Франт разразился резким смехом.

— Я люблю людей, которые называют вещи своими именами, мистер Шилд. Могу я попросить вас не упоминать о нашем разговоре в присутствии моей супруги? Подобные мысли, без сомнения, встревожат ее.

Я кивнул.

— Можете положиться на меня, сэр.

— Очень вам признателен, — Франт взглянул на часы на каминной полке. — И вот еще, чтобы окончательно убедиться, что нам ничего не угрожает, я бы хотел встретиться с тем типом и задать ему пару вопросов. Если когда-нибудь увидите его снова, будьте так любезны, дайте мне знать. А теперь не смею вас больше задерживать, у вас ведь выходной.

Он сердечно пожал мне руку. Через минуту я уже шел к Холборну. Я никак не мог собраться с мыслями. Есть что-то чрезвычайно приятное в том, когда богатые и знатные люди ведут себя с тобой учтиво. Я чувствовал себя молодцом.

Возможно, думал я, идя прогулочным шагом под осенним солнышком, удача повернулась ко мне лицом. Если мистер и миссис Франт станут моими покровителями, мне все окажется по плечу!

Но мои планы внезапно изменились, когда я шел по Лонг-Акр к Гонт-корт за шестью шиллингами к миссис Джем, которые она осталась должна за пожитки тетушки Рейнолдс. Я остановился купить бутоньерку, и когда продавщица прицепляла ее к лацкану моего пальто, я почему-то обернулся. И примерно в двадцати пяти ярдах совершенно отчетливо увидел мужчину со спутанной бородой, походившей на птичье гнездо.

Незнакомец словно понял, что я узнал его, и нырнул в темный пролет входа в магазин. Я дал девушке пенни и быстро зашагал обратно. Подозрительный тип выскочил из дверей магазина и, спотыкаясь, побежал по одной из узких улочек, ведущих к Ковент-Гарден.

Безо всякой задней мысли я пустился вдогонку. Я действовал под влиянием порыва — без сомнения, отчасти и потому, что мистер Франт хотел побольше выяснить об этом человеке, а я был рад возможности услужить мистеру Франту. Но дело было не только в мистере Франте — я напоминал кошку, охотившуюся за кончиком веревки: я гнался за незнакомцем не потому, что хотел поймать его, а потому что тот убегал.

Рынок уже закрывался. Мы проталкивались через бурлящий океан человеческий тел и прилавков с овощами. Уши закладывало от грохота — стука колес и копыт по мостовой, полдюжины шарманок, играющих на разные лады, ора людей, ругающихся, перекрикивающих друг друга, расхваливающих свои товары. Несмотря на возраст, вес и плохое здоровье, моя добыча оказалась удивительно проворной. Мы петляли по рынку, незнакомец попытался спрятаться за прилавком с шарманками. Я нашел его, но он заметил мое приближение и снова побежал. Он словно охотничья собака перемахнул через повозку с кокосовыми орехами, резко повернул, пронесся мимо церкви и свернул на Генриетта-стрит.

Но на углу гнила куча капустных листьев, которые и стали в прямом смысле слова причиной его краха. Незнакомец поскользнулся и упал. Он тут же попытался подняться на ноги, но подвернул лодыжку и снова упал, чертыхаясь. Я схватил его за плечо. Незнакомец поправил очки и посмотрел на меня. Его лицо было красным от напряжения.

— Я никому не хотел причинить вреда, сэр, — пропыхтел он до смешного гулким голосом. — Господь свидетель, я не хотел ничего плохого.

— Тогда почему вы убежали?

— Испугался, сэр. Я подумал, что вы натравите на меня констеблей.

— Тогда зачем вы за мною следили, начнем с этого?

— Потому что… — он замолчал. — Неважно. — Его голос стал глубже и звучнее, а речь полилась ритмичным потоком, словно эти слова он говорил уже много раз: — Даю вам слово, сэр, как джентльмен джентльмену, я совершенно ни в чем не виновен. Да, это правда, у меня была полоса неудач, но не по моей вине. Мне не повезло с компаньонами, я злоупотреблял алкоголем и слишком легко верил людям. Но все же…

— Хватит, сэр, — перебил я. — Почему вы следили за мною?

— Отцовские чувства, — сказал он, ударяя себя кулаками в грудь. — От них не так просто отречься. Сердце, что бьется в этой груди, — сердце джентльмена, происходящего из старого и знаменитого ирландского рода.

