Надя едва не застонала.

— Извини, милая, забыла, но я уверена, что он был бы доволен, если бы узнал, что ты позаботилась о нем.

— Но ты же обещала, сама говоришь, что обещание — это святой долг и что выполнять его так же важно, как и говорить всегда правду.

— Ты права. Я допустила серьезный промах.

— Но я могу позвонить ему. Он мне разрешил.

— Прекрасная мысль, дорогая, но только лучше сделать это после завтрака.

— Но мне хочется сейчас!

— Хорошо, только вряд ли он будет на работе так рано.

— Тогда позвоню ему домой. Он записал телефон на обороте карточки, которую дал мне вчера в больнице.

Вафли в вафельнице безнадежно сгорели…

Радостная Элли поспешила в свою комнату, и через несколько секунд Надя услышала, как она говорит по телефону. Скоро Элли уселась на свое место за столом, отпила большой глоток молока и объявила:

— Он принимал душ, но подошел к телефону.

Горячий или холодный? — задалась вопросом Надя, а вслух сказала:

— Надеюсь, он был рад услышать тебя.

— Ага, спросил меня, встала ли ты и как себя чувствуешь.

— И что ты ответила?

— Что ты пьешь кофе и пытаешься спалить кухню.

Надя зажмурилась:

— А он что?

— Поначалу мне показалось, что смеется. — Элли сделала еще один глоток молока. — Потом он просил меня последить за тобой, так как ты еще не выздоровела и можешь быть не в себе.

— Это все?

— Ну там было еще что-то, но я не поняла.

— Чего ты не поняла, милая?

Элли посмотрела в потолок, словно пытаясь припомнить точные слова:

— Он просил напомнить тебе ваш разговор об ошибках и идеальных людях.

Надя кивнула.

— Да, помню.

— Потом велел сказать тебе, что его поведение вчерашней ночью доказывает, что их нет. Ты поняла, что это значит?

— Наверное, он хотел извиниться.

— Тогда почему он так и не сказал?

— Некоторым людям бывает трудно облечь свои чувства в слова. Мужчинам труднее, чем женщинам. Сильным мужчинам еще труднее.

— Тебе тоже?

— Нет. Ведь находить нужные слова — моя профессия.

— А за что он извиняется? — Лицо Элли выражало явное сомнение, словно она не могла вообразить, чтобы такой идеальный человек, как доктор Смит, должен был извиняться за что-либо.

— За то, чего ему не следовало бы делать.

Элли задумалась на минутку.

— Это когда он накричал на тебя ночью?

У Нади екнуло сердце. Выходит, Элли заснула не сразу?

— Да, за это. Кроме прочих вещей. Вещей, которые труднее понять… и забыть.

— Почему он это сделал?

Надя прикоснулась кончиком языка к еще припухшей нижней губе.

— Не знаю, дорогуша. Может, он и сам этого не знает.

Удовлетворенная ответом, Элли стала клевать изрядно надоевшие ей хлопья.

— Мамуль, — вдруг спросила она так, словно ее осенила какая-то идея, — тебе нравится доктор Смит, правда? Даже если он и кричал на тебя и все такое?

Надя чуть не застонала.

— Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы ответить тебе.

Помешивая ложечкой в кружке с кофе, Надя говорила себе, что не питает неприязни к Алену. Но не уверена, вполне ли безопасно их общение.

— Он очень хороший врач, — добавила Надя, заметив, что дочь не удовлетворена ответом.

— Ага, но я имела в виду, нравится ли он тебе как друг.

Элли опять за старое. Ее чудесная чувствительная доченька продолжает искать идеального кандидата в папы. А уж доктор Смит никак не подходит на эту роль. Пряча свое огорчение, Надя сделала три глотка и изобразила подобие улыбки.

— Я недостаточно знаю его для этого, дорогуша. К тому же мы оба очень занятые люди.

— Но вы же можете стать друзьями? — не отставала Элли. — Мы могли бы даже иногда приглашать его к обеду, как Рэдди, когда мы жили в Лос-Анджелесе. Или как папу.

— Посмотрим, милая, но у меня такое чувство, что доктор Смит слишком занят, чтобы принять приглашение, и я не хочу, чтобы ты из-за этого расстраивалась.

— Но мы ведь можем спросить его, правда?

— Угу.

Элли изменилась в лице.

