На пятый день она почти привыкла к этому новому миру и даже стала находить, что он не так уж и страшен. Просто здесь были свои правила, как в том, предыдущем, по-своему неприятные, с которыми приходилось смириться. Но были и положительные стороны. Каменной крепости рыбина ей нравилась больше безвкусных бисквитных пирожных в Академии, а кроме того, здесь она доставалась каждый день, а не раз в год – несомненное преимущество.

Возможно, в конце концов она окончательно привыкла бы к этому месту, как привыкла к хриплой ругани охранников за стеной, звону цепи и вечному холоду каменного мешка. Но на шестой день дверь открылась слишком рано, по подсчетам Корди, на добрый час раньше положенного обеда. Услышав шаги в коридоре, она вскочила, неловко уронив щербатую глиняную кружку, свой единственный столовый прибор. Это были шаги не охранника, тяжелые, гремящие, медлительные, чьи-то другие – за проведенное в темноте время ее слух необычайно обострился.

Это и в самом деле был не охранник. Это был взрослый господин в вельветовом сюртуке строгого покроя и новеньком цилиндре. Света масляной лампы, которую он нес в руке, было вполне достаточно, чтоб убедиться – в этот мир, состоящий из камня и темноты, он попал случайно, поскольку не относился ни к его сторожам, ни к его обитателям.

Он и пах не так, как пахли здесь все вплоть до главного надзирателя, чем-то легкомысленным и цветочным. Забившись по привыке в угол, Корди настороженно наблюдала за тем, как он идет вдоль решетки. Может, это капитан корабля, которому суждено отвезти ее на плантации сахарного тростника? Но нет, решила она, на небохода он походил менее всего. От тех никогда не пахнет цветочным одеколоном, да и цилиндры в небесном океане не в чести.

- Мисс Кордерия Изидора Тоунс? – осведомился господин, щурясь. Ему, привыкшему к яркому солнцу Эклипса, нелегко было разобрать что-то в полутьме, - Сырная Ведьма?

- Угу, - только и выдавила Корди.

- Хорошо, - он улыбнулся, но как-то вяло, словно по привычке, - Знаете, у вас богатая биография. Неполных двенадцать лет, а заслуг уже хватит на пятерых каторжников. Обвинения почти в дюжине краж со взломом, нарушение общественного порядка, причинение побоев…

Последнее он произнес с неуверенным смешком, точно не доверял бумаге, которую держал в руках. А зря - Корди с удовольствием вспомнила визг миссис Мак-Херринг, которой она вцепилась ногтями в напудренное лицо, и треск, с которым портрет какой-то царственной особы в тяжелой раме соприкоснулся с головой госпожи ректора… К сожалению, это приятное во всех смыслах воспоминание было скрыто другим, ужасным и тяжелым. Воспоминанием о том, как она, шатаясь, поднимается на ноги в кабинете миссис Уирлвинд, не зная, как здесь оказалась, как чувство чего-то непоправимо жуткого жжет в груди, будто что-то там сломалось, лопнуло, вышло из строя…

Видно, от этого жуткого воспоминания лицо ее исказилось, потому что господин в цилиндре немного смягчился и убрал лампу, чтоб свет не бил в глаза.

- Нда-с, госпожа юная ведьма, попали вы в переплет, - заметил он, подходя к решетке почти вплотную, - Вас ведь известили о том, что судья приговорил вас к четырем годам исправительных работ?

Корди известили. Но она сама еще не знала, какие чувства вызывает у нее эта мысль. Когда тебе двенадцать, четыре года, треть от всей твоей жизни, кажутся какой-то бездонной пропастью, к которой и подступиться-то страшно…

- Наверно, вы полагаете, что каледонийская каторга сродни работе на огороде в вашей Академии? – миролюбимо поинтересовался гость, - Если так, смею заверить вас в обратном. Ни один из известных мне каторжных островов не предполагает веселого времяпрепровождения. Могу немного вас просветить относительно тех мест, где вам, вероятно, придется провести весь отпущенный срок. Остров Лайон, например, всегда был ужасной дырой. Там дуют такие сырые ветра, что одежда никогда не высыхает, а добрая треть жителей страдает от анизакидоза[113]. А вам придется по четырнадцать часов в день трудиться на полях с ульвой и спирулиной[114], изнемогая от усталости и голода. Или, может, вам угодно на Трайбл? Климат там куда мягче, это верно, да и от метрополии недалеко. Правда, придется с рассвета до глубокой ночи трудиться на местной верфи, конопатя швы и дыша едкими испарениями. Трое из десяти детей после Трайбла остаются калеками на всю жизнь. Нравится вам подобная перспектива?