Теперь он уже стоял на коленях в сточной канаве, а вокруг нас собиралась толпа зевак, дабы насладиться спектаклем.

— Кусок дерьма, — воскликнул горбун из числа зрителей. — А туда же, в благородные лезет!

— И что же, спросите вы, было худшей из моих потерь? — продолжал мой собеседник. — Потеря имения? Насильственное выдворение из родного края? Или горькое осознание того, что мое доброе имя несправедливо опорочено человеком, недостойным даже того, чтобы чистить мой мундир?! Неудачи в делах или утрата — из-за бесконечной зависти окружающих — надежды добиться успеха собственными силами? Или же смерть моей любимой жены? Нет, сэр, это все ужасно, но самым ужасным был другой удар, обрушившийся на меня. — Он поднял лицо к небу. — Господь свидетель, ни одна печаль не сравнима с потерей моих ангелочков, моих любимых деток. У меня было двое сыновей и дочка, им была уготована судьба услаждать меня в зрелости и поддерживать в старости. Но, увы, их у меня отняли, — он сделал эффектную паузу, чтобы вытереть глаза рукавом пальто.

— Если это пьеса, — заметил один из зевак, — то я бы ни пенни не дал, чтоб посмотреть ее. Такая игра и гроша ломаного не стоит!

— Ты, мерзкий пройдоха! — взревел незнакомец, грозя мальчишке кулаком, а затем снова воздел взор к небу. — Почему, Господи? — вопрошал он. — Почему я обнажаю душу перед чернью?

— Эй-эй, поосторожнее, это кого ты там называл чернью? — спросил чей-то голос.

— Джентльмен не совсем здоров, — заявил я.

— Да он просто пьян.

— Возможно, он немного не в себе, — согласился я, помогая пленнику подняться.

Великан зарыдал:

— Эти парни правы, сэр, — сказал он, навалившись на меня всем телом так, что я с трудом удержался на ногах. — Я не стану отрицать, что в минуты печали я порой находил утешение на дне стакана бренди. — Он приблизил губы к самому моему уху: — И правда, когда вы об этом упомянули, я вспомнил, ведь капля чего-нибудь горячительного — самая эффективная профилактика против осеннего холода, который и сейчас пробирает меня до костей.

Я повел бормочущего пленника по Генриетта-стрит. Толпа зевак рассосалась, поскольку незнакомец перестал интересовать их. На Бедфорд-стрит он затащил меня в таверну, где мы сели в углу друг напротив друга. Мой гость тепло поблагодарил меня за доброту и заказал бренди и воду. Я попросил темного пива. Когда официантка принесла напитки, он поднял бокал и сказал:

— Ваше здоровье, сэр, — сделал большой глоток и вопросительно взглянул на меня. — Вы не пьете?

— Я сижу и размышляю, нужно ли передать вас в руки полиции? — сказал я. — Очень сожалею, но именно так мне придется поступить, если вы не скажете, почему вы так интересуетесь мною и мальчиками, которых подстерегали в Сток-Ньюингтоне.

— Ах, сударь, — он широко раскинул руки. Теперь он успокоился, практически расслабился, но его сладкоречивый тон странным образом не соответствовал неопрятной наружности. — Но я же уже объяснил. Вернее, начал объяснять, и тут эта толпа грубиянов перебила меня.

— Я не совсем понял вас.

— Господи, ну разумеется, все из-за мальчика, — нетерпеливо сказал мой собеседник. — Мальчик — мой сын!

Я вернулся на площадь Рассела в начале седьмого, так и не забрав шесть шиллингов у миссис Джем. На самом деле, благодаря мистеру По я стал еще беднее и заработал легкую головную боль. Дверь открыл лакей по имени Фредерик, с которым я был уже знаком. Я попросил его узнать у хозяина, занят ли он. Через минуту сам мистер Франт спустился по лестнице, вежливо поздоровался со мною и проводил меня в библиотеку.

Он внимательно посмотрел на меня, словно пытался по лицу угадать причину моего прихода.

— Вы узнали, кто тот человек, что напал на Чарльза?

— Да, сэр. Покинув ваш дом, я шел к Лестер-сквер. Оказалось, этот тип шастал поблизости, и он стал следить за мною.