— Мне жаль это слышать. Могу я спросить, почему…

— Почему я рассказываю вам все это? Потому что я… я волнуюсь из-за того, что произошло в тот вечер, когда умер мистер Уэйвенху. Мой отец, к сожалению, часто бывает властным. Он привык все делать по-своему. Те, кто знает его, делают на это скидку, но постороннему человеку может показаться… может показаться, что все обстоит иначе, чем на самом деле.

— Я всего лишь заверил подпись, мисс Карсуолл. И все.

— Вы видели, как мистер Уэйвенху подписал документ, не так ли? И вы сами поставили свою подпись сразу после? И вы можете клятвенно утверждать, что никакого давления не оказывалось, и мистер Уэйвенху был в твердом уме и знал, что делает?

До сих пор руки мисс Карсуолл были спрятаны в муфту. Когда она заговорила, то разволновалась, высвободила правую ладонь и положила мне на рукав, но тут же поняв, что делает, охнула и отдернула руку.

— Да, я могу подтвердить это, мисс Карсуолл. Но, без сомнения, и все остальные могут подтвердить то же самое. Слова доктора имели бы больший вес, чем мои, да и слова миссис Франт тоже.

— Возможно, мистер Франт оспорит дополнительное распоряжение, — сказала мисс Карсуолл, снова краснея, на этот раз даже сильнее. — Вы ведь знаете, как это бывает между родственниками, — осмелюсь сказать, споры из-за наследства могут породить самый ужасающий хаос.

Я тихо сказал:

— Тот документ… мисс Карсуолл, почему мистер Франт хочет оспорить его?

— Буду честна с вами, мистер Шилд. Кодициль касается имения в Глостере, принадлежавшего, насколько мне известно, бабушке мистера Уэйвенху, то есть общей бабушке мистера Уэйвенху и моего отца, поэтому мистер Уэйвенху сентиментально привязан к имению, поскольку с ним связаны детские воспоминания. Как я поняла со слов отца, это единственное из его поместий, которое не заложено. А теперь по кодицилю оно переходит ко мне.

— Могу я спросить, а кто получил бы это поместье, если бы мистер Уэйвенху не подписал кодициль?

— Я не совсем уверена. Возможно, моя кузина, миссис Франт, управляла бы им по доверенности в интересах сына. Мистер Уэйвенху оставил еще кое-что и другим наследникам, но по большей части сонаследниками являются миссис Франт и Чарли, а мистер Франт назначен душеприказчиком. У отца с мистером Уэйвенху возник ряд разногласий по вопросам бизнеса, поэтому он не был упомянут в завещании. Но перед самой смертью мистера Уэйвенху папа объяснил ему, что со мною-то он не в ссоре, и дядя так расчувствовался, что пожелал тотчас же составить дополнительное распоряжение.

— А мистер Франт?

— Мистер Франт при этом не присутствовал. Софи время от времени заходила к дяде, но ее мысли были заняты другим, — мисс Карсуолл помолчала, а потом добавила чуть ли не шепотом: — На самом деле Софи все неправильно поняла. Решила, что кодициль составлен в ее пользу.

Я вспомнил слова, сказанные миссис Франт мистеру Карсуоллу перед тем, как старик подписал документ: «Мы должны исполнять волю дяди. И спасибо вам. Вы очень добры».

Мисс Карсуолл придвинулась ко мне и понизила голос:

— Насколько я понимаю, мистер Франт не верит, что дядюшка был в состоянии принимать подобные решения, и считает, что на самом деле мистер Уэйвенху представления не имел, что именно он подписывает.

Я кивнул, не показав тех чувств, что бушевали у меня в душе. Возможно ли, что миссис Франт обманули, а я явился невольным участником обмана с целью лишить ее наследства. Этим ли объясняется ее холодность по отношению ко мне наутро после смерти мистера Уэйвенху?

— Все бы ничего, — воскликнула мисс Карсуолл, — если бы дядины дела не были в таком плачевном состоянии! Отец считает, что после погашения всех долгов останется едва на оплату счетов. А касательно банка… сейчас вкладчики спешно изымают свои деньги, и отец говорит, что определенно руководству придется объявить о приостановлении платежей и даже возможно о своем банкротстве. Боюсь, для Софи это будет ударом.

