Наталия, понимавшая в жизни, в окружении царя более его самого, советовала поостеречься:

— Долгоруких много, а ты один-одинёшенек, Петруша, не потворствуй им.

Сестре было известно кое-что о ссылке Меншикова, и она поведала брату, как, покинув Петербург, князь был уверен, что едет в своё имение Раненбург. Но ждали его суровые испытания и дальняя дорога. Расстояние, отделяющее Раненбург от Северной столицы, Остерману и Долгоруким показалось слишком близким, и услали Меншикова «на край света» — в Берёзовский острог, куда в те времена (в том числе и по указке светлейшего) ссылали самых опасных государственных преступников. В Раненбурге велели Меншикову выйти из кареты, снять с себя княжеские одежды и переодеться в простое платье. Всех пересадили в телеги и повезли за тысячи километров, по бездорожью, через тёмные леса и болотистые равнины…

В Тобольске встретил однополчанина, с которым вместе воевали в Полтаве, и тот не узнал, а в детей Меншикова бросали комья грязи — каково? Приставили в дороге часового. Из столицы прибыли чиновники, прежде благоговевшие перед Меншиковым, — теперь они устраивали допросы с грубой руганью. Князя лишили поваров, портных, забрали золотую и серебряную посуду.

В городке Берёзове за малейшее послабление домашнего ареста требовали крупные взятки.

В пути, не выдержав физических и душевных мук, ослепла и скончалась Дарья Михайловна.

Меншиков станет неузнаваем, резко переменится, смирится с судьбой и будет молиться Богу о прощении грехов.

На многие сотни вёрст простиралась глухая безлюдная тайга, перемежаемая непроходимыми болотами. Зимой в тех краях жуткие морозы, но и летом тяжко: влажный воздух, гнус, болотная лихорадка… И произойдёт чудо: он окрепнет душой и телом. Несмотря на скудное питание и климат, деятельно плотничал, столярничал и построил церковь. Своей терпимостью и трудолюбием завоевал уважение ссыльных и караула.

Пётр слушал рассказ и с каждым словом делался всё мрачнее. Когда узнал, что Марья, порушенная его невеста, чуть душу не отдала Богу, совсем поник. В лице его читались сомнения, разочарование, смутная обида на кого-то, бессилие…

Брат с сестрой забыли о времени, не слышали хлопотни во дворце. Но постучался лекарь и сказал, что лучше бы государю удалиться — болезнь может быть заразной… А к больной никого не пускать.

Как в таких случаях поступал дед Пётр I, так же и поступил Пётр II. Он решил: чтобы не огорчаться, надо всё забыть! Как? Только охота может дать ослабу! И он бросился в Горенки…

…Август, когда охотятся «на овсах за медведем», давно миновал. Сентябрь с вальдшнепами и утками почти кончился. Только пролётные утки да гуси ещё в небе… Зато псовая охота с борзыми на зайцев да на волков — в любой час! Лосей, кабанов, лис полны леса — езжай куда пожелаешь.

Дичи и зверя в окрестностях Москвы — море! Царь Алексей Михайлович езживал охотиться на реку Ламу, вокруг Яропольца; царь Пётр охоту не любил; теперешние вельможи уважают Ховрино, Сходню, Сетунь… И Пётр малый уже со всем своим великим обозом бывал на охоте. Обоз его растягивался версты на две: шатры, егеря, кухни, повара, оружие, собак свора — и подружейные собаки, и борзые для зайцев, волков и лис — шум и лай стояли в пути невообразимые.

Славно было охотиться с принцессой Елизаветой — азартная, смелая, никому не даёт спуску! А на привалах то веселит песнями хохлацкими, то вдруг печальная делается — и попробуй её утешь… Ивану Долгорукому сие удавалось, а государя она называла мальчиком, братцем своим младшим…

Князь Алексей Григорьевич потирает руки — завтрашний день прибывают! Пётр будет ночевать в Горенках!

Всё своё усердие употребил старый князь, чтобы в лучшем виде обустроить усадьбу: у Рюминых выпросил знатного повара, велел доставить отборных продуктов, наказал всякий день готовить диковинные блюда. Много ломал голову над тем, в каких комнатах расселить гостей, да так, чтобы Катеринина опочивальня была близ царской.

