По-видимому, начало розничной торговле крепостными людьми без земли лежит в распространенном еще в XVII веке обычае среди помещиков при продаже имений уступать друг другу права на беглых крестьян. Кроме того, во второй половине XVII столетия уже встречаются случаи раздела семейств. Как правило, в это время, в отличие от вопиющих сцен XVIII и XIX веков, они носят сдержанный характер, когда взрослые сыновья со своими семьями достаются при разделе имения одному владельцу, а их родители с неженатыми сыновьями и младшими дочерьми — другому. Но здесь уже заметно формирование отношения дворян к своим крестьянам, как к имуществу.

Значительным препятствием для превращения крепостных в совершенно бесправных рабов было сохранявшееся долгое время значение дворянского поместья как условного служебного землевладения. Правительство смотрело на поместные земли как на государственное имущество, и на крестьян, живущих на них, как на государственных тяглецов, предоставленных лишь во временное владение служилого человека, для того чтобы он имел возможность исправно нести военную службу. И в этом было коренное отличие поместий от вотчин, являвшихся полной собственностью дворян. Но с течением времени границы, разделявшие правовой статус поместного и вотчинного землевладения, просматривались все менее отчетливо. Этому способствовала, во-первых, заинтересованность дворян-помещиков избавиться от статуса условных держателей земли и, во-вторых, встречное стремление правительства удовлетворить интересы дворянского большинства, найти в нем вооруженную опору для проведения политики «реформ».

Таким образом, окончательное формирование утилитарного взгляда на крепостных, как на «крещеную собственность», которую можно дарить, отдавать в залог, продавать на рынке оптом и в розницу, произошло после уравнения поместий с вотчинами, провозглашенного при Петре I и еще раз подтвержденного указом императрицы Анны в 1731 году. Важным закрепляющим этапом на этом пути был также закон от 1747 года, разрешавший помещикам продавать своих крестьян и дворовых людей для постановки в рекруты вместо купцов и других военнообязанных граждан. Хотя данное распоряжение оговаривает случаи, связанные исключительно с набором в рекруты, оно фактически узаконивало розничную продажу и разделение семей. По крайней мере, именно так его и поняли душевладельцы и поспешили воспользоваться полученными полномочиями.

Правительство, как ни было заинтересовано в дворянской поддержке, все же не могло не отдавать себе отчета в том, что сложившееся положение дел в государстве может привести к непоправимым социальным последствиям. Но, не меняя ничего решительно, ограничивались полумерами, которые оставались неизвестными крепостным и намеренно игнорировались дворянством, тем более что сама власть не настаивала на исполнении собственных постановлений. В 1771 году Екатерина II подписывает указ, запрещающий при продаже с аукциона конфискованных имений продажу при этом крестьян без земли с молотка. Но этот закон, чрезвычайно ограниченного действия, практически не исполнялся помещиками, а в 1792 году и вовсе был отменен. В 1801 году Александр I распорядился не принимать к публикации в газетах объявления о продаже людей. Тотчас же стали печатать объявления о сдаче крепостных «внаем», за которыми, конечно, стояло все то же предложение продажи. В 1808 году запретили торговать людьми на рынках и ярмарках, но свобода торговли у себя на дому не возбранялась, да и в публичных местах продолжалась практически беспрепятственно под прикрытием все того же «найма». Только в 1841 году выходит постановление правительства Николая I, запрещающее продажу крепостных отдельно от семейств и ограничивающее право безземельных дворян приобретать крепостных. Герцен писал об этом: «Николай хотел ограничить продажу людей и, желая сделать добро, сделал вред; такова обычная судьба полумер… Запрещая дворянам, не имеющим земли, покупать крестьян, запрещая до известной степени раздробление семейств, он признал тем самым право продажи в других случаях и дал законную основу терпимому беспорядку».

Но еще в 1833 году выходило запрещение разделять крепостные семьи при продаже или дарении другим владельцам. Однако оно не соблюдалось точно так же, как и предыдущие и последующие. Дворовых людей и крестьян продавали, дарили и завещали с землей и без земли, вместе с семьей и раздельно вплоть до 19 февраля 1861 года, потому что к злоупотреблениям, которые давно стали нормой, так привыкли, что воспринимали их как должное.