— И для мистера Франта.

— Если у банка возникли неприятности, — раздраженно возразила мисс Карсуолл, — то в этом отчасти виноват и сам мистер Франт. Поскольку мой отец изъял свой капитал и вышел из партнерства, то большая часть ответственности за ведение дел легла на мистера Франта.

Экипаж выехал за пределы поселка и теперь медленно тащился по узкой тропке.

Мисс Карсуолл посмотрела на меня.

— Мне нужно в школу, — ее голос смягчился, стал почти умоляющим. — Не знаю, как сказать вам…

— Сказать что?

— Это просто абсурд, — она говорила очень быстро. — Во всяком случае, может оказаться, что это и не так. Но говорят, что мистер Франт очень зол на вас.

— С чего бы?

— Якобы он считает, что вам не стоило заверять дядину подпись.

— Якобы? Кто же так говорит?

— Тише, мистер Шилд. Я слышала его разговор с моим отцом и адвокатом на следующее утро после дядиной смерти. Иными словами, я была в соседней комнате, а они не потрудились понизить голос.

— Но почему мистер Франт недоволен тем, что я заверил подпись? Если бы не я, то кто-нибудь другой. Или он зол и на врача тоже?

Мисс Карсуолл не ответила. Она закрыла лицо руками.

— Кроме того, ваш отец так настаивал, что я вряд ли мог отказать ему, — сказал я, вспомнив холодное бледное лицо миссис Франт в комнате для завтраков на Альбемарль-стрит. — Разве были какие-то причины отказаться?

— Знаю, — пробормотала она, украдкой поглядывая на меня сквозь пальцы, защищенные перчаткой. — Знаю. Но ведь мужчины не всегда слушают голос разума.

Во вторник, двадцать третьего ноября, банк Уэйвенху навсегда закрыл свои двери. В тот же день двое вкладчиков предпочли свести счеты с жизнью, лишь бы не оказаться на грани разорения.

Когда банк лопнул, последствия банкротства расползлись словно заразный недуг: отцы томились в Маршальси[18] или пускали себе пулю в лоб, матери брали на дом шитье или шли торговать собой, детей забирали из школ, и они становились попрошайками, слуги теряли работу, счета оставались без оплаты, и эта чума распространялась даже за пределы Лондона, действуя на людей, никогда не слышавших ни о банке Уэйвенху, ни о площади Рассела.

— Франт сильно обжегся во время краха табачного рынка, — сказал мне Дэнси, когда мы курили вечером в саду. — Сведения из достоверного источника. Ему пришлось даже обратиться к евреям, чтобы остаться на плаву. Да, и слуги попросили расчета. Это всегда верный знак — крысы бегут с тонущего корабля.

В среду еще несколько человек покончили с собой, и по слухам в пышный особняк на площади Рассела наведались судебные приставы. Мы с Дэнси стояли у окна и наблюдали, как Чарли Франт ходит рука об руку с Эдгаром Алланом вокруг игровой площадки, выпуская струйки пара в ледяной воздух.

— Разумеется, больше всех мне жаль мальчика. Но вот мой совет: по возможности прекратите всякие отношения с Франтами. Они доведут вас до беды.

Это был благоразумный совет, но я не мог принять его, поскольку именно на следующий день, в четверг, печальная история Франтов и Уэйвенху достигла своего апогея. Первые новости об ужасном событии, произошедшем ночью, мы услышали за завтраком. Молочник рассказал все горничным, и, услышав страшное известие, слуги начали перешептываться, склоняясь друг к другу, как стебли кукурузы в поле на ветру.

— Что-то случилось, — заметил Дэнси, когда мы пили жидкий и горький кофе. — Не часто увидишь такое оживление в столь ранний час.

После этого к нам украдкой подошел Морлей, а Квирд по привычке вертелся поблизости.

— Прошу вас, сэр, — сказал Морлей Дэнси, переминаясь с ноги на ногу; его лицо раскраснелось от возбуждения. — Произошло кое-что ужасное.

— Тогда я посоветовал бы не говорить мне, что именно, — ответил Дэнси, — а не то расстроитесь еще больше.

— Да нет же, сэр, — вмешался Квирд. — Правда, сэр, вы не понимаете.