Корди молча покачала головой. Перспектива ей не нравилась. Единственное, что утешало – хоть там она будет вдалеке от наставниц с их постными рыбьими лицами, от угнетающего скрипа мела и затхлости Академии. Она еще не успела привыкнуть к тому, что Академия для нее навеки стала чужим миром, словно мгновенно поднялась на высоту в пятьдесят тысяч футов. Она больше не ведьма. И пользы от ее дара не больше, чем от подзорной трубы со стеклышками вместо линз. Эта мысль давила гораздо сильнее, чем окружающий ее холодный камень, отравляла изнутри, изматывала и без того истощенную душу.

Но если господин в цилиндре расчитывал на то, что несколько дней в каменном мешке сломают ее, то еще не знал, с какой рыбкой столкнула его Роза. Корди презрительно усмехнулась, ощутив на губах привкус жженого сахара.

- Уж там-то, по крайней мере, будет веселее, чем здесь…

Господин в цилиндре поморщился. Устало, как морщились обычно наставницы, сталкиваясь с непрошибаемой детской глупостью.

- Не надо дерзить, это не принесет тебе пользы. Ты думаешь, что легко отделаешься, да? Что переживешь как-нибудь эти четыре года, а потом вернешься, свободная как облако? Начнешь новую жизнь? Чего-то добьешься? – человек с лампой в руке тоже улыбнулся, но как-то вяло. От такой улыбки, должно быть, во рту отстается лишь привкус подгоревших сухарей, - Нет, мисс Тоунс. Вы даже не представляете, как каторга ломает людей. Эти четыре года покажутся тебе вечностью, а когда они наконец подойдут к концу, ты уже ничем не будешь похожа на себя сегодняшнюю. Ты будешь обломком кораблекрушения, вышвырнутым во взрослую жизнь, точно так же, как тысячи тех, что прошли этим путем до тебя. На каторге стареют рано. В восемнадцать ты будешь похожа на сорокалетнюю. Скрюченная от непосильной работы спина, обмороженная серая кожа на лице, ужасные боли от артрита, кровоточащие десна из-за выкуренных водорослей… Знаешь, я ведь видел сотни таких.

Корди еще сильнее забилась в свой угол, не понимая, что это бесполезно. Для слов господина в цилиндре решетка не была серьезной преградой.

- Но гораздо раньше тела каторга калечит душу, - задумчиво обронил тот, даже не глядя на ведьму, - Разрушает изнутри. Ты станешь злобной, отчаявшейся, ядовитой, как кубомедуза[115], жалкой… Думаешь, после каторги легко начать новую жизнь? Но тебя не возьмут ни в прачки, ни в кухарки. Ты пойдешь тропою, которая протоптана поколениями каторжниц до тебя – прямиком в портовый бордель. Если повезет, умрешь в тридцать лет от чахотки. Или тебя пырнет ножом какой-нибудь подгулявший небоход.

Господин в цилиндре говорил спокойно, почти равнодушно, рассеянно ковыряя ухоженным ногтем ржавую решетку. Он не пытался ее запугать, поняла с ужасом Корди, ему в этом не было нужды. Оттого, должно быть, он и выглядел столь жутко.

- Мне тебя жаль, Сырная Ведьма, - внезапно произнес он, опускаясь на корточки перед решеткой, - Ты поплатишься за свои шалости бестолковой, но юной головой. Чего ты дрожишь? Ах, холодно? Ты еще не знаешь, как бывает холодно. Тех, кому везет меньше всех, отправляют на Дэринг. Знаешь, где это? Восемнадцать тысяч футов высоты. Там так холодно, что замерзает даже смазка. А еще там высотная болезнь, которая убивает половину арестантов в первую же неделю. Как тебе такое? Ладно, не буду пугать. Может, ты и молодая, но явно не дура, а? Дур в Академию Эклипса не берут, это мне известно доподлинно. Вы хотите что-то у меня спросить?