Путь для злоупотреблений открывало само правительство, во всех случаях вставая на защиту помещиков и не скрывая того, что любые постановления, так или иначе хотя бы формально ограничивающие власть землевладельцев, являются вынужденными мерами.

Указ от 1803 года «о вольных хлебопашцах» разрешал помещикам отпускать своих крепостных на свободу с непременным наделением отпускаемых крестьян земельными участками, за которые те должны были нести определенные соглашением с господином повинности. Не говоря о том, что это постановление носило не обязательный для дворян характер, и благодаря ему вольную получили всего около 100 ООО человек — в действительности оно не столько облегчало положение крепостных, сколько расширяло права душевладельцев. Со второй половины XVII века правительство, давая помещикам практически неограниченные возможности для порабощения крестьян, оставило без внимания немаловажное владельческое право — отпускать рабов на свободу. Еще в пору заседаний Уложенной комиссии среди депутатов разгорелись горячие споры о том, имеет ли право помещик по своему усмотрению давать крепостным вольную. Конечно, речь шла не об освобождении отдельных лиц, такие случаи были обычны, а о праве отпускать на свободу население целой усадьбы с наделением крестьян землей. Не запрещая этого формально, правительство давало почувствовать землевладельцам нежелательность подобных действий, опасаясь вредного влияния таких прецедентов на закрепощенное население и усиления в нем свободолюбивых настроений.

Тогда, во 2-й половине XVIII века, этот вопрос так и не был решен окончательно. А между тем для дворянства он имел принципиальное значение своего рода последней точки в неоспоримости его прав собственности над крепостными людьми — даровать свободу кому-либо может только тот, кто обладает над ним абсолютным правом собственности.[15] Русские помещики, получив и поместья и крестьян из рук государства, несмотря на бесчисленные декларации со стороны правительства, без этого важнейшего окончательного права не могли считать свою власть над людьми полной. После выхода указа о «вольных хлебопашцах» все сомнения были рассеяны, и члены «благородного» сословия теперь могли чувствовать себя настоящими распорядителями судеб своих крепостных подданных.

Объективное изучение эпохи приводит к несомненному выводу, что именно позиция государственной власти послужила причиной для формирования тех наиболее уродливых форм крепостничества, которые получили развитие в Российской империи. Современник писал: «Дворяне покупали рабов от других дворян, вместе с их землей, домами, скотом, собаками и проч. При покупке и люди, и скот, и последняя собака ставились в один список, и деньги давались за все под одно, — все было одинаковым продажным товаром. Естественно, поэтому, что купивший мог составить себе понятие, что он имеет полное право располагать рабом по своему желанию, как и всякою другою своею покупкой… Стало быть: что бык, что мужик — для помещика-господина были одинаковы, т. е. не более как рабочая сила. При таком взгляде на раба лучших отношений, чем к скотине, и ждать нельзя».

Можно сколько угодно возмущаться «недостатком человеколюбия» у поместного дворянства, негодовать на его жестокость по отношению к зависимым людям, часто доходившую до крайней степени, о чем еще будет речь впереди, но нельзя забывать, что предпосылки для самой возможности всего этого социального безобразия были созданы почти исключительно политикой императорского правительства. В возможности возникновения взгляда на крестьянина, как на одушевленную вещь, как на «крещеную собственность», повинна безусловно верховная власть, передавшая помещикам посредством законов свое собственное утилитарное отношение к народу. В этом смысле интересен текст некоторых статей проекта Уложения, разрабатывавшегося при Петре, в 1720–1725 годах. Статья 38-я утверждает право собственности помещика на детей, унесенных беглыми крестьянками «в утробе»! Статья 36-я гласит, что если крестьянки выданы замуж по выводным крепостям за крестьян других вотчинников, «а с собою принесли детей во чреве», то таких детей, по рождении, в случае требования о них со стороны бывшего владельца матерей, «отдавать по крепостям» назад. Так православное правительство еще только зачатым или едва рожденным на свет детям уже ставит рабское клеймо, уже определяет их вещью господина и не затрудняется отбирать от матерей, как щенят.