так сказать, технического характера. — С этими словами Сазерленд встал, поразив гостей своим ростом. Пока он, ссутулившись, сидел на диване, поза скрадывала его истинные размеры, теперь же, выпрямившись, он оказался почти двухметрового роста.

— Позвольте мне откланяться, — сказал он, протягивая Теллеру руку.

Тот пожал ее, но не удержался и спросил:

— А что же нам все-таки делать с миссис Сазерленд? Когда, как вы думаете, нам удастся с ней встретиться?

— Только не в ближайшее время — это исключено. В данный момент она крепко спит после укола снотворного. Может быть, потом, на неделе.

— Да-да, понятно, — сказал Теллер. — Благодарю вас за беседу. Будем поддерживать с вами связь. Мы вам позвоним.

— Куда же от вас денешься? — С этими словами доктор скрылся за дверь в помещение позади кабинета.

Теллер с Сюзанной вышли в приемную, где прямая как стрела восседала за столом Вера Джонс, скрестив руки на блокноте.

— Извините, что отняли у вас столько времени, — сказала Сюзанна, направляясь к раздвижной двери. Теллер, однако, за ней не последовал — он подошел к встроенным в стену книжным шкафам и принялся изучать корешки.

— Неужели доктор все их перечитал? — спросил он.

— Вероятнее всего, так, — ответила Вера.

— Я испытываю огромное уважение к докторам, особенно к таким знаменитостям, как доктор Сазерленд. — Он явно любовался пейзажем, висевшим у нее за спиной. — Это ведь Сазерленд? — произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Да.

— Грэм Сазерленд. Всю жизнь мне его пейзажи нравятся больше, чем графика. Он не родственник семьи Сазерлендов?

— Очень дальний, — она провела их к выходу, которым пользовались пациенты.

— Еще раз извините за отнятое у вас время, — сказал Теллер. — А кстати, где вы находились в ночь убийства Кларенса?

— Здесь, все время здесь, с доктором Сазерлендом. Работали над статьей для психиатрического журнала… он много публикуется.

— Ну еще бы. Желаю приятно провести день.

Теллер проводил Сюзанну до машины. Садясь за руль, она оглянулась на дом Сазерлендов и сказала, закусив губу:

— Странный все-таки человек.

— Да где ж вы видели, чтобы психиатр — и не странный.

— Она, не он, она меня занимает. Мне ее жаль.

— С какой стати?

— Сама не знаю, тип, что ли, такой? Глаза всегда печальные.

— Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду. Скажите мне лучше, какие у нас перспективы вместе поужинать?

Он так и не понял, то ли она и вправду не знает своих планов на вечер, то ли экспромтом ищет оправдание, но она отказалась:

— Сегодня вечером я занята.

— Тогда в другой раз. Будем созваниваться.

Он еще долго стоял у края аллеи, глядя вслед ее автомобилю. Потом поехал назад, в управление. В шесть Теллер уже входил к себе в квартиру, где первым делом накормил двух своих домочадцев: кота по имени Бьюти[1] и кошку по имени Бист.[2] Ожидая, пока в духовке согреется замороженный ужин, уселся в любимое кресло-качалку. На столе под рукой лежали две книги в мягких обложках, которые он читал попеременно: исторический роман Стефани Блейк и избранные произведения Камю. Он предпочел Камю, вскоре задремал и проснулся лишь тогда, когда едкий смрад сгоревшего ужина заполнил комнату.

А на другом конце города, в оформленной с большим вкусом кооперативной квартире, Сюзанна Пиншер говорила в спальне по телефону:

— Я тоже люблю тебя, детка, и в субботу к вам приеду. Обязательно. Спокойной ночи, приятного сна. Дай мне папу.

Трубку взял ее бывший муж. Их трое детей жили с ним по взаимному соглашению. Сюзанна могла навещать их в любое время и в прошлом году даже брала к себе всех троих на целое лето. Решение оставить детей на попечение мужа далось ей мучительно, но, постоянно убеждала она себя, было единственно правильным.

— Как дела, нормально?

— Без проблем, а у тебя?

— Совершенно измоталась. Меня ведь назначили расследовать дело Сазерленда.

— Крупняк. Последнее время только о нем и говорят.

— Ничего удивительного. Убийство в Верховном суде! Первое за всю историю — подумать страшно!

— Ты бы лучше подумала о своем здоровье, Сюзанна. Приедешь к нам в эту субботу?

— Приеду. Спокойной ночи.

Она послонялась по квартире и в конце концов оказалась на кухне. Поняла, что проголодалась, и приготовила себе кофе с английской булочкой. За кофе ей вспомнилось, что она вообще сегодня не ужинала, а придя с работы с разбухшим от бумаг кейсом, сразу же, переодевшись в халат и накинув поверх теплую кофту, села читать и читала до урочного часа, когда надо было звонить детям.

Доев булочку, Сюзанна прошла в спальню и сняла с полки, где стояли книги по искусству, энциклопедию английской живописи. Нырнув под одеяло, отыскала статью о художнике Грэме Сазерленде. Прочла, захлопнула книгу, погасила свет и некоторое время размышляла в темноте, какой прок полицейскому инспектору от знания работ малоизвестного английского художника?

До чего докатятся наши правоохранительные органы с такими-то инспекторами?..

Верховный судья Темпл Коновер сидел за завтраком в малой столовой своего дома в Бетесде в голубом фланелевом халате, синих, махровой ткани, домашних туфлях, с обмотанным вокруг шеи красным шерстяным шарфом. Рядом, под рукой, стоял алюминиевый костыль, без которого судья не мог передвигаться после последнего инсульта. На столе перед ним лежал окончательный вариант статьи для журнала «Харперс» о цензурной петле, затягивающейся на шее свободной прессы.

Старинные часы в углу большой столовой отзвонили время — семь утра. Коновер налил себе перемешанные с гущей остатки кофе, приготовленного экономкой, взглянул в окно на тщательно ухоженный японский садик — его подарок второй жене-японке.

— Доброе утро, Темпл, — раздался от двери голос его нынешней жены, юной особы с длинными, вьющимися по плечам светлыми волосами, в легкомысленном розовом халатике, прихваченном на талии двумя пуговками, и с детски припухлым, не отошедшим еще от сна лицом. Она стояла, облокотясь о косяк двери и пальцами одной ноги едва касаясь подъема другой. Слегка распахнутые полы халатика являли взгляду гладкие белые бедра.

— Привет, Сесили. Хочешь кофе?

Она подошла к столу и увидела пустой кофейник:

— Пойду заварю свежий.

— Лучше позвони Карлу.

— Не стоит, принесу сама, так будет быстрее.

Минут через десять она вернулась с полным кофейником, налила себе свежий кофе и уселась напротив мужа, подложив под себя одну стройную ногу и болтая на весу другой. Судья закашлялся.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — участливо спросила жена.

— Прекрасно. Вот только что закончил статью, — он толкнул к ней через глянец стола стопку листов. Она взглянула на них мельком, без всякого интереса, отпила кофе из чашки.

— Как вчерашний концерт? — спросил судья.

— Скука смертная.

— А куда ты делась после концерта?