— Она должна справиться.

Надя глубоко вздохнула.

— Хотела бы я быть так уверена.

— При ее общительности и при мамином очаровании, как может быть иначе?

— С первым согласна, второе — сомнительно.

— А-а-а. Леди отличается скромностью?

Ее брови сошлись вместе, углы рта печально опустились.

— Леди знает, что была отнюдь не такой уж очаровательной в последние недели, особенно с одним доктором, который совсем недавно готов был придушить эту же самую леди.

— Сдаюсь, вы правы. — Ален постарался сохранить серьезный вид. — Вычеркнем пункт об очаровании.

— Мне удалось побеседовать с учительницей Элли и миссис Бритл, — сообщила она, снова разливая кофе по чашкам. — Они подтвердили практически все, что вы предполагали. Элли, оказывается, отвратительно вела себя с первого дня появления в школе и сейчас расплачивается за это.

— Иногда страдание — единственный способ стать умнее. Во всяком случае, часто это важнейший урок.

— Я очень благодарна за ваш интерес к Элли. Только не говорите, что это ваша работа.

— Не скажу, но так оно и есть.

Ее рот чуть округлился, на щеках тут же появились ямочки-близнецы, а у него снова разыгралось воображение. Несколько украденных поцелуев вчера ночью, повторенные сегодня утром. Теперь ему захотелось, чтобы Надя сама предложила ему свои мягкие губы.

— Я заметил, что вы нечасто упоминаете отца Элли. Да и она тоже.

— Фред мало значил в ее жизни.

— Он вроде работает в Европе?

— Да, в известной телекомпании. Как я поняла, он пользуется там большим успехом.

— Это вас задевает?

— Уже нет. Но я долго считала его виноватым во многом. Даже в том, в чем и не было его вины.

— Например?

— Например, в моем переходе на телевидение, хотя моя первая любовь — газета.

— Но разве лидирует в информационном деле не телевидение?

— Не для дочери Робертсона.

Он присвистнул.

— Того Робертсона, что удостоился двух премий Пулитцера и появился на обложке «Таймса»?

— Того самого. Отец спланировал мое будущее: университет, практика в газете и затем небольшая колонка на женской полосе, пока я не буду готова взяться за «крутые» новости.

— А ваш бывший муж? Тоже часть папиного плана?

— Отнюдь. Иногда мне кажется, что поэтому-то я и вышла замуж за Фреда. Отец считал, что телеобозреватели немногим лучше актеров, зачитывающих тексты.

— Проклятое наследование семейной профессии. По себе знаю.

Выражение ее лица смягчилось.

— Ваш отец, должно быть, жутко расстроился, когда вы посвятили себя медицине, а не угледобыче.

— Так оно и было.

Почувствовав, что ему не по себе, Надя опустила глаза.

— Я часто говорю себе, что отец гордился бы мною, узнав, что я издатель «Пресс». Ну разумеется, в те дни, когда все идет как задумано.

Ален припомнил выражение глаз отца в их последнюю встречу. Ему не хватило бы и нескольких жизней на совершение чего-то такого, чем мог бы гордиться отец.

Не в силах усидеть на месте, Ален встал и потянулся. Удивившись, Надя тоже поднялась со стула.

— Я вас вполне понимаю. У вас был долгий и трудный день.

Обрамляющие его рот линии обозначились резче.

— Это надо понимать как намек, что пора прощаться?

Надю удивило ощущение разочарования, словно оказались обманутыми ее надежды на еще один поцелуй.

— Я принесу ваше пальто.

— Не беспокойтесь, я знаю, где оно. — Ален приблизился к ней с таким решительным выражением лица, что у нее перехватило дыхание.

Он взял ее руки и положил их себе на плечи, потом обнял за шею.

— Спасибо за полуночную кормежку, — хрипло произнес он.

— Не за что. — Надя жаждала его поцелуя, а он не спешил.

— Значит ли это, что я и дальше могу заходить к вам?

— Разве что со своей провизией — мне вас не прокормить.

Пальцы Алена перебирали завитки ее волос, нежно касались кожи, вызывая у нее легкую дрожь. Ей так хотелось прижаться к нему, прильнуть к его губам.

