Тот тактично промолчал, но в глазах его читалось одобрение, когда девушка заняла свой стул. Энтони сидел во главе стола, и она с болью подумала, что это было место ее отца. Теперь у дома появился новый хозяин. Майк через стол с ужасом уставился на нее.

— Ты что, на весь день так вырядилась? Я же не могу все сделать один в конюшне!

— Нет, конечно, просто… — Она вспыхнула от смущения.

Тетушка Марион мягко сказала:

— Я так рада, что ты переоделась, дорогая, теперь наш обед превратился в небольшой праздник.

— Вот именно, — подхватил Энтони, — и мы сейчас будем его бурно отмечать. Я купил бутылку вина.

Тут Полина заметила, что на столе возле каждого прибора стоят бокалы из прессованного хрусталя, один из самых бережно лелеемых наборов отца, и моргнула, опять подумав о том, что теперь все это принадлежит чужаку. Энтони наполнил ее бокал. Она с любопытством смотрела на тонкую загорелую руку, державшую бутылку, холеную руку с аккуратно наманикюренными ногтями, и ей смутно подумалось: «Интересно, а кем же он работает?» Явно его работа хорошо оплачивалась, и столь же явно ему не приходилось заниматься ручным трудом. Постепенно разговор совершенно непредсказуемо перешел на церкви Восточной Англии, о которых тетушка Марион могла рассказывать часами.

— Мы очень гордимся нашими церквами пятнадцатого века, — говорила она. — А здесь, в округе, есть превосходно сохранившиеся так называемые шерстяные церкви, это те, которые возводились на доходы от шерсти в Тавернхэме, Мэлфорде и Нейленде. Их строили из кремневой гальки, так как камень и кирпичи здесь достать трудно, и жители всех окрестных деревень собирали гальку и в корзинах подносили строителям.

— И все это возведено во славу Господню потом и кровью несчастных рабов, — пошутил Энтони.

— Ну что вы, напротив, все охотно трудились на строительстве или жертвовали на него деньги, да и сами строители были мастерами-ремесленниками. Ведь в те времена церковь была центром всей деревенской жизни и служила не только для проведения религиозных обрядов, но и для собраний общин, а иногда даже заседаний суда. На церковной паперти совершались торговые сделки, а в самом соборе устраивались праздники. Все гордились своей церковью и спорили, чья лучше. Можно себе представить, как в старые добрые времена прихожане из Тавернхэма говорили мэлфордцам: «У нас колокольня выше, чем у вас», а мэлфордцы на это возражали: «Ну и что, зато у нас неф длиннее». Конечно, сейчас от всего великолепия остались только стены, но когда-то, еще до разорения, там были прекрасные росписи, резьба, великолепные хоругви, все в золоте и драгоценностях.

— Единственная отрада несчастным душам, — подсказал ее племянник.

— Вот именно, островок света и красоты в довольно-таки мрачном мире.

Эти разговоры, как казалось Полине, должны были наскучить Энтони до зевоты, но он, к изумлению девушки, смотрел на рассказчицу с искренним интересом.

— И одна из таких церквей сохранилась в Тавернхэме, да? — заметил он. — Колокольня видна за версту. Не позволите ли пригласить вас завтра туда на прогулку?

Тетушка Марион засомневалась:

— Обычно я хожу в нашу церковь на утреннюю службу…

— А разве ваше поклонение Господу не может совершаться с тем же успехом в Тавернхэме?

— Но ведь вы же не станете ждать, пока я отстою всю службу?

— Почему же не стану? — И как бы отвечая на ее сомневающийся взгляд, добавил: — Я ведь не совсем варвар, и потом, там я смогу посмотреть на своих соседей.

«Ах, хочет поиграть в деревенского сквайера, — решила Полина, — зато хоть на машине покатаемся». С тех пор как их машина разбилась в аварии, Полине приходилось возить тетю в церковь на старом велосипеде.