— Ты всегда так говоришь, когда отказываешь в чем-нибудь, но не хочешь меня расстраивать.

— Ну Элли…

В глазах Элли промелькнуло разочарование.

— Я так и знала, что он тебе не понравится, он не такой слизняк, как Рэдди и другие типы, что назначали тебе свидания в Лос-Анджелесе!

— Я-то думала, что тебе нравился Рэдди…

— И вовсе он мне не нравился! От него сладко пахло, он постоянно смотрелся в зеркало и поправлял свои волосы, как девочка. — Она вскочила со стула и выбежала из кухни.

Надя закрыла лицо руками. Сама во всем виновата. Если бы на этот раз последовала доброму совету и осталась в больнице еще на одну ночь, не оказалась бы на концерте, а Ален никогда не появился бы в ее доме. Тогда она еще могла бы думать о нем как о возможном друге. А не о мужчине с мукой во взгляде и умением целовать женщину так, чтобы она почувствовала слабость в ногах.

Ради Элли она готова пригласить его на обед и, когда он откажется, сможет с чистой совестью смотреть в глаза дочери.

Состояние Эдды ухудшилось за последние три месяца. Ален сделал все, что было в его силах, но не был удовлетворен.

— Я хотел бы, чтобы вы показались доктору Лейтону — кардиологу из Бостона. Он лучший специалист по таким заболеваниям, как у вас.

Рукой, еще не тронутой артритом, Эдда поправила одеяло. Несмотря на годы, она сохраняла ясность ума и пользовалась очками только для чтения.

— Никаких специалистов, — твердо заявила она. — Напрасная трата времени и денег, и мы оба знаем это.

— Вы не правы. Каждый день появляется что-нибудь новое. Этот доктор разработал особый режим, который дает эффект даже в более запущенных случаях, чем ваш.

— Ален, вы слишком увлекаетесь медицинскими журналами. Благодарю вас за заботу, но даже такая сильная воля, как ваша, не предотвратит неизбежного.

— Оставьте свой фатализм! Всю жизнь вы были бойцом, так не сдавайтесь и сейчас.

— Ах, мой дорогой Ален! — В словах пожилой женщины прозвучал легкий упрек… — Мне нужно беречь энергию для другого. Для моих учеников, естественно. К тому же приезжает Адриан с женой и ребенком. На этот раз он обещал побыть со мной подольше.

Адриан Карпентер был ее единственным сыном и счастьем ее жизни. Он занимался пластической хирургией в Пальм-Спрингсе.

— Ну и как он? — спросил Ален, вставая.

— О, все прекрасно. Они с Джойс только что построили новый дом. Надеюсь, привезут фотографии.

— Обязательно. — Ален совершенно не был в этом уверен. — Может, я приглашу его на чашечку кофе, чтобы расспросить о новейшей технике подтягивания отвисших подбородков.

Эдда фыркнула.

— Стареет мое сердце, Ален, но не мозг. Адриан вам нравится так же, как мне моя капризная и жеманная невестка. Если вы потратите хоть секунду на него, то только чтобы уговорить его послать меня на консультацию к вашему бостонскому эскулапу.

— Ну-ну, Эдда. Я никогда ничего плохого не говорил о вашем сыне.

За то, что он даже не попытался опровергнуть ее слова, он заработал благодарный взгляд.

— Конечно, вы считаете его эгоистом, позорящим память об отце. И вы правы. Он именно такой, но я все равно люблю его. Это вас удивляет?

— Ну как вам сказать…

— Не расстраивайтесь из-за меня, Ален. Знаю, я доставила вам больше хлопот, нежели любому врачу. Но я всегда жила своей жизнью и по своим понятиям. Мне уже поздно меняться.

— Черт побери, Эдда. Я и не думаю изменять вас, а лишь пытаюсь сохранить вашу жизнь!

— Жить и дышать — не одно и то же.

— Эдда…

— Нет уж, выслушайте меня. Жить — это больше, чем занимать место под солнцем. Жить — это любить и быть любимым, наблюдать, как сменяются времена года и как растут твои дети. Жизнь — это дружба и родство со всеми созданиями и потребность, чтобы тебя помнили не только за хорошенькое личико или крупный счет в банке. Поездка в Бостон, быть может, еще одна операция и долгое выздоровление отнимут бесценное время, нужное мне для других целей.