Велел привести в порядок конюшню, псарню. С особым тщанием обставил охотничью залу, развесил там семейные портреты, серебряные щиты, доспехи, древние шлемы, оленью и кабанью головы…

В охотничьей зале на диване была расстелена волчья шкура, а на полу — медвежья. На столиках валялись трубки, перья, не переводились тут, конечно, напитки, вина и мёды.

Уезжали охотники ранним утром, возвращались потные, румяные, довольные, бросались на шкуры: царь на диван, на волчью; фаворит — у его ног, на медвежью, а рядом любимые собаки. И — беседы, песни, чтение вслух, питьё и опять беседы…

Свечи догорали, бронзовые шары отбрасывали длинные тени. А разговор всё не иссякал. Хитроумный князь, проживший не один год в Польше, рассказывал о галантных шляхтичах — они подражали рыцарям, сражались на турнирах в честь избранной дамы сердца. И при этом поглядывал на дочь Катерину, подобную красивым и гордым полячкам.

Когда пьянел князь Иван, отец ласково брал его под локоть и уводил в другую комнату. Катерина оставалась наедине с императором.

Однако похоже, что в изящной её головке были совсем иные мысли и планы. То и дело вскочит и объявит: завтрашним днём, мол, ей надобно непременно в Москву. Возьмёт двух казачков, самую резвую лошадку — и ищи её! Похоже, что по-прежнему грезит она о своём Миллюзимо…

…И снова — Горенки. Уже падает снег, а заяц по первому снегу — это ж радость! Алексей Долгорукий опять вынашивает планы, как прибудут гости, как он будет рассказывать охотничьи байки. Пётр Алексеевич не просто жалует Ивана, он любит его — мрачноватому нраву его нужен такой лёгкий товарищ, как Иван.

А Катерина бродила по окрестным полям, не замечая сырости, не видя, как цепляются ветки за опушку мехового подола. Было о чём подумать: и о Брюсе, и о том, что вчера Иван с Петром уехали на охоту, а как вернутся — пир закатят. Отец не отстаёт, всё твердит: мол, пусть они охотятся на зайцев, а у тебя главная охота — на царя!

Князь Алексей разглагольствовал о своём роде:

— Кто в Киеве княжил? Кто Москву основал? Предок наш… Кто Рюриковичи? Мы! Кровь в наших жилах течёт от черниговского князя Михаила до киевского святого Владимира… А кого взял в супруги царь Михаил Фёдорович Романов? Нашу Марью! Так что знатностью, умом, богатством исстари славились Долгорукие… Когда ещё предки наши книги читали! Читали легко, как птицы летали! И языкам обучены были, потому-то их послами в разные заморские страны назначали. Василий Лукич посол в Дании, в Швеции, скор да умён. А прозвище у него было Чёрт, у сына его — Чертёнок…

И всё же князь нервничал: сбудется ли его главное мечтание? Шепчет что-то брату Сергею, потом хлопает в ладоши и кричит:

— Катерина, поди сюда!

— Что скажете?

— Да просто на тебя хочу поглядеть. Что не спишь?

— Я никогда рано не ложусь. Книжку читаю.

— Ну иди, иди, княгинюшка! — Поклонившись, она уходит, а отец цокает вслед языком: — Вот кто царская невеста! Хороша, умна, горделива!

— Да, хороша невеста…

— Только как их сосватать? Непокорен самодержавный отрок… Вот ежели бы Иван помог. А у него тоже характер — ёж!

…Раздался стук в наружную дверь, и прежде, чем её отворил слуга, послышался громкий голос Ивана:

— За ужином честная компания! Всё одно и то же толкуете? Небось сестрицу-лисицу сватаете?.. А Пётр Алексеевич сей миг будут! Охота была — чудо! Поле — как скатерть, зайцев — что пшена рассыпано!

— Ваня, ты выпей с устатку-то, на!

Вошёл Пётр. Иван бросился, снял с него сапоги, ягдташ:

— Ну, с удачной охотой!

Друзья разлеглись на коврах, князь подносит фряжского вина, а они запевают:

Хозяин выпроводил брата и опять зовёт Катерину. Вчерашним днём она побывала в Москве, была, должно, у австрийского посольства. Кавалер её Миллюзимо вечерами обычно поджидал её, глядя в окно, а тут… Не выбежал навстречу. Всё возмутилось в ней: как так? Как он смел? Возвращалась в Горенки заледеневшая, в ботинки набралось снега, лошадь еле шла… Не вышел навстречу — значит, не любит! Так тому и быть: не сердцем жить, а умом, прав Брюс. Не будет более она перечить отцу.