Подавляя отвращение, Сари отправился на конюшни; он боялся лягающихся лошадей, ненавидел общество конюхов, а еще больше — всадников, стремящихся к бессмысленным подвигам. Не обращая внимания на шутки, прозвучавшие при его появлении, наставник принялся искать своего ученика, но напрасно; уже два дня его никто не видел, и все лишь удивлялись, что его нет.

Час за часом, позабыв о завтраке, Сари пытался найти Рамзеса. Уставший, весь в пыли, он, наконец, смирился с тем, что придется вернуться ни с чем, когда спустится ночь. Вскоре он должен будет заявить об исчезновении своего ученика и доказать, что он не имеет никакого отношения к этому прискорбному факту. А как он посмотрит в глаза сестре царевича?

Предаваясь этим мрачным размышлениям, наставник даже не поздоровался с учителями, выходящими из классных залов; завтра с утра надо будет подвергнуть допросу лучших друзей Рамзеса, без особой надежды подумал он. Если не появится хоть малейший знак, придется признать ужасную реальность.

Чем же он, Сари, провинился перед богами, что злые духи так терзают его? То, что его карьера рушилась, было вопиющей несправедливостью; его больше не будут принимать при дворе, его супруга укажет ему на дверь, он будет низведен до положения последней прачки! Придя в ужас при мысли о таких перспективах, Сари сел в своем привычном месте в позе писца, скрестив ноги.

Обычно напротив сидел Рамзес: то внимательный, слушающий его, то мечтательный, всегда готовый подать неожиданную реплику. Когда ему было восемь лет, он уже мог уверенной рукой начертать иероглифы и высчитать угол наклона пирамиды… но только потому, что упражнение ему понравилось. Наставник закрыл глаза, чтобы восстановить в памяти лучшие мгновения своей карьеры.

— Ты заболел, Сари?

Этот голос… Этот голос, уже серьезный и властный!

— Это ты, это правда ты?

— Если спишь, спи дальше, если нет — посмотри.

Сари открыл глаза. Это, действительно был Рамзес, тоже весь в пыли, но с сияющими глазами.

— Нам обоим нужно искупаться. Где ты бродил, учитель?

— Во всяких грязных местах, вроде конюшни.

— Уж не меня ли ты искал?

Сари в изумлении поднялся и обошел вокруг Рамзеса.

— Куда делся твой детский локон?

— Мой отец отрезал его своей собственной рукой.

— Не может быть! Ритуал требует, чтобы…

— Ты подвергаешь сомнению мои слова?

— Прости…

— Садись и слушай, учитель.

Поддавшись тону царевича, говорившего уже как взрослый, Сари подчинился.

— Мой отец подверг меня испытанию диким быком.

— Это… Этого не может быть!

— Я не победил, но я сразился с чудовищем, и я думаю… думаю, что отец избрал меня в качестве будущего правителя!

— Нет, мой царевич. Его преемником уже назначен твой старший брат.

— Он прошел испытание быком?

— Сети просто захотел проверить тебя в столкновении с опасностью, которую ты так любишь.

— Разве он стал бы напрасно тратить время на такие мелочи? Он призвал меня к себе, я уверен в этом!

— Не опьяняй себя надеждой, откажись от этого безумия.

— Безумия?!

— Очень многие влиятельные люди при дворе не любят тебя.

— В чем же меня упрекают?

— В том, что ты — это ты.

— Неужели ты призываешь меня не высовываться?

— Разум требует этого.

— У разума нет силы быка.

— Игры власти более жестокая вещь, чем ты можешь себе это представить; твоей храбрости недостаточно, чтобы выйти из них победителем.

— Хорошо, тогда ты поможешь мне.

— Я?!

— Ты знаком с нравами двора; помоги мне распознать моих друзей и врагов, дай мне совет.

— Не требуй от меня слишком многого… Я только твой наставник…

— Ты забыл, что мое детство закончилось? Или ты станешь моим другом и советчиком, или мы расстанемся.

— Ты заставляешь меня сделать необдуманный шаг. Ты не создан для высшей власти, а твой старший брат уже давно готовится к ней. Если ты рассердишь его, он тебя уничтожит!

