Паром тащился уныло и медленно, надрезая морскую гладь, рассекая неказистым телом штиль. Как можно ползать с такой скоростью, когда смерть наступает на пятки!

Она посмотрела вокруг: на серое море, на серое небо, на серые лица пяти-шести человек, сидящих на скамьях. Все они смотрели перед собой, держась прямо и недвижимо, как манекены. Никто не встретил взгляда Беатрис, хотя все его прекрасно заметили и почувствовали.

И только один из них — седоватый мужчина лет шестидесяти, выжженный солнцем до полного иссушения, вдруг повернулся:

- На Грасхольм?

- Что? - Беатрис вздрогнула от неожиданности. - А-а, нет. Нет.

- Не хочешь — не говори, - пожал он плечами. - Мне-то что.

Голос у него тоже был выжженный солнцем — сухой и ломкий, как у человека, который пытается говорить во время приступа кашля.

- Да нет, я действительно не на Грасхольм, - зачем-то принялась оправдываться Беатрис. А зачем, спрашивается? Не всё ли ей равно, что он подумает? - Я — на Гир.

- На Гир, так на Гир, - кивнул мужчина. - Мне-то что.

Беатрис демонстративно отвернулась от него, встала со своего чемодана, отошла к ограждению. Тебе ничего, а мне и подавно.

Долго созерцала кипение воды за бортом, пока не закружилась голова. Тогда подняла глаза и принялась смотреть в небо. Но это было зрелище не из весёлых. С тех пор как началась война, небо перестало радовать. Оно стало опасным и грозило бедой. Оно не давало никаких эмоций, кроме страха и тоскливого ожидания: вот сейчас вывалится из серой шапки облаков длинное бревно ракеты и полетит прямо в тебя, чтобы изжарить, испепелить, испарить, чтобы стереть с лица земли и саму память о тебе.

Кто-то где-то включил радио. На полную мощность.

«Привет, ребята! - заголосил диктор, и его голос жизнерадостного идиота долетел, кажется, до самого Пембрукширского побережья. - Вы слушаете радио «Дредноут». Сегодня тринадцатое июня две тысячи сорок седьмого года, местное время восемнадцать часов, и с вами я – Кевин Джонс. За окном, я смотрю, прекрасная погода, на море штиль, прекрасный вечер, прекрасная жизнь и плевать нам на азиатов — всяких там китайцев, корейцев, русских, индусов и прочее дерьмо которое, как обычно, норовит всплыть на поверхность. Как говорил мой дедушка Алберт: «На то оно и дерьмо, чтобы вонять».

Ладно, оставим пока лирику и перейдём к главным новостям сегодняшнего дня, только сначала намотаем себе на ус, что самые дешёвые цены на пиво «Честер» мы найдём в супермаркете «Галлахер».

В эти самые минуты в Кардиффе подходит к концу очередной, семнадцатый, гей-парад, посвящённый дню Солидарности. В параде принимает участие известная поп-звезда Майк Сьюзи... Вау! Вы там были, ребята? Кто был, обязательно дозвонитесь к нам в студию и расскажите, как всё прошло. А я расскажу вам, где можно недорого купить новый диск Майка Сьюзи «Давай, давай!»

Вот ещё славная новость, ребята: наши надавали «Пенинхауэру», счёт: два — один. У нас отличились Майнон и Уэлш. У них... у них облажались все, кроме Бартона, который как-то умудрился доползти до наших ворот, пока защитники гоняли косячок.

Та-ак... Что там у нас ещё...

На восточном фронте без перемен. Китайцы добивают чехов. Вы знаете, кто это — чехи? Нет? Это, ребята, такая народность, проживающая в стране Чехии. Ну да, чехи – Чехия, Чехия – чехи. Только их больше нет, так что знать про них теперь уже совсем не обязательно. Ха-ха, шутка.

Президент Соединённых Штатов сегодня встретился с представителем китайского императора Фу Жэнь... э-э... Фу Чжэнь... В общем, они встретились и поговорили. Президент США был настроен решительно, он заявил, что...»

Радио умолкло так же неожиданно, как и заорало. Видимо, самому старшему моряку не понравилось про Чехию. Или про Майка Сьюзи. Беатрис тоже его не любила. Она вообще не любила всех мужчин, которые хоть в чём-нибудь стараются уподобиться женщинам.

