Китов на наш век с вами, господин Северов, хватит, — рассмеялся Микальсен.

Это же хищничество! — возмутился Северов. Разве вы этого не понимаете?

Микальсен равнодушно пожал плечами.

Так делают все, у кого нет слипа.

Почему же вы не сделаете его, — вырвалось у Северова. В глазах Микальсена мелькнули 'веселые огоньки.

Флотилия не моя, господин Северов. Но я охотно передам ваше требование президенту компании.

Северов сдержанно сказал:

Если и остальные туши будут обдираться так же плохо, я буду вынужден сообщить об этом своему правительству. Кроме того, ободранную тушу вы оставили на плаву, отдали ее на волю волн.

Она скоро затонет, да и много найдется на нее любителей среди рыб, — забеспокоился Микальсен.

Это замечание Северова било прямо в цель. Капитан-директор знал, что, бросая тушу на плаву, он нарушает одно из условий концессии. Северов напомнил о нем:

— Тушу необходимо уничтожить полностью. Иначе волны прибьют гниющие остатки к берегу, хотя бы тех же Командорских островов, а это может вызвать мор среди котиков.

У Микальсена мелькнула тревожная мысль: «Комиссар говорит о лежбищах. Неужели он знает, что мы, Грауль, то есть Бромсет, должны... Нет, нет... Откуда он может знать об этом? Вот он говорит уже о другом».

Прикажите сейчас же уничтожить тушу, — Северов _ говорил так непреклонно, что Микальсен торопливо согласился:

Хорошо, хорошо.

Капитан-директор отдал в переговорную трубу приказ на мостик вахтенному помощнику. Северов, помешивая ложечкой кофе, с досадой думал: «Микальсен не хуже меня знает условия концессии, почему же ему о них надо напоминать? Впрочем, удивляться нечему. Будущее для них не имеет значения. После них хоть потоп...» — Северов отодвинул чашку, поблагодарил, поднимаясь из-за стола. Ему стало тяжело наедине с Микальсеном. Разговор с ним заставил Северова вспомнить о том, как разбойничали в русских северо-восточных морях иностранные китобои: «Те же хищники...».

Северов вышел из каюты и с облегчением вздохнул полной грудью.

От базы отошла шлюпка. Она, словно огромное насекомое, бежала по воде на тонких шести ногах — веслах. «Пошли взрывать тушу», — Северов остановился у бор-наблюдая за шлюпкой. Она подошла к туше, вспугнув тучу птиц. С недовольными резкими криками птицы покинули останки кита, но не улетали к берегу, а вились низко над водой. Наиболее смелые вновь набросились на добычу.

Иван Алексеевич видел, как на тушу взобрались двое моряков. «Динамит закладывают». На палубе шум работы стал тише: многие наблюдали за происходящим. Вскоре шлюпка с матросами вернулась к базе.

Туша, вновь усыпанная птицами, мерно покачивалась на волнах. Как всегда в ожидании взрыва, время тянулось чрезвычайно медленно. И хотя и Северов и другие на базе ждали взрыва, выросший над китом темный столб воды и клочьев мяса был внезапным. Люди вздрогнули от гула. Он прокатился над морем и слабым эхом затих в скалистых берегах.

Когда темный столб рассеялся и море вобрало его в себя, на месте туши виднелись лишь какие-то темные куски, но скоро и они исчезли. На базе вновь возобновилась работа. Северов направился к Захматовой.

Мысль о Журбе омрачила лицо капитана. «Какая нелепая история — это нападение полусумасшедшего матроса... Бромсет, Микальсен... их непритворное участие... Удар Юрта...» Северов видел отрицательные черты китобоев, но он не мог не признать, что норвежцы стараются жить с ним в мире, согласии, по крайней мере, ему так казалось. Прошло еще слишком мало времени, чтобы он мог безошибочно во всем разобраться...

«Поговорю об этом с Еленой Васильевной, посоветуюсь с ней. Человек она умный, хороший, — неожиданно Для себя подумал Северов и вспомнил теплый взгляд Захматовой. Тут же Северов посмеялся над собой: — Эх, старик, старик. Кажется, амур в тебя из своего лука целится».

Он улыбнулся и вошел в каюту. Захматова стояла У койки Журбы. Она обернулась на стук двери. В руках у нее был термометр. Северов молча поклонился. Елена Васильевна в ответ коротко кивнула, потрясла термометром.