Наконец-то великий вечер наступил.

Новолуние, ночь темна хоть глаз выколи — все это было на руку Рамзесу. Он назначил решающую встречу всем своим товарищам, воспитанным, как и он, царскими наставниками. Сумеют ли они ускользнуть от охранников и собраться в самом сердце города, чтобы обсудить самое главное — тот вопрос, который жег им сердца, который никто не решался задать?

Рамзес вылез через окно и выпрыгнул со второго этажа. Рыхлая земля цветущего сада смягчила удар. Юноша прокрался вдоль здания. Охранники не пугали его: одни спали, другие играли в кости. Если ему не повезет и он встретит кого-нибудь, кто действительно несет свою службу на посту, он заморочит ему голову или оглушит ударом.

В своем возбуждении он забыл о том, кто в это время не бездельничал: золотисто-рыжий пес средних размеров, коренастый и мускулистый, с висящими ушами и загнутым хвостом. Возникнув посреди дороги, он не лаял, но и не давал пройти.

Рамзес инстинктивно посмотрел ему прямо в глаза; пес уселся, его хвост ритмично задвигался вправо-влево. Юноша подошел и погладил его; дружба возникла мгновенно. На ошейнике из кожи, выкрашенной в красный цвет, стояло имя: «Дозор».

— Не пойти ли тебе со мной?

Дозор согласился и вывел своего нового хозяина к выходу с территории, где воспитывалась будущая знать Египта.

Несмотря на поздний час многочисленные зеваки еще бродили по улицам Мемфиса, старейшей столицы страны; назло всем богатствам южных Фив, она сохраняла свои былые прелести. В Мемфисе располагались самые крупные школы, и именно там царские отпрыски, а также те, кто был признан достойным занять высшие должности, получали образование под усиленным надзором своих строгих наставников. Право быть допущенным в Кап, «место для избранных», столь же престижное, сколь элитное и благотворное, у многих вызывало зависть, но те, кто там жил с самого раннего детства, как Рамзес, не имели иного желания, как сбежать оттуда!

Одетый в тунику с короткими рукавами из обычной ткани, которая делала его похожим на простого прохожего, Рамзес добрался до знаменитой пивной в квартале школы медицины, где будущие врачи любили как следует отдохнуть после тяжелого учебного дня. Так как Дозор теперь не отходил от него, царевич не прогнал его, и они вместе вошли в заведение, доступ куда был закрыт «детям из Капа».

Но Рамзес уже не был ребенком, и ему удалось выйти из своей позолоченной клетки.

В просторном зале пивной со стенами, покрытыми известью, плетеные циновки и табуреты встречали жизнерадостных клиентов — любителей крепкого пива, вина и пальмового ликера. Хозяин заведения охотно демонстрировал свои амфоры, прибывшие из Дельты, оазисов или из Греции, расхваливал качества своих напитков. Рамзес выбрал спокойное место, откуда он мог следить за входной дверью.

— Что ты возьмешь? — спросил слуга.

— Пока ничего.

— Чужие платят заранее.

Царевич протянул ему браслет из халцедона.

— Этого тебе хватит?

— Сойдет. Тебе вина или пива?

— Давай лучшее пиво.

— Сколько кубков?

— Еще не знаю.

— Я принесу кувшин. Когда решишь, подам кубки.

Рамзес сообразил, что он совершенно не знает цен напитков; наверное, слуга обманул его.

Несомненно, давно было пора выйти из школы, слишком хорошо защищенной от внешнего мира.

Дозор лежал у его ног. Царевич следил за дверью пивной. Кто еще, кроме его товарищей по учебе, решился бы так испытывать судьбу? Он заключил пари, исключив всех слабовольных и выскочек, и в конце концов ограничился тремя именами. Уж эти-то не отступят перед опасностью.

Он улыбнулся, когда Сетау перешагнул порог заведения.

Приземистый, мужественного вида, с выступающими мускулами и матовой кожей, темными волосами и квадратным лицом, Сетау был сыном моряка и нубийки. Его удивительное упорство, так же как одаренность в химии и изучении растений, привлекли к нему внимание преподавателей; учителя Капа не жалели о том, что открыли ему путь к высшему знанию.