Ее воскресные дни и вечера были посвящены будущим наездникам, но утренние часы Полина всегда оставляла свободными для церкви, так что на следующее утро все четверо с комфортом разместились в «ягуаре». Энтони был в великолепном, на заказ сшитом костюме, и она тут же подумала, что этим он только подчеркивает более чем скромный вид Геральдов, прекрасно зная, как вся местная община сгорает от любопытства, дожидаясь, когда новый сосед появится в церкви. Все глаза будут устремлены на них, и Полина уже начала жалеть, что согласилась поехать с ним.

Большая колокольня в Тавернхэме действительно была видна за несколько верст; ее сто сорок один фут в высоту делал миниатюрной стоявшую рядом с ней церковь с огромными окнами и высокими хорами; опоры на башне покрывала резьба в виде молодых побегов, из гальки разной формы и цвета на фронтоне были выложены богатые мозаики — словом, прекрасный образец церкви того периода. Она была выстроена к вящей славе Господней главным образом благодаря усилиям некоего Томаса Спринга, мужского портного, который умер в сане рыцаря, графа Оксфордского.

— Да это не церковь, это почти собор! — воскликнул Энтони, пораженный масштабами строения. — Но как же они в то время могли рассчитывать, что такая церковь будет заполнена прихожанами?

— Сомневаюсь, что они вообще думали об этом, — возразила тетя Марион. — Хотя тогда все ходили в церковь, людям нравились просторные помещения, и потом, внутри церковь не была такой пустынной, как сейчас, в ней устроили несколько молелен, притворов, стояли статуи.

Сентябрьское солнце длинными тонкими лучами заливало проходы между скамьями, под высокими парящими арками перекрытий собрание молящихся казалось довольно редким и немногочисленным. Полина постаралась первой пройти между рядами, чтобы за нею оказались тетя Марион и Линетт, — девушка опасалась, что близкое присутствие Энтони будет мешать ей преданно и сосредоточенно молиться. Как она и ожидала, их приход вызвал оживленное шушуканье и перешептывание, любопытные прихожане оборачивались, чтобы рассмотреть незнакомца, тем более что многие уже знали, кто он такой. Но скоро девушка забыла обо всем и слушала проповедь. Проповедь была не особенно интересной, Полина задумалась, и вдруг ей показалось, что вокруг в мгновение ока все переменилось, пустые голые стены покрылись гобеленами и фресками, свечи сияли пирамидами света перед образами святых, драгоценные украшения и оклады которых отражали сияние огней. Голос проповедника гудел монотонным неразборчивым речитативом, и вдоль прохода Полине почудилась процессия фигур в роскошных мантиях и монашеских ризах, они несли в руках хоругви и тяжелые знамена, вслед за ними шли мальчики с курящимися кадилами, раскачивающимися на длинных цепочках. Она смотрела на это, завороженная, но облако фимиама заволокло картину, а когда оно рассеялось, видение исчезло, и взгляд девушки снова уперся в пустые каменные стены. Полина беспокойно обернулась, надеясь, что никто не заметил, как она заснула, и тут до нее дошло, что она во сне вернулась на пять веков назад и увидела церковь такой, какой та была в то время.

— Очень скучная проповедь, — сухо заметила тетя Марион, когда они выходили из церкви. — Не могу винить тебя, дорогая, за то, что ты задремала.

— Знаешь, я видела странный сон, — ответила Полина, — и он показался мне настолько реальным. — И, все еще под впечатлением видения, она начала описывать этот старинный мир, но потом вдруг вспомнила, что они не одни, и, внезапно оборвав себя, извинилась. Энтони уставился на нее в крайнем изумлении.

— Какое у вас живое воображение! — воскликнул он. — Я словно увидел все это своими глазами. Мог бы получиться неплохой фильм… «Томас Спринг, строитель соборов». — И он указал на здание прямо перед ними. — А это был бы заключительный кадр — его славное достижение.

— На самом деле лично он не принимал участия в строительстве, и церковь была закончена уже после его смерти, — мягко поправила его тетя Марион, а Полина смотрела на него со всевозрастающим возмущением. За свою жизнь она видела несколько фильмов, и они были не лучшего сорта; ее отец, который думал только о спорте, презирал искусство в любом виде и тех, кто создавал прекрасное, считал пустыми отбросами. Кое-что от его взглядов передалось и дочери.