«В чем же дело? — мучительно думал Северов. — Ведь после русско-японской войны у нас делали попытки начать промысел китов и тоже безрезультатно...»

Захлопнув папку, он спрятал ее в стол. Что толку вспоминать прошлое? Надо думать о настоящем. Возможно «Диана» и положит начало крепкому, большому русскому китобойству.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

«Диана» на рассвете вышла в залив Петра Великого и взяла курс на японский порт Хакодате. Норинов, передавая Северову вахту, сказал:

— Не удивляйтесь этому курсу. В Японии мы должны приобрести гарпунную пушку. Завтракать милости прошу ко мне. Господин Осипов очень хочет с вами познакомиться.

Разве он на судне? — удивленно воскликнул Северов.

Ночью прибыл, когда вы отдыхали. — Норинов ушел с мостика, оставив Ивана Алексеевича в раздумье. Несмотря на то, что «Диана» простояла во Владивостоке еще четверо суток после того как Северов вступил в свои обязанности, он еще не видел хозяина шхуны. Понаслышке Иван Алексеевич знал, что Осипов имеет несколько рыбалок, ведет торговлю пушниной. «Видно предприимчивый человек», — думал Северов, осматривая расстилающееся перед ним море. Шхуна шла хорошо, развивая скорость до девяти узлов.

Судно плавно покачивалось. Изредка у форштевня всплескивалась волна. Светало. Небо бледнело, а облака, неподвижно стоявшие в вышине, зарумянились с востока от невидимого солнца. Море, словно огромное благодушное животное, медленно просыпалось от крепкого ночного сна и, дымясь легким прозрачным туманом, синело. Северов с наслаждением, глубоко дышал прохладой, слегка пьянея от нее, как от бокала шампанского.

«Снова море, — радостно, облегченно говорил себе Северов. Огромная тяжесть, легшая на его плечи, в день потери «Кишинева» исчезла. Мысль о пароходе вызвала в памяти слова Хайрова о том, что «Кишинев» в рейс не выйдет. — Что они с ним сделают? — под словом «они» Северов думал о Хайрове и его неизвестных товарищах-большевиках: — не взорвут же. Там теперь американцы».

Лицо Ивана Алексеевича помрачнело. В памяти всплыли постыдная картина прихода американцев, избиение матросов, бестактный офицер. «Ведут себя как в какой-нибудь колонии», — невольно сравнил Северов и тут же в сердцах произнес:

— Не будет так.

Над морем начало всплывать солнце. Вода заискрилась, заблестела и, казалось, ожила. «Почему солнечный свет часто сравнивают с золотистым? Ведь золото холодное, бездушное и тяжелое. А это... — Северов не мог найти сравнения и, еще раз окинув простор восхищенным взглядом, вдруг подумал. — А это ведь как любовь... — По лицу Ивана Алексеевича скользнула смущенная улыбка: — Неужели я стал сентиментален? Нет, я просто счастлив, что снова в море и иду не в простой рейс, а на разведку китовых стад...»

Вблизи шхуны выскочил из воды дельфин. Один, второй, третий. Их изогнутые толстые спины вспыхивали белым огнем, отражая солнце. Дельфины обгоняли «Диану» и проскакивали перед самым ее носом.

Влажная от ночной сырости, хорошо выдраенная накануне желтоватая палуба курилась парком, быстро высыхая. Иван Алексеевич прошелся по шхуне и остался доволен. Когда утром палуба пустынна, особенно хорошо заметны недоделки, но сейчас Северов не мог их найти. Журба, этот рыжий здоровяк, со спокойным лицом и маленькими хитрыми глазками хохла, оказался хорошим боцманом. Он ни разу не повысил голос на матросов, не разразился бранью, а они работали старательно. Даже Филипп Слива, матрос нерадивый, вчера с такой прилежностью начищал рынду, что Северов не мог сдержать улыбку. Теперь колокол сиял, как купеческий самовар в праздник.

«Удачный выход в море, хорошая погода, чистота на судне, это доброе предзнаменование», — говорят моряки и даже гордятся своей верой в приметы. Иван Алексеевич считал это ненужной и вредной традицией. Его очень рассердила Соня, когда сказала, что она предчувствует несчастье. Шхуна, конечно, не «Кишинев», но по крайней мере он, Северов, не будет видеть интервентов.