«Плохо Журбе», — понял капитан. Елена Васильевна, видимо, не спала всю ночь. Под глазами темные круги, лицо усталое, осунувшееся. При виде Северова она оживилась, стала смотреть приветливее и, как показалось Северову, с нежностью. Но это он отнес за счет своего воображения.

— Пройдем ко мне, — шепотом проговорила Захматова, указывая на Ли Ти-сяна. Китаец сидел в кресле, уронив на грудь голову, и крепко спал. — Не будем мешать. Только сейчас уснул. Всю ночь дежурил.

—- Как состояние? — спросил Северов, когда они вошли в маленькую каюту Захматовой. — Тяжелое?

Елена Васильевна кивнула и потянулась к коробке папирос, взяла одну, но, вспомнив замечание Северова, смяла папиросу и швырнула ее в пепельницу:

К черту табак!

Сразу трудно отвыкнуть, Елена Васильевна, — мягко заметил Северов.

Ну, ты меня не успокаивай! — Захматова вскинула голову и посмотрела прямо в лицо капитана. — Я не из неженок!

Помилуйте, Елена Васильевна, — Северов был удивлен сердитым, вызывающим тоном Захматовой. — Я не хотел вас обидеть.

Меня не обидишь, — Захматова села в кресло. — Давай думать, как быть с Журбой. Всю ночь бредил. Температура высокая. Боюсь, как бы не... — она сделала паузу, потом, нахмурившись, тихо добавила: — заражение крови...

Что вы? — обомлел Северов.

— Может, ошибаюсь, — пожала плечами Елена Васильевна. — Но Журба в тяжелом состоянии. Возможно, ему будет нужна операция. Я здесь одна не смогу.

Захматова признавалась не в своем бессилии или неумении, а трезво оценивала обстановку. Северов хорошо это понимал.

Подождем до завтра, — сказала она. — Если не станет лучше, надо его срочно везти в Петропавловск.

Очень правильно, Елена Васильевна. Только вот согласятся ли китобои...

- Заставим, — перебила его Захматова. — Да они и не посмеют отказать!

Елена Васильевна выпрямилась в кресле. От нее повеяло такой уверенностью, силой, что у Северова исчезли

последние сомнения.

- Да, так и сделаем. Спасибо за совет!

- Ну вот еще, «спасибо!» Какие ты разводишь нежности, товарищ Северов, — усмехнулась Захматова. — И вообще, я тебе хотела сказать, что надо быть проще...

Она смотрела на Северова с таким видом, точно говорила: «Ну, что, разве я не права?», — а сама с глубоко спрятанным внутренним волнением ожидала, что он скажет. Северов не понял ее.

Что вы имеете в виду?

Ну, эти самые «спасибо», да и «выкаешь» ты мне все время!

Мы еще мало знакомы, Елена Васильевна, — напомнил Северов, несколько озадаченный простодушным объяснением Захматовой. — А на «ты» называют люди друг друга лишь очень близкие!

Мы же с тобой оба коммунисты, — бросила Захматова.

Из изолятора донесся голос Ли Ти-сяна:

— Мадама... Тун дзы... товалиса... Жулба шибко плохо...

Захматова и Северов поспешили из каюты. Журба лежал на боку, придерживаемый Ли Ти-сяном, из его рта бежала алая струйка крови. Глаза матроса были открыты, взгляд их был устремлен куда-то далеко. Журба не замечал вошедших,

— Максим Остапович, — позвал Северов, но Журба не откликнулся даже движением век.

Захматова шепнула капитану:

— Не надо... Иди... идите, — поправилась она, — к Микальсену. Журбу надо везти в Петропавловск. Я его буду сопровождать... Идите...

Иван Алексеевич медлил. Ему хотелось чем-то помочь /Курбе, хотя бы вот так, как Ли Ти-сян. Китаец обтер лицо Журбы, дал глоток холодной с льдинками воды. Кровь перестала идти. По лицу Журбы медленно скатывались крупные капли пота...

Ли Ти-сян молился всем богам, каких только знал, Давал им клятвы, лишь бы Журба выжил. Но матросу становилось все хуже и хуже. Ли Ти-сян готов был пожертвовать собой, чтобы спасти товарища. Обернув к Северову лицо с лихорадочно поблескивающими глазами, он умоляюще сказал:

— Помогай, капитана... Максимка спасай нала... Его шибко пухо...

— Хорошо, Ли Ти-сян, хорошо, — Северов вышел из каюты.