Тот, которому всё равно, сипло и с бульканьем закашлялся — раскуривал старую пенковую трубку. Поплыл над палубой запах плохого табака.

- Совсем не могу курить, - пожаловался старик Беатрис.

- Так не курите.

- Не могу, - покачал головой, утирая выбитую кашлем соплю — утирая по-деревенски просто — пятернёй.

Беатрис пожала плечами.

- Мне-то что, - произнесла она, наслаждаясь этой маленькой безвредной местью.

- Х-ха! - довольно всхрапнул собеседник и кивнул. - Угу.

Остальные как сидели, так и сидят с ничего не выражающими лицами, погружённые то ли в свои безрадостные мысли, то ли в дремоту с открытыми глазами.

- Меня Диланом зовут, - он вопросительно уставился на Беатрис, выпуская из носа две струйки колючего дыма.

- Мне-то что, - повторила она уже настырно.

- Ну, так это... А тебя?

- Беатрис.

Он покивал безразлично: «Беатрис, так Беатрис». Ну и ладно, а зачем тогда спрашивал?

- На Грасхольм плыву, - вздохнул. - Племянница у меня там бытует. Думаю, может примет. Муж-то на войне. А мужчина в доме нужен. Я хоть и стар, да руки не отсохли пока... А ты, стало быть, на Гир.

- На Гир.

- Живёшь там? Или тоже к родне бежишь?

- Там гостиница, - неохотно отозвалась Беатрис. Ну, чего привязался старый? Лучше бы не трогала тебя. Даже взглядом.

- Из Кармартена?

- Почти. А вы откуда знаете?

- Выговор у тебя. Гостиница — это хорошо. Да только свой дом — лучше.

- Кто ж этого не знает.

- Угу, - покивал старик. - Угу. Когда всё это кончится?

Беатрис развела руками: я ж не китайский император.

С моря налетел ветер. Бросил в лицо водяной пылью — то ли с моря насобирал, то ли дождь на подходе...

Гарри не пришёл к парому. Что бы это значило?

Она давно уже подозревала, что он ищет случая избавиться от неё. Может быть, это как раз тот самый случай? Сплавил и радуется сейчас. Сидит в офисе, довольный, с секретаршей на коленях, и рассказывает ей очередной свой дурацкий анекдот. Беатрис за всю жизнь не слышала столько тупых и не смешных анекдотов, сколько за год знакомства с Гарри. Сам он их выдумывает, что ли? Ну, вообще, судя по его безликому чувству юмора, такой вариант не исключён.

Да и ладно. Мне-то что. Правда ведь, господин Мне-то-что?

Старик вопросительно посмотрел на неё:

- А?

- Я ничего не сказала.

Он не буркнул «Да мне-то что», а только кивнул и принялся выбивать трубку. Сидящая рядом чопорная дама лет сорока осуждающе на него покосилась, когда ветер бросил пыльцу пепла на её чёрный чулок. Покосилась, но ничего не сказала. И даже ногой не дёрнула, чтобы пепел смахнуть. Какие они все тут...

Плохо ли, что Гарри не пришёл к парому?

С одной стороны — плохо. За год она успела к нему привязаться. Нет, ни о какой такой любви речи, конечно, не шло, но этот белобрысый гигант успел занять свою нишу в её мире — уютную такую нишу, в которую почти не задувают ветра плохого настроения, в которую не попадает дождь беспричинной грусти. Если сейчас выставить Гарри из его уютного уголка, завернуть в старый ковёр и утащить на свалку, в интерьере будет чего-то не хватать. Это временно, конечно; ко всему привыкаешь. Со временем опустевший уголок заполнится какой-нибудь уютной ерундой вроде цветочной стойки, книжных полок или Роберта из аналитического отдела, чьё пивное пузцо давно скучает по шейпингу и шопингу.

С другой стороны — Гарри сделал ей неожиданный подарок, избавив от необходимости самой наконец-то взяться за редизайн затянувшихся отношений, в которых перспектива чего бы то ни было, кроме традиционного торопливого «Ты кончила?», уходила всё дальше за горизонт неопределённости. Да и была ли она вообще, эта перспектива?

- Да, - кивнул Мне-то-что.