Ощущение власти над мужчиной было новым для нее. Ее отец, Фред и продюсер программы новостей, в которого она была влюблена несколько лет назад, были мужчинами сильными, волевыми и избалованными успехом. Так соблазнительно было укрыться в их тени, пока она не сообразила, как много она отдавала всякий раз, когда говорила «да» вместо «нет».

— Вам лучше уйти, — прошептала Надя.

— Ну если вы так хотите, — проворчал доктор Смит.

Догадался бы лучше прижать свои губы к моим, думала она. Решился бы и взял на себя ответственность. Как Фред, когда-то подсказал ее внутренний голос. Как папа.

Надя протянула ему руку.

— Вы должны понять — у меня есть свое дело, обязанности, Элли и газета.

Ален нахмурился.

— Можете не щадить моего самолюбия. Я уже большой мальчик. Меня выгоняли и раньше.

— Я вас не выгоняю.

У него дернулся уголок рта.

— Называйте это как хотите. Я спросил — вы отказали. Разговор окончен.

Надя сжала губы. Никогда еще ей не попадался столь трудный мужчина. Столь своенравный. И отчаянно жаждущий любви.

— Теперь, когда все сказано, может, вы забудете о своей непомерной гордости и поцелуете меня?

Алена ввела в заблуждение дрожь в голосе Нади. Чего он уж совсем не ожидал, так это того, что она может остерегаться близости.

Она почти упала в его объятия, и он застонал. Ощущения были столь приятны, что их не хотелось прерывать.

Руки женщины ласкали его лицо, шею, гладили волосы. И Ален убеждал себя, что может обойтись без этого? И обходился столько лет!

— Медленно, быстро? Как ты предпочитаешь?

Надя беспомощно застонала, потом прошептала:

— Медленно. Я уже все забыла.

Его губы приоткрылись, а в глазах засветилась обаятельная улыбка.

— Милая, тебе достался достойный партнер. Я и сам уже не помню что к чему.

Поцелуй был долгим и старательным. У Нади начало пощипывать губы, но Ален переключился на ее ухо, нежно покусывая его мочку.

Действия Алена вызывали новые ощущения, возбуждали ее так, что она не в силах была сдержать стон. Ее поражала нежность этого огромного человека. Его пальцы умело, искусно массировали напрягшиеся мышцы ее плеч…

Оторвавшись от губ Нади, Ален хрипло спросил:

— Дверь спальни запирается?

Ее глаза открылись.

— Если это медленно, Смит, то что значит быстро?

— Никогда не бойся меня, любимая.

Она содрогнулась, сообразив, о чем он говорит.

— Я не боюсь, — прошептала она. — Только не тебя.

Ален впитывал окружавшие Надю запахи, напоминавшие утонченный аромат редких роз. Опустив руку на ее талию, он продолжал целовать ее, пока они пересекли коридор…

Оказавшись за запертой дверью спальни, он вдруг понял, что с Надей все может быть только всерьез. А он пока еще не был уверен, что она значит для него или могла бы значить. Алену не хотелось разочаровать ее своим уже не первой молодости телом или еще чем-нибудь.

Он нервно провел ладонями по ее рукам, и она помогла ему снять с себя свитер. Под ним было нечто кружевное, мерцающее, прозрачное настолько, что явственно проступали холмики ее грудей с сосками, похожими на редкие темные жемчужины.

Наконец он обнажил ее грудь. Сердце бешено стучало, все чувства обострились.

— Ты так прекрасна, что у меня, кажется, вот-вот остановится сердце, — хрипло прошептал он. — Я растерялся… Боюсь сделать тебе больно.

— Не бойся, — прошептала Надя, глядя на него доверчивыми глазами. Прикусив нижнюю губу, она стала расстегивать его рубашку. Получалось у нее неловко, словно она забыла, как это делается.

Алену хотелось самому сорвать с себя и рубашку и всю остальную одежду. Но он почувствовал, что не следует торопить Надю, и стоял спокойно, сдерживая дрожь. Однако она никак не могла справиться с пуговицами, с беспомощной и стеснительной улыбкой показала жестом, чтобы он занялся одеждой сам.

Ален моментально сорвал рубашку, чувствуя себя неуклюжим, как юноша на первом свидании.