Довод этот не убедителен. Кроме этих троих в январе были также убиты три полковника-Йоруба и два майора-Ибо. Ключ к разгадке причин, по которым эти офицеры подняли мятеж в июле, скорее всего заключается в слове, послужившем сигналом ко всей операции: АРАБА. На Хауса это означает «отделение». И хотя сильный элемент мести присутствовал как во всем этом предприятии вообще, так и во всем, что произошло потом, главной их целью было осуществление давнишнего стремления народных масс Севера раз и навсегда отделиться от Нигерии.
В этом, да и во всех других отношениях, переворот и контрпереворот коренным образом отличались друг от друга. В первом случае во всем было свирепое желание освободить Нигерию от огромного количества бесспорных бед. Переворот этот был реформаторским по мотивировке, кровопролитие было минимальным — 4 политика и 6 офицеров. Он был по сути направлен вовне и не регионален по ориентации.
Июльский контрпереворот был полностью региональным, так сказать обращенным вовнутрь, реваншистским, сепаратистским по сути и совершенно излишне кровавым по исполнению.
За несколько лет до этого было замечено, что хотя большая часть солдат пехоты — северяне, из которых примерно принадлежит к народу Тив, почти 70 % получивших офицерское звание — родом с Востока. Хотя это нельзя назвать случайностью, однако никакой преднамеренности в этом факте не было, несмотря на то, что впоследствии пытались утверждать обратное.
Уже в самом начале существования Нигерийской армии в ней большое значение при предоставлении офицерского звания придавалось уровню образованности кандидата. Как можно заметить по количеству школ на территории области (о чем уже говорилось ранее), на Севере постоянно существовала нехватка образованного персонала.
В 1960 году, в год предоставления Независимости, было произведено в офицеры всего шесть северян. Новый министр обороны альхаджи Рибаду (Хауса) издал приказ о том, что 50 % офицерского состава должно быть набрано на Севере. Однако этого нельзя было достичь так вот сразу. И тем не менее, в 1966 году в армии было уже гораздо больше молодых офицеров-северян, так что хотя июльский переворот и был несомненно спланирован маленькой группой старших офицеров, его непосредственное исполнение выпало на долю этих лейтенантов.
Внутри самой армии распределение офицеров отражало все региональные особенности Нигерии, и опять-таки сделано это было непреднамеренно, только на основе образовательного уровня и склонностей. Подавляющее большинство офицеров-северян служило в пехотных частях, тогда как части технические — склады, радио, инженерные, ремонтные соединения, транспорт, медицина, разведка, обучение и артиллерийско-техническое снабжение — были заповедной зоной людей с Востока. Когда июльский переворот созрел, то для того чтобы в их власти оказалась вся остальная армия, а следовательно, и вся страна, мятежникам надо было только захватить гарнизонные оружейные склады и вооружить своих людей. Что они и сделали.
Вечером 28 июля генерал Иронси обедал с подполковником Фаджуйи, военным губернатором Западной Области, в его резиденции в Ибадане. С ними был полковник Хилари Нджоку (Ибо), командир II Батальона, базировавшегося в Икедже, за пределами Лагоса.
Переворот начался с мятежа в казармах в Абеокуте (Западная Область), где возглавляемая капитаном-Хауса группа солдат в 11.00 ворвалась в офицерскую столовую и убила трех офицеров восточного происхождения. Затем они окружили казармы, разоружили солдат-южан охраны, захватили оружейные склады и вооружили солдат-северян. Был подан сигнал боевой тревоги, после чего разбуженный гарнизон выстроился на плацу. Солдат-южан отделили и заперли на гауптвахте, а тем временем северяне устроили повальный обыск — искали тех, кого не оказалось на плацу. К рассвету большинство офицеров-южан и младшего командного состава были собраны вместе. На заре их вывели с гауптвахты и расстреляли.
Тем временем мятежники по всей видимости дозвонились до II Батальона в Икедже и в VI Батальон в Ибадане и сообщили о том, что произошло. К трем часам утра одному капитану-Ибо удалось бежать из Абеокуты: он тоже позвонил, но в штаб Армии в Лагосе и доложил о том, что, как он думал, было простым мятежом. В Генштабе в отсутствие Иронси старшим по должности был его начштаба подполковник Говон. Он принял командование на себя.