Утро прошло в обыденных работах. Журба, в желтой чистой робе, знал свое дело, и Северову почти не пришлось распоряжаться, словно все делалось само собой. К штурвалу пришел Слива, чтобы сменить на вахте рулевого, и Северов был приятно поражен. Обычно неряшливый, обросший, одессит стоял в начищенных сапогах, в старенькой, но чистой синей робе из дабы, мешковато сидевшей на его маленькой фигуре. Темное лицо Филиппа было в порезах — следах тупой бритвы. Вид у Сливы несколько сконфуженный. Матрос явно неловко чувствовал себя в новом платье.

— Франтом стал, — одобрил Северов. — Не узнать.

У Сливы вспыхнули глаза. Он кивнул в сторону Жур- быи тихо сказал:

— Этот рыжий боцман из черта попа сделает, и сам Христос не узнает фальшивку.

— Молодец, — похвалил Северов боцмана. — Пора из тебя моряка сделать.

Сдав вахту, Иван Алексеевич побрился в своей тесной, но хорошо отделанной каюте, переоделся и направился к Норинову.

Стол уже был накрыт и около него хлопотал Ли Ти-сян в белом фартуке. Ароматный запах свежего кофе и дорогого табака стоял в каюте. Увидев Северова, кок поклонился с улыбкой:

— Здраста, капитана!

-— Зови меня штурманом,-Ли Ти-сян, — сказал Северов. Из соседней каюты показался лысеющий человек с брюшком, в бархатном лиловом халате. В пальцах он держал сигару. Лицо с крупным носом, с двойным подбородком казалось бы добродушным, если бы не цепкие, злые серые глаза. Осипов, хозяин шхуны, понял Северов. За Осиповым вышел Норинов и познакомил их.

Я вдвойне рад, что вы на моей шхуне, — заговорил Осипов, опускаясь в кресло у стола и жестом руки приглашая моряков садиться. — Вы, если не ошибаюсь, из старинной морской семьи?

Совершенно верно, — наклонил голову Северов. Ему это было приятно слышать.

К тому же вы потомственный китобой, — продолжал Осипов и засмеялся, хотя его глаза от этого не стали теплее. — Вот вы и обучите нас охоте на китов. Мы же профаны в этом, так сказать, начинающие.

Он и Норинов засмеялись. Северов смутно почувствовал, что за этим смехом скрывается какой-то другой смысл, и ему стало неприятно, но он не подал виду и улыбнулся.

Я имею такой же опыт охоты на китов, как и вы, господа.

О! — Осипов взглянул на Норинова. — Тогда прекрасно. У нас будет удачная охота.

И снова смех, явно двусмысленный. Осипов заметил, что Северов недовольно нахмурился, и по-дружески похлопал его по руке:

— Не обижайтесь на нас, дорогой Иван Алексеевич, на наш смех. Мы ведь еще китобои, так сказать, в потенции, а будем сейчас торговать, торговать. Если мы, русские, сейчас не обеспечим себе рынка, покупателей среди камчадалов, то их приберут американцы и японцы. — Осипов стал серьезен. Голос потерял бархатистость, а стал сухим, деловым. — Во Владивостоке и так уже нам — средним коммерсантам, почти ничего не остается делать. Вы слышали, господа, японский министр финансов при содействии группы банков организовал торгово-промышленное общество дляработы на русском Дальнем Востоке. Как это вам нравится? Американцы тоже от них не отстают. Грабят нас, грабят русскую землю. Что вы на это скажете, господин Северов?

— Я моряк и плохо в этом разбираюсь, но полностью разделяю ваше негодование по поводу засилья у нас иностранцев, — с чувством сказал Иван Алексеевич и рассказал, как был захвачен «Кишинев».

Молчавший до сих пор Норинов, задумчиво помешивавший ложечкой в чашке кофе, воскликнул:

— В этом ли дело, господа? Банки, торговля, иностранцы! Все это мелочь. Надо спасать Россию, усмирить чернь. Создать тут, на Востоке, новое государство. Только отсюда может прийти спасение, освобождение России!

Бледное лицо Норинова порозовело, нервный тик подергивал его. «Чепуху какую-то плетет, — Северов смотрел на Норинова, пытаясь разобраться в нем. — Неврастеник...»

Осипов умело перевел разговор на плавание, на предстоящий заход в Японию.

— Купим гарпунную пушку, наймем гарпунера — ив бухту Круглых ворот, на мою факторию. Тешу себя надеждой, что вырастет там городок китобоев русских...