До сих пор идут горячие споры о том, сделал ли он это для того, чтобы иметь большую возможность управлять ходом переворота и той резней, что последовала за ним, или же он пытался все это предотвратить. Говон заявляет, что не имеет ничего общего с переворотом, но его дальнейшее поведение ставит правдивость этого утверждения под сомнение, так что вполне может оказаться, что он был не очень колеблющимся сообщником — как до, так и после свершившегося.
Новости дошли также и до генерала Иронси. Вскоре после полуночи трое офицеров собрались на совещание и решили, что Нджоку должен вернуться в Лагос на гражданской машине, чтобы попытаться взять под контроль ход событий и нейтрализовать «мятеж». Нджоку ушел, чтобы зайти домой и переодеться. Оказавшись на улице, он увидел, как из двух припарковавшихся Ленд Роверов высаживаются солдаты. Они дали по нему очередь из автоматов, и раненный в ногу Нджоку убежал. После того, как ему оказали помощь в госпитале Ибадана, Нджоку, переодетый священником, отправился назад на Восток, в то время как патрули обыскивали из-за него всю Западную Область, а заградотряды на дорогах получили приказ немедленно застрелить его. Именно настойчивость, упорство и продолжительность охоты за офицерами — выходцами с Востока, которая продолжалась еще долгое время после того, как Говон от имени мятежников взял верховную власть, подтверждают правильность сомнений как в политическом характере переворота, так и в том, что Говон был не причастен к тому, что произошло.
На самом же деле солдаты-южане в личной охране генерала Иронси были еще до полуночи разоружены их коллегами-северянами, которые получили в подкрепление еще 24 солдата-северянина, присланных из штаба IV Батальона в Ибадане. Этим батальоном после последовавшей в январе смерти полковника Ларгемы командовал полковник Акахан (Тив с Севера). Вновь прибывшими командовал майор Теофил Данджума (Хауса), который теперь занимал пост помощника командира гарнизона Энугу.
Иронси и Фаджуйи, находившиеся в доме, услышали стрельбу и послали лейтенанта Нванкво, адъютанта Иронси от ВВС, узнать, что происходит. (Армейский адъютант, лейтенант Белло (Хауса) тихонько исчез, хотя и нет доказательств, что он как-то связан с переворотом). Спустившегося вниз Нванкво арестовали, связав ему руки. Прождав почти до рассвета, полковник Фаджуйи сам спустился узнать, что произошло с Нванкво. Его тоже арестовали. Наконец, к 9.00 майор Данджума поднялся наверх, нашел генерала Иронси и арестовал его. Генерала тоже увели вниз.
Из тех, кто знал о том, что произошло, только лейтенант Нванкво дал свидетельские показания. Федеральное правительство предпочло опустить надо всем происшедшим завесу тайны. То, о чем пойдет речь далее, стало известно из рассказа Нванкво.
Всех троих раздели и выпороли кнутами. Затем посадили в разные грузовики, и конвой, возглавляемый майором Данджумой, отправился в путь. На перекрестке Мокола, где дороги разделяются — одна ведет к городу Ойо, а другая к казармам Летмаук, месту расквартирования IV Батальона — конвой разделился. Данджума свернул в Летмаук, предварительно шепотом отдав какое-то приказание лейтенанту Валбе, командиру охраны генерала Иронси. Остальные поехали дальше. Проехав 10 миль, машины остановились, и троим арестованным было приказано выйти. Их заставили пойти по узкой тропинке к зарослям кустарника. Потом их остановили, избили, да так, что они едва могли идти. Пинками их погнали вперед к ручью, который они не смогли перейти, настолько они были слабы. Тогда их перенесли через ручей. Пленники прошли еще несколько ярдов вперед по тропе, а потом их заставили лечь лицом вниз на землю и снова избили. Именно здесь Нванкво удалось развязать проволоку, которой были закручены его руки, и кинуться в кусты. Он убежал. Двое других, полумертвые от перенесенных мучений, были прикончены выстрелами из пулемета системы Стена. Потом полиция нашла их тела и похоронила на кладбище в Ибадане, откуда через шесть месяцев их забрали и перезахоронили — каждого